Основные темы и мотивы лирики Игоря Северянина

Игорь Северянин (Игорь Васильевич Лотарев) был очень популярен в русской поэзии первых десятилетий истекающего века. Слава его была громкой, но с примесью скандала. В 1918 году на вечере в Политехническом институте большинством голосов собравшихся там любителей поэзии он был избран Королем поэтов. Но у взыскательного читателя пользовался репутацией салонно-мещанского менестреля с ограниченным диапазоном интересов, замкнутых на стремлении к буржуазному комфорту. У него было множество поклонников, еще более – поклонниц, но мало кто тогда дал себе труд всерьез проанализировать его шумный «литературный подвиг». Прошло много лет со дня его кончины, еще больше – с момента, когда его прижизненная слава достигла апогея, а он так и остался загадкой не только для любителей поэзии, но и для науки, осваивающей литературный процесс первых десятилетий нового века.

Тема судьбы поэта

«Моя двусмысленная слава и недвусмысленный талант»,- высказывался о своей литературной судьбе поэт. Эту формулировку трудно оспорить. Северянин в свое время пользовался огромным успехом, не оставляя равнодушными ни своих недругов, ни, тем более, почитателей. Свою «двусмысленную славу» поэт в значительной степени формировал сам. Ведь для подавляющего большинства читающей публики его имя ассоциировалось с такими строчками из «Громокипящего кубка»:

Я, гений Игорь Северянин,

Своей победой упоен:

Я повсеградно оэкранен!

Я повсесердно утвержден!

И немногие тогда и впоследствии задавались вопросом: в этом ли весь Северянин? Неужели в его творчестве нет ничего, кроме эпатажа и позы? И как относился к подобному восприятию сам поэт? В 1926 году он напишет своего рода «автопортрет со стороны», в котором попытается показать себя в истинном свете.

Благословляя мир, проклятье войнам

Он шлет в стихе, признания достойном,

Слегка скорбя, подчас слегка шутя

Над всею первенствующей планетой

Он – в каждой песне, им от сердца спетой,

Иронизирующее дитя.

«Иронизирующее дитя» - вот словосочетание, через которое, по-видимому, предлагается воспринимать его творчество. Но даже тогда, в середине 20-х годов, зрелый лирик не может отказать себе в кокетстве. Игорь Северянин всегда оставался большим ребенком, искренним, но при этом наигрывающим, как все дети, