«Слово о полку Игореве» - величайший литературный памятник Древней Руси

«Слово о полку Игореве» - удивительный литературный памятник Древней Руси. Прошло больше восьми веков с тех пор, как появилось оно, но до сих пор волнует сердца людей своей душевностью, патриотизмом, гуманностью. Это величайшее произведение искусства воплощает в себе народные традиции, которые продолжают жить и за пределами своей эпохи, остаются современными столетия и тысячелетия. Вот почему «Слово о полку Игореве» мы вправе считать произведением не только древней, но и современной литературы. Оно живо и действенно, заражает своей энергией и воспитывает, учит литературному мастерству и любви к Родине. Сила его воздействия на читателя не только не ослабевает, но все возрастает.

Великое произведение древнерусской литературы с тех пор, как было впервые напечатано (1800), непрерывно подвергалось нападкам скептиков. Они старались доказать, что «Слово» не является древним памятником и подделано во второй половине 18 в. Предпринимались многочисленные попытки найти фальсификатора среди первых издателей поэмы – Мусина – Пушкина, Бантыша – Каменского, Малиновского и их ближайшего окружения. Аргументы первых скептиков были основательно разбиты виднейшими исследователями древнерусской литературы. Убедительно выступал в защиту подлинности «Слова» и сам Пушкин. Советские учёные В. П. Адрианова – Перетц, Н. К. Гудзий, Д. С. Лихачёв доказали подлинность «Слова».

Существенный интерес вызывает и вопрос о верованиях автора древнерусского памятника: кем он мог быть – язычником, христианином или двоевером. Этот вопрос и мне показался чрезвычайно интересным и обусловил выбор темы исследовательской работы. Мне предстоит доказать, что, хотя и «Слово о полку Игореве» создавалось после принятия христианства на Руси, языческие представления о мире в нем тоже были сильны.

Система верований каждого народа складывается на протяжении длительного времени. Понятием «язычество» принято считать огромный комплекс первобытных верований, воззрений и обрядов, сложившийся в незапамятные времена и ставший основой, на которой позже сформировались основные мировые религии. Термин происходит от слова «языци», то есть народы. Часто вместо понятия «язычество» используют другой термин - «многобожие» («политеизм»). Однако на деле эти термины отражают два уровня познания мира, поскольку язычество основывается на одухотворении окружающей человека природы, а политеизм – на вере в существование обширного сонма богов.

В глубокой древности окружающий мир казался человеку одушевлённым. Духи – добрые или злые – населяли деревья, камни, воду и воздух. Они помогали или вредили человеку, их следовало расположить к себе, делая жертвоприношения, исполняя ритуальные танцы и песни. Так возникли первые обряды, которые сопровождали жизнь человека от рождения до смерти. По мере того как человек познавал окружающий мир, он стремился объяснить его, при этом каждое явление природы или жизни человек связывал с миром богов, их действиями. Примером подобной политеистической системы может служить религия Древней Греции, в которой было несколько десятков богов, отвечавших за различные стороны повседневной жизни.

В развитии язычества принято выделять две стадии: древнейшая была связана с культом природы, более поздняя основывалась на почитании изображений божеств или идолов и на сложных ритуалах и системе жертвоприношений. Почитание богов состояло в том, что каждому богу воздавалось в зависимости от места, которое он занимал в пантеоне. Домашним богам приносили жертвы в семейном кругу. Главным богам посвящали пышные церемонии, в которых участвовало много народа. Праздники, посвящённые основным богам, происходили в течение нескольких дней и сопровождались обильными пирами. Когда объектом почитания стали языческие божества (Перун и Велес, Даждьбог и Мокошь, Стрибог и Хорс), обряды стали совершать возле специального изображения богов. Там же приносились и жертвы, в том числе и человеческие.

К сверхъестественным силам причисляли русалок, леших, домовых, фантастических зверей и птиц. Формой общения с ними были магические обряды, направленные на достижение конкретного результата, например, отогнать враждебные силы, вылечиться от болезни, узнать своё будущее, приворожить удачу.

С IХ века к славянам начинают проникать идеи христианства. Княгиня Ольга, побывавшая в Византии, приняла христианство, была там крещена. Ее сын, князь Святослав, похоронил мать по христианскому обычаю, но сам остался язычником. Христианство установил сын его, князь Владимир. В 988 году произошло крещение Руси - принятие христианства. Христианство - это религия, в основе которой лежит вера в то, что Бог пришел в мир. Он родился, получил имя Иисус, жил в Иудее, проповедовал, страдал и умер на кресте, как человек. Его смерть и последующее воскрешение изменили судьбу всего человечества. Его проповедь положила начало новой цивилизации. Христиане верят, что мир создан единым Богом.

В русских летописях сохранились рассказы о последних днях язычества на Руси: «И стал Владимир княжить в Киеве один и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной дорогой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокошь. И приносил им жертвы, называя их богами, и приводил к ним своих сыновей и дочерей, а жертвы эти шли бесам и оскверняли землю своими приношениями. И осквернялась земля русская и холм тот». Летописец, уже христианин, недобрым словом поминает этих языческих богов. Суровы обычаи древних славян, суровы их боги, чтобы умилостивить их или отблагодарить, нужны жертвы человеческие.

К 12 веку на Руси прежние верования не погибли, они существовали наравне с новой верой, были даже сильнее. После принятия христианства многобожие сменилось теизмом (греч. «теос» - бог). Когда языческие верования восточных славян были включены в христианский культ, сложилось так называемое «двоеверие». Хотя официальная духовная и гражданская власть перестала признавать языческие божества, вера в них среди простого народа не исчезла. В сознании верующих языческие божества соединились с христианскими святыми: Илья Пророк соотнёсся с Перуном, богом грома и молнии, святой Николай стал отождествляться с покровителем скота богом скота Велесом. Иногда происходило механическое перенесение функций одного божества на другое, например, на основе созвучия имён христианский святой Власий стал покровителем домашнего скота, переняв свои «обязанности» от языческого бога Велеса.

Наиболее ярким примером взаимодействия христианской и языческой культур является народный календарь. В древности возник и сложился повторяющийся круг праздников, связанных с циклическим развитием природы. В первую половину года крестьянин пахал, сеял, выводил на поля скот, поэтому обращения к высшим силам природы были проникнуты просьбой о помощи в обеспечении будущего урожая. Во вторую половину года (сенокос, жатва, обмолот) крестьянин благодарил природу за помощь. Христианство принесло на языческую Русь свой календарь, в котором каждый день посвящался определённому святому или событию из библейской истории. Круг христианских праздников также повторялся из года в год. Совместившись, народный и христианский календарь дополнили друг друга. С христианскими названиями тех или иных дней связывалось начало различных сельскохозяйственных работ, а некоторых святых стали воспринимать как высших покровителей определённых видов работ. Образовалась сложная система верований, состоящая из нескольких органически соединённых частей: христианская обращена к небу; языческая - к земле, к её плодам, изобилие которых зависело не только от человека и Бога, но и от многочисленных сверхъестественных сил.

Христианство подчинило язычество собственной системе ценностей: небо стали считать местом обитания «сил небесных», праведных и божественных; собственно нижний мир – преисподнюю – стали рассматривать как место пребывания нечистой силы, противостоящей силе «крестной», то есть светлой, преисполненной святости. Все места, близкие к нижнему миру (болота, ямы, овраги, подвалы), населили тёмными существами. При этом считалось, что над всеми существами господствуют Божья воля и Божий промысел. Единство языческих и христианских представлений о мире получило название народного православия.

Со временем языческие ритуалы стали составляющей многих христианских праздников (Рождества, Пасхи, Покрова). До сих пор крестьяне продолжают искренне почитать святого Николая, но одновременно совершают различные ритуальные действия, чтобы уберечься от происков ведьм на Ивана Купалу. Такие разные представления не только не вступали в противоречие, но и прекрасно сосуществовали в форме народных обрядов и обычаев, дополняя друг друга. Следы верований в «нечистую силу» сохранились во множестве примет, обычаев и поверий.

Все древние обряды насыщены самобытной народной поэзией – песнями, приговорами, причитаниями. Красота, поэтичность обрядов всегда привлекали композиторов, писателей, художников. В. А. Жуковский, А. С. Пушкин, Н. А. Некрасов, Римский – Корсаков, П. И. Чайковский создали великолепные произведения, основанные на народных образах и верованиях.

Обратимся к тексту «Слова о полку Игореве» и рассмотрим, как в нём отразились черты народного православия. В работе мне предстоит доказать, что, хотя «Слово о полку Игореве» создавалось после принятия христианства на Руси, языческие представления о мире в нём сильны.

Языческое в «Слове о полку Игореве»

В самом начале «Слова о полку Игореве» читаем: «Пусть начнётся же песнь эта по былям нашего времени, а не по замышлению Бояна». Кто же такой Боян? Боян - языческий персонаж, упоминаемый в тексте. Боян обычно характеризуется с помощью постоянного эпитета «Велесов внук», что косвенно указывает на его сверхъестественную природу, связь с потусторонним миром: «Так бы пришлось внуку Велеса воспеть песнь Игорю»; «так бы начать тебе петь, вещий Боян, Велесов внук». Далее читаем: «Боян же вещий, если хотел кому песнь воспеть, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками».

Боян, как сказано в "Слове", пел славы Ярославу Мудрому и его брату Мстиславу Владимировичу, а также брату Игорева деда Олега "красному" (прекрасному, красивому) Роману Святославичу; он сложил припевки самому Олегу и Всеславу Брячиславичу Полоцкому. Из этого следует, что "Велесов внук" жил во второй половине XI века, спустя почти сто лет после крещения Руси. Да и припевка Бояна о "Суде Божием", пропетая Всеславу Полоцкому, позволяет видеть в нем скорее христианина, чем язычника. Но не это важно для автора «Слова». Боян воспевал славу, звенящую в Киеве, автор же «Слова» создаёт своё произведение тогда, когда слава в Киеве уже не звенит, цель автора иная - не прославить князей, а призвать их к единству, показать им опасность, нависшую над Русской землёй. Автор «Слова» указывает на реальность описываемых им событий, противопоставляя свои задачи задачам Бояна, представителя дружинной поэзии времён единства Руси, но противопоставление это не религиозное, вероисповедальное, а стилевое. То есть, самое первое упоминание языческого персонажа позволяет автору точно определить манеру своего письма: «по былям нашего времени».

Убедительным доказательством существования языческих верований в «Слове» является упоминание языческих богов: Трояна, Велеса, Даждьбога, Стрибога, Хорса. Зачем понадобились автору древние языческие боги? Читаем в «Слове»: «Вот ветры, внуки Стрибога, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы»; «Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалось и прорастало усобицами, погибало достояние Даждьбожьего внука»; «Встала обида в полках Даждьбожьего внука, вступила девою на землю Трояню»; «Всеслав-князь людям суд правил, князьям города рядил, а сам в ночи волком рыскал: из Киева дорыскивал до петухов до Тмутороканя, великому Хорсу волком путь перерыскивал». Сразу обращает на себя внимание тот факт, что имена языческих богов упоминаются без уничижения, не называются бесами (так трактовались боги дохристианской Руси в древнерусской книжности). В этом уникальность гуманного «Слова о полку Игореве».

Подробнее остановимся на языческих богах. Кто же такой Троян? В научной литературе даётся множество толкований происхождения и значения имени этого персонажа. Реальное почитание Трояна на Руси не засвидетельствовано, хотя в южнославянском фольклоре существовало мифологическое существо Троян, но известные исследователи славянской мифологии (Иванов, Топоров) не включают Трояна в наш восточнославянский пантеон. Считать его реальной личностью, отождествляемой с римским императором Марком Ульпием Трояном, правившим в 98 – 117 годах и воевавшим с племенем даков на Балканах, нет оснований, так как римский правитель не доходил до славянских земель, а знали о нём, да и то смутно, только южные славяне. В «Повести временных лет», созданной в начале 12 столетия и сохранившей предания о далёком прошлом Руси, не упоминается Троян.

Д. С. Лихачёв в комментарии к «Слову» так толкует образ Трояна: «Общий контекст позволяет видеть в „Трояне" какое-то древнерусское божество. В самом деле, контекст, в котором употреблено выражение „земля Трояня", не оставляет сомнений в том, что здесь разумеется Русская земля. Русская же земля могла быть названа землей Трояна только в том случае, если под Трояном подразумевалось какое-то божество. Именно в этом же смысле русский народ называется в „Слове" „Даждьбожьим внуком".

В „Слове" дана и своеобразная периодизация Русской истории, в которой Троян занимает свое место: „Были вlчи Трояни, минула лlта Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святъславличя". Расшифровать эту „периодизацию" можно так: были языческие времена, времена бога Трояна, затем наступило Ярославово время, время Ярослава, а возможно также и его сыновей Ярославичей (в конце „Слова" Боян называется песнотворцем времени Ярослава и любимцем Олега Святославича: под временем Ярослава разумеется и время Ярославичей), наконец настали междоусобия Олега Святославича. Языческие времена охватывают время Владимира, поскольку Владимир только „насеял" христианство. Времена Ярослава и его сыновей-союзников неоднократно идеализируются в „Слове". Более позднее время, время княжеских раздоров, символизирует собою фигура Олега „Гориславича". Эта „периодизация" не имеет четких границ: время Всеслава Полоцкого называется „седьмым" веком Трояна (значение „седьмого", как последнего, определяется средневековым представлением о числе семь: семь дней творения, семь тысяч лет существования мира, семь дней недели, семь возрастов человека). Место „Слова", где говорится — „на седьмомъ веце Трояни връже Всеславъ жребий о девицю себе любу", следует понимать так: „На последнем веке языческом бросил Всеслав жребий о девице излюбленной (о Киеве, который он хотел захватить, доверившись судьбе)". То есть, «седьмой» век следует понимать как последний век язычества, когда и существовал Троян. Таким образом, по мнению академика Д. С. Лихачёва, Троян – древнерусское божество, а его века – это века языческой Руси.

Интересен вопрос, откуда могло явиться само название бога Трояна? Здесь тоже существуют разные предположения учёных. Исследователь литературы Л. В. Соколова замечает: «Т<роян> не считается гл<авным>, верховным богом славян, а следовательно, он не может олицетворять ни язычество в целом, ни последний век язычества. По этой же причине, а также потому, что Т<роян> не только рус<ский> бог, его именем не может называться Русская земля. Кроме того, об XI в. нельзя говорить как о рубеже языч<еского> и христ<ианского> периодов. Все современники Ярослава Мудрого (XI в. ) определяют конец языч<еской> поры крещением Руси при Владимире Святославиче в 988. При данной трактовке Т<рояна> возникает противоречие между хронологией "веков Трояна" и "седьмого века Трояна". В одном случае ("были вlчи Трояни") получается, что века Т<рояна> предшествуют времени Ярослава Мудрого, а в другом случае ("на седьмом вlцl Трояни") века Т<рояна> захватывают и 60-е XI в. , т. е. время после смерти Ярослава". Возражения Л. В. Соколовой тоже логичны, но одно замечание (как и Лихачева) представляется произвольным: из контекста "Слова" вовсе не следует, что неведомая, незнаемая "земля Трояня" – именно Русская земля.

Литературовед Гаспаров считает, что выражение "вlчи Трояни", "века Трояновы" многозначно, оно совмещает в себе такие смысловые компоненты, как "доисторические" времена, времена языческих божеств и время императора Трояна и Римской империи, понимаемых как мифологизированный образ "доисторического вселенского государства и вселенского монарха". Из существующих толкований наиболее убедительно мне толкование Гаспарова, так как нет точных доказательств и указаний времени существования Трояна.

Сомнительно и утверждение, что "земля Трояня" – это Русь. Такого отождествления нет в тексте "Слова", выражение "седьмой век Троянов" в таком случае следует понимать как "седьмой (последний?) век Русской земли", что затруднительно: Русская земля не гибнет и по окончании "седьмого века", во времена князя Игоря. Выражение "седьмой век Трояна", обозначающее время усобиц Всеслава, обыкновенно понимается: последний век, последнее время (Лихачев).

Но еще задолго до него трактовку "седьмого века" предложил литературовед Лонгинов. Седьмой век Троянов он истолковывал как понятие, связанное с представлением о конце мира; это век, когда на Русскую землю впервые напали половцы, отождествляемые в сознании автора "Слова" с нечестивыми народами, которые, согласно христианским апокрифам, должны появиться в преддверии конца времен и Страшного Суда. Седьмой век подобен последней, седьмой тысяче лет существования мира. Для Лонгинова седьмой век – это время княжения Владимира Мономаха. Мнение о смысле выражения "седьмой век Троянов" убедительно, но определение этого "века" как эпохи Владимира Мономаха бездоказательно. Во-первых, Владимир Мономах вошел в историю как победитель половцев, и потому с его княжением едва ли могли ассоциироваться представления о близком конце света, ознаменованном бесчинством диких народов. Во-вторых, в "Слове" "века Трояновы" включают в себя "лета" Ярослава Мудрого либо включают в себя и время Ярослава, и время его внука и двоюродного брата Мономаха – Олега Святославича, а тем самым и время Мономахово: "Были вечи Трояни, минула лета Ярославля, были плъци Олговы, Ольга Святьславличя"; запятую после слова "Трояни" уместно заменить двоеточием. Естественно, Владимир Мономах, родившийся в 1053 г. , за год до смерти Ярослава Мудрого, не мог подарить свое имя времени княжения его деда.

Недавно учёный Косоруков предложил иное истолкование, исходя из семантики числа "семь" в фольклоре: "седьмой век" — не последний век, а время наибольшей полноты и силы Трояна, произвольно трактованного ученым как языческий бог войны. Однако значения "конец", "итог" и "полнота", "наивысшее развитие" - варианты одного общего смысла. Кроме того, не вполне доказуемо мнение, что время Всеслава для автора "Слова" — самый "междоусобный" период русской истории. "Седьмой век" — вероятно, последний век единства Русской земли. Всеслав, сеющий крамолы, зачинатель многих усобиц, действует на рубеже этого века и череды новых лет, в то время когда "по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче, а галици свою речь говоряхуть, хотять полетlти на уедие". Показательно, что первый серьезный набег половцев произошел именно "во время Всеславово", в 1068 году. Таким образом, обобщив различные толкования учёных, можно прийти к выводу, что времена Трояна – это языческие времена, столь далёкие для нашей истории.

Четыре других имени восточнославянских языческих божеств не подвергаются сомнению. Это Велес, Даждьбог, Стрибог и Хорс. Языческие божества с этими именами упомянуты в нескольких древнерусских источниках (в том числе и «Повести временных лет»). Приведу характеристики этих языческих богов.

Велес в славянской мифологии - бог домашнего скота и богатства. Имя его происходит от слова «волохатый» - мохнатый, что ясно указывает на связь божества со скотом. Велес был известен как божество, ведающее богатством человека и его дома. Не случайно он во многом противопоставлялся Перуну, богу грозы и войны, ведь достаток несовместим с войной. Есть основания отождествлять Велеса со Змеем – легендарным противником Перуна, с которым последний бился и победил. Укрощённый Змей был загнан в землю и стал отвечать за плодородие и богатство. Следы культуры Велеса – Власия сохранились во всех местах расселения славян. При раскопках там находили идолов и святилища бога. Стоял большой идол Велеса и в Киеве на Подоле, перед которым совершались защитные обряды. Упоминался Велес и в документах. Так, в тексте торгового договора с греками от 907 года Велес выступает как поручитель русской стороны. После принятия христианства функции Велеса перешли на Святого Власия (из-за сходства имён), а также на святых Николая и Георгия (Юрия). Однако следы языческих верований всё равно присутствовали вплоть до конца прошлого века в форме многочисленных охранительных обрядов, связанных с Велесом. В социальном аспекте Велес считался богом «всей Руси». В «Слове» Боян назван «Велесовым внуком», что может отражать древнюю связь культа Велеса с обрядовыми песнями, с поэзией. По-видимому, Велес считался и покровителем певцов-поэтов, пастушеским богом и богом поэзии одновременно.

Даждьбог - бог солнца у древних славян («дающий Бог», «податель всех благ»). В древнерусских источниках он упоминается вместе со Стрибогом, олицетворяющим ясное небо. В «Повести временных лет» рассказывается о том, что главное святилище Даждьбога находилось в Киеве на высоком холме. Славяне считали, что Даждьбог - сын одного из главных божеств – Сварога. Они видели в солнце носителя огромной созидательной силы, от которой зависело их благосостояние. Отсюда и происходит название бога – «дающий людям благополучие». Возможно, именно поэтому Даждьбог считался покровителем всего русского народа. Основной праздник, связанный с прославлением Даждьбога, отмечался весной. Славяне считали, что именно Даждьбог встречает солнце и приводит его на землю. В качестве помощника Даждьбога упоминался соловей. По преданию, он приносил Даждьбогу ключи, чтобы тот запирал Зиму и отпирал лето. В «Слове о полку Игореве» главный герой произведения почтительно назван «Даждьбожьим внуком», то есть человеком, дающим благо.

Стрибог – бог ветра; в восточнославянской мифологии божество древнерусского пантеона, кумир которого был установлен в Киеве в 980году. Имя Стрибога восходит к древнеславянскому корню «стри», что означает «старший», «дядя по отцу». Подобное значение встречается в «Слове», где ветры названы «стрибожьими внуками», которые веют с моря. С распространением христианства вера в Стрибога постепенно ушла.

Хорс – славянский бог солнца. Как и Перун, Хорс считался повелителем молний, поэтому его обычно представляли в образе всадника, скачущего по небу. Имя «Хорс» происходит от корня «хор», обозначающего «круг», «окружность», что также отражает его связь с солнцем. Автор «Слова» пишет, что Всеслав Полоцкий, превратившись в волка, перебегал путь «великому Хорсу». Культ Хорса был настолько популярным, что не угас с появлением христианства. Главной частью празднеств, посвящённых Хорсу, были массовые танцы, после которых ему приносились в жертву специально приготовленные кушанья. Отсюда появилось слово «хоровод», а также «хорошуль» - круглый ритуальный пирог – курник. В «Слове» имя Хорса упоминается в положительном контексте.

Автор «Слова о полку Игореве» не выражает свою веру в языческих богов так, как бы это сделал язычник. Для него языческие боги – это только художественные обобщения, поэтические понятия, история. Он называет ветры «Стрибожьими внуками», говорит о русском народе как о «Даждьбожьем внуке», «Велесовым внуком» он называет Бояна. Таким образом, в «Слове», как и в народном творчестве того времени, налицо отступление от язычества; многие языческие элементы осознаются как элементы поэтические, указывающие на давно минувшие времена. В этом отношении «Слово о полку Игореве» отражает процесс разложения язычества и переход к христианству.

В учебной литературе есть и другая точка зрения: бытует мнение, что автор «Слова» верил решительно во всё, о чём он пишет, во всех языческих богов, которых он упоминает. Но вряд ли в ХII веке язычество так твёрдо занимало свои позиции. Для поэта ХII века языческие боги могли быть приблизительно тем же, чем были античные боги для поэта эпохи Возрождения. Да и языческие божества никаких конкретных действий в произведении не производят. Поэтичность «Слова» была многосторонней, черпая свои образы, свою художественную систему из различных источников, в том числе и языческих, оно трансформировало её, преображая, сливая в органический сплав, будя художественные ассоциации, но не религиозные верования.

В языческие времена свойственно было одушевлять природу. В «Слове о полку Игореве» одушевлены и явления природы, и деревья, и солнце, и ветер, и реки, даже города и их стены. Автор одушевляет и отвлеченные понятия: обиду, приобретающую образ девы с лебедиными крыльями, тоску и печаль – Карну и Желю. Читаем в тексте: «А Игорева храброго войска не воскресить! Его кликнула Карна, и Желя поскакала по Русской земле, огонь мыкая в пламенном роге». Загадочные дева обида, Карна и Желя – олицетворение печали, горя и похоронного обряда, но не мифологические существа. Но их присутствие в тексте важно для художественного осмысления событий.

Обратимся к изображению природы в «Слове». Согласно языческим верованиям, природа представлялась древнерусскому человеку как мир божеств, таинственных сил, а также мир человека, окружённого духами, божествами. По-разному себя ощущал человек: то он жил в согласии с природой, то вступал в противоречия с ней. Человек 12 века одушевлял природу, а необычные явления рассматривал как действие богов.

Автор «Слова о полку Игореве» уделяет природным явлениям особое внимание. Нельзя не заметить, что некоторые описания природы достаточно подробны, развернуты, а некоторые кратки. В развернутых описаниях в деталях даны природные явления, переданы чувства людей. Сюжетное повествование в «Слове» начинается с описания солнечного затмения. Оно наступило 1 мая 1185 года в 3 часа 25 минут. Астрологи утверждают, что в 12 веке уже были «Таблицы лунного течения», по ним вёлся календарь, рассчитывались фазы луны, устанавливались дни новолуний и появление комет. Русский князь, возможно, располагал какими-либо астрологическими сведениями об этом дне, и это помогло ему сохранить спокойствие перед затмением. Но вера народа в приметы – это традиция, которая идёт с языческих времён, хотя Игорь и пренебрёг ею.

О солнечном затмении в произведении говорится дважды: после авторского вступления и обращения к Бояну и после речи Всеволода. Рассмотрим самое первое описание: «Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел воинов своих, тьмою прикрытых Солнце ему тьмою путь заступило; ночь стонами грозы птиц пробудила; свист звериный встал, взбился див – кличет по вершине дерева, велит прислушаться к земле незнаемой, Волге, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, и тебе, Тмутороканский идол! Долго ночь меркнет. Заря свет уронила, мгла поля покрыла. Щекот соловьиный уснул, говор галочий пробудился».

Что в этом описании? Прежде всего, отношение к природе как к живому существу, поэтому автором использовано много олицетворений: солнце заступило, ночь пробудила, кричат телеги, заря уронила, мгла покрыла. Они усиливают ощущение надвигающейся беды, привлекают особое внимание к эпизоду. Писатель использует слова, рисующие ночь средь бела дня. Антитеза «светлое солнце», «чистое поле» - «тьмою прикрытых» подчёркивает беспокойство и смятение, охватившее наших воинов в начале похода. Поражает соединение противоположного: с одной стороны – радость, молодой настрой и боевой напор князя Игоря, с другой – страх за будущее. Для автора солнце всегда светлое, независимо от погоды, времени суток. Оно всегда несет человеку жизнь. Ощущение жизни, света подчеркивается словами «златые стремена», «по чистому полю», «солнце». Солнце, согласно христианским верованиям, символизирует чистые небесные силы, дающие тепло, жизнь.

Рисуя картину солнечного затмения, автор описывает тревожное поведение животных и птиц: свист встал (метонимия); взбился див, кличет, велит; птицы подстерегают; волки накликают; орлы зовут; лисицы брешут; щёкот уснул (метонимия), говор пробудился (метонимия). Перед читателем встаёт яркая картина, появляются чувства, сложные, иногда взаимоисключающие друг друга. Солнце, звери, птицы, леса - все печалится, едино в ожидании страшных испытаний.

Другим грозным предзнаменованием в «Слове» является картина надвигающейся грозы. Эпитеты подчеркивают суровость пейзажа: «кровяные зори», «тучи на четыре княжеских шатра», «трепещут синие зарницы» и др. «И в другой день полосой кровавой повещают день кровавой зори Идут тучи черные от моря, тьмой затмить хотят четыре солнца Синие в них молнии трепещут Грому быть, великому быть грому! Лить дождю калеными стрелами! Поломаться копьям о кольчуги, Потупиться саблям о шеломы, О шеломы половчан поганых! (Перевод Майкова). Это второе знамение войскам Игоря. По словам Д. Лихачева, «грандиозностью отличается пейзаж «Слова о полку Игореве», всегда конкретный и взятый как бы в движении: перед битвой с половцами кровавые зори свет поведают, черные тучи с моря идут быть грому великому, идти дождю стрелами с Дону великого Земля гудит, реки мутно текут, прах над полями несется». Вот какой страшной рисует нам автор картину надвигающейся битвы. Но Игорь ослушался и этого предзнаменования. С одной стороны, ему легче преодолеть это препятствие, ведь с одним, подобным этому, он уже справился, значит, справится и со вторым. С другой стороны, его страх еще больше возрастал при мысли о надвигающейся беде. Для автора очень важно обратить внимание читателя на силу этого природного явления. Анализируя этот отрывок, видишь прилагательные, передающие насыщенный, мрачный цвет: «кровавые зори», «синие молнии», «тучи черные», что позволяет создать картины грядущих бед. Несмотря на то, что не закрыты еще мраком «четыре солнца» (князья), в сознании читателя тьма уже победила. Гибель уже грозит войску Игоря. Описывая надвигающуюся грозу, автор показывает нам духовную мощь Игорева войска, смело вступающего в поход против половцев. И природа ему в этом пытается помочь.

Природа оплакивает поражение Игоревой дружины: «Но уже, о князь Игорь, померк солнца свет, а дерево не к добру листву сронилоДон тебя, князь, кличет и зовёт князей на победу»; «Никнет трава от жалости, а дерево с тоской к земле приклонилось»; «На реке на Каяле тьма свет покрыла»; «У Немиги кровавые берега не добром были засеяны – засеяны костьми русских сынов». Она, как живой человек, переживает, сочувствует горю земли Русской.

Интересен статус дива в «Слове». Его образ сначала смутен: «Свист звериный встал, взбился див – кличет на вершине дерева, велит прислушаться земле незнаемой». Трудно представить себе, что именно означает его крик, о чём он предупреждает «землю незнаему», дружествен он половцам или русским, что есть для него «земля незнаема». Див «кличет на вершине дерева», обращаясь не только к земле, но и к Тмутороканскому идолу, когда князь Игорь собирается в поход; див бьет крылами, сзывая на кровавый пир все враждебное русским («а половцы непроторенными дорогами побежали к Дону великому»). В языческой древнерусской мифологии (по исследованиям учёных) не было образа дива, следовательно, это может быть либо реальная птица, либо существо другой мифологии (в иранской мифологии дэв – демон). Но точно одно: див – чуждое, враждебное русскому человеку существо (ибо русский - в народном понимании то же, что и праведный, собственно человек). До сих пор в народной речи употребляются выражения «это что за диво?» или «экое диво!» в значении чего-то нелепого, чуждого, неблагоприятного.

«Дивный» в значении «прекрасный» употребляется только в книжной речи, а в народной этот эпитет имеет отрицательное значение. Владимир Даль расшифровывает слово «дивъ» как чудо, невидаль, чудище, морское чудовище или зловещую птицу (пугач, филин). Пословица «Трижды человек дивен бывает: родится, женится, умирает» говорит об инородном, даже нечистом оттенке слова «дивен», так как именно в эти переходные моменты в жизни человека - рождении, женитьбе и смерти – он бывает «нечист» и требует специальных очистительных ритуалов.

Чужое, неосвоенное, дивье передается также словом «незнаемо». Это степь – поле незнаемо. Незнаемый – дикий, дивный, неизвестный. Недаром в фольклоре нечистая сила часто появляется в образе «незнакомого человека». Враждебная активность дива подчёркнута в словах: «уже несется хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже вержился див на землю», что значит: хула одолела хвалу, нужда – волю, див – землю. Речитатив плача, идущего на одном дыхании, подчеркнутый ритмическим повтором слова «уже», говорит о горе русской земли. Вся эта фраза чуть ниже поддержана близкой по смыслу и стилю завершающей фразой: «уже пустыня силу прикрыла». Так текст проясняет многие темные места. Да и само по себе значение слова «дивный» как диковинный, дикий, чужой, незнаемый, языческий убеждают нас во враждебности образа дива.

Одухотворены, а потому дружественны либо враждебны русичам и все природные стихии и явления, в том числе и реки. В «Слове» приводится много названий рек, и к каждой у автора особое отношение. Днепр Словутич – помощник, покровитель русских воинов. Стугна – коварна, полна студеной воды. Каяла – гибельная, окаянная река, как и Канина, где «канули» русские дружины и слава русичей. В средневековом сознании имена собственные, а также названия рек, озер, морей, гор осмысливались как обозначения характера объекта, его сути, подчас судьбы. Все одушевления, элементы язычества в «Слове» - явления не столько религиозного, сколько художественного порядка, но они подчёркивают наличие языческих верований.

Особое значение имеют обращения Ярославны к силам природы. Надеясь спасти своего мужа, князя Игоря, Ярославна обращается, стоя в Путивле на забрале, к ветру, Днепру и солнцу. «О ветер, ветрило!. Разве тебе мало было высоко под облаками веять, лелея корабли на синем море? Зачем, господине, моё веселье по ковылю развеял?»; «О Днепр Словутич! Прилелей же, господине, моего ладу ко мне, чтобы не слала я к нему слёз на море рано»; «Светлое и тресветлое солнце! Всем ты тепло и прекрасно, зачем, владыко, простёрло ты горячие свои лучи на воинов моего лады?». Плач Ярославны – это не только плач по погибшим воинам, но и древнее языческое заклинание, в котором содержится прямое обращение к высшим силам. В нем столько боли и чувства, что и силы природы не могут остаться равнодушными. Плачет и мать Ростислава на тёмном берегу Днепра, оплакивая своего сына, «уныли цветы от жалости, и дерево с тоской к земле приклонилось». Так мыслил автор, так мыслили его современники, это и нашло отражение в «Слове». Таким представлен взгляд человека, одушевляющего природу, то есть взгляд язычника. Этот плач – заклинание лишний раз подчёркивает, что вера в различные божества была ещё сильна, хотя и был уже 12 век.

А как оживает природа, помогая князю Игорю вернуться в родные края: «Игорю - князю бог путь указывает из земли Половецкой в землю РусскуюПогасли вечером зориКликнула, стукнула земля, зашумела трава, вежи половецкие задвигались». Сам Донец начинает с ним разговор о княжеском величии. Когда автор «Слова» передаёт беседу Игоря с Донцом, он, конечно, не предполагает, что эта беседа имела место в жизни, не верит в реальность этого разговора. Эта беседа – художественное обобщение, но ведь оно основано на верованиях людей в сверхъестественные силы, в силы природы, в божества. «Дятлы стуком путь к реке указывают, соловьи весёлыми песнями рассвет возвещают» - эти строки – свидетельство участия природы в судьбе человека.

Языческая стихия во многом формирует и образную систему «Слова». Обратимся к деду князя Игоря – Олегу Святославичу, по прозванию Гориславич. Он был известен своими междоусобными войнами. Восхищаясь его мощью и храбростью, автор «Слова» одновременно корит его за братоубийственные походы: «Тот ведь Олег мечом крамолу ковал и стрелы по земле сеял». Многие исследователи прозвище Гориславич возводят на этом основании к слову «гуре», однако соединение в одном слове понятий «горе» и «слава» противоречит логике, да и самому образу Олега. Ведь Горислав читалось бы тогда как горе-храбрец, что-то вроде Аники - воина, чего никак нельзя предположить о прославленном князе. В имени Горислав слышится другой смысл - «горит славою», «печется о славе», «ищет славы». Слава по - древнерусски – это одновременно и славолюбие, и честолюбие. Так, князя Бориса Вячеславовича «слава на суд привела» - честолюбие привело к погибели. Таким образом, языческое прозвище Олега Гориславич говорит о человеке, воине, горящем славою, славном и славолюбивом одновременно, что полностью сочетается с характером этого князя.

Имени в древнем сознании придавалось судьбоносное значение. Так, Олег в переводе с греческого языка значит горящий (вот и Горислав!). Игорь – созвучно слову «гуре». В «Слове о полку Игореве» мы находим много имен с составной частью «слава»: Всеслав, Яролав, Святослав, Горислав, Вячелав, Брячеслав, Изяслав. Такое обилие княжеских имен с корнем «слав» говорит само за себя.

Святослав Всеволодович Киевский – двоюродный брат Игоря, слишком поздно узнавший о походе Игоря, видит пророческий сон: «Этой ночью с вечера одевали меня, - говорит, - чёрным покрывалом на кровати тисовой; черпали мне синее вино, с горем смешанное; сыпали мне крупный жемчуг на грудь из пустых колчанов поганых иноземцев и нежили меня. Уже доски без князька в моём тереме златоверхом. Всю ночь с вечера серые вороны граяли у Плесеньска на лугу, были в лесу Кияни и понеслись к синему морю». Возникает вопрос, почему именно к синему морю? Синее море – это языческая стихия, которая покровительствует половцам, стихия, поглотившая русских. Смысл этой фразы соотносится с выражением «уже пустыня силу прикрыла». Под пустыней тоже подразумеваются поганые половцы. Снова противопоставление: порядок, знакомое, освоенное, культурное, одухотворенное, христианское – и хаос, незнакомое, незнаемое, неосвоенное, неокультуренное, пустынное, нечистое, поганое, языческое - имеет в «Слове» важное мирообразующее значение. Комментарий этой фразы как «уже пустыня» войско прикрыла» - совершенно недостаточен, так как понятие «сила» гораздо шире, чем войско. Войско – лишь одно из средоточий силы. Полный же смысл в том, что пустое одолело сложное и богатое, дикое одолело культурное, бессильное одолело силу как средоточие не только физической военной мощи, но и духовных качеств: храбрости, доблести, чести, жертвенности во имя Родины. А впрочем, пустыня ведь не уничтожила силу, а только прикрыла, подспудно новая сила зреет.

Рассмотрим ещё один фрагмент текста. Два половецких хана Гзак и Кончак следуют за бежавшим из плена князем Игорем. «Говорит Гзак Кончаку: «Если сокол к гнезду летит, расстреляем соколёнка своими золочёными стрелами». Говорит Кончак Гзаку: «Если сокол к гнезду летит, то опутаем мы соколёнка красной девицей». И сказал Гзак Кончаку: «Если его опутаем красной девицей, не будет у нас ни соколёнка, ни красной девицы, и станут нас птицы бить в поле Половецком». Яркая метафора – русичи – соколы и птицы – половцы – проходит через всю образную систему «Слова». В тексте есть такие фразы: «Когда сокол в мытех бывает – высоко птиц взбивает; « высоко плаваете на дело в буести, яко сокол на ветрах ширяяся, хотя птиц в буйстве одолети». По мнению исследователей, лебеди - языческий тотем половцев. Возможно, именно с изображением лебедей на стягах шли половцы в бой. В таком случае, «почнут наших птиц бити» из уст половецких ханов – это и символический, и конкретный образы. Вспомним и выражение: «скрипят телеги половецкие, словно лебеди распуганы» или «ступила обида на землю Троянью, всплеснула лебедиными крылами». В сцене побега Игоря из половецкого плена: «и полетел сокол под мглами, избивая гусей и лебедей к завтраку, обеду и ужину». Или: «О, далече заиде сокол, птиц бья – к морю!» Под птицами разумеются галки, черные вороны, сороки («галок стада бегут к Дону великому»), то есть половцы. В ХII веке птицы и лисицы – именно в этом сочетании – воспринимались как сугубо языческие реалии. «Русские птицы» - это сокол, соловей, кукушка, утка (гоголь), чайка, чернядь, перепелка, а прежде всего - сокол. Их всегда называют поименно, а «языческих птиц» часто обозначают просто как «птицы». Таким образом, почти везде в «Слове» враждебные русским воинам стихии представлены сторонниками «поганых язычников»: это, прежде всего, тьма, ночь – в противопоставлении свету, дню и заре (затмение солнца как знак беды и гибели); это стонущая гроза, звериный свист, это волки, что сторожат по оврагам Игореву беду; это лисицы, что лают на червленые щиты; это «бусови врани» - бусовы зловещие вороны (Бус, Бооз, Вооз – легендарный вожак половцев).

Наличие языческих элементов в «Слове о полку Игореве» не подвергается сомнению, а их значение остаётся и, очевидно, так и останется до конца неясным. Есть и христианские элементы в «Слове», но их раскрытие не входит в цели моей работы. В распределении языческого и христианского можно проследить закономерность, которая выявлена Т. М. Николаевой. Исследовательница констатирует: «До сих пор остается неясным, что же представляет собой языческий компонент в "Слове". Создается впечатление, что он определялся по большей части негативно – как нехристианский». Т. М. Николаева выстраивает своеобразную классификацию языческих и христианских элементов, отмечая их строгое распределение: «Нами была предпринята попытка стратификации нехристианского начала в тексте "Слова о полку Игореве". А именно – проведено отделение "богов" язычества и одушевленных, анимизированных начал, чей теистический статус по сути неясен. В результате в тексте "Слова" выделилось три ряда: 1. Христианский: Бог, суд Божий, святая Богородица Пирогощая, святая София, звон церковных колоколов. 2. Ряд языческих богов: Велес, Стрибог, Даждьбог, Хорс, Троян. 3. Ряд анимизированных существ: Див, Дева-Обида, Карна, Ж(е)ля, Ветер, Солнце, Донец». Пространство текста даёт возможность проследить активность этих компонентов, особенно языческих. Эти компоненты не существуют раздельно, а образуют единый комплекс. Не удивительно, что симбиоз языческих и христианских образов, сплавление их в единую, исключительную по насыщенности структуру художественного мифа нашел широкое отражение в тексте "Слова".

А вот взгляд Д. С. Лихачева, видевшего религиозные воззрения автора "Слова" и религиозные элементы в его произведении: "Автор "Слова" – христианин, старые же дохристианские верования приобрели для него новый поэтический смысл. Он одушевляет природу поэтически, а не религиозно. Языческие представления для него обладают эстетической ценностью, тогда как христианство для него еще не связано с поэзией, хотя сам он – несомненный христианин. Конечно, в XII в. языческие боги не были уже предметами верования и поклонения, они были символами определенных явлений природы, стихий, широкими обобщающими образами, и только». Позиции обоих учёных небезосновательны и заслуживают уважения.

В мирном сосуществовании языческих и христианских элементов принято видеть "двоеверие". Но так ли это? Русские люди даже в низах, где остатки язычества оказались вкраплены в новое религиозное сознание, осознавали себя православными христианами, а не "двоеверцами". Сознательное двоеверие - такое раздвоение сознания, при котором равно почитаются христианский Творец и языческие божества, олицетворяющие природные стихии, в реальности невозможно: язычество вызывало резкое отторжение и неприязнь. Языческие боги для древнерусских книжников были либо личинами, масками бесов, демонов, либо фантомами – иллюзиями, порождением ложного сознания. В «Слове» нет открытого отвращения к языческим богам, что является его гуманной функцией. В сущности, это не противоречит истине: вера в идолов, в языческих богов, которых на самом деле нет, существует и сейчас. Разве не боимся мы русалок или домовых, не верим в приметы? А это и есть те осколки, которые до сих пор живут в нашем, уже христианском сознании. Что говорить о близком язычеству 12 веке!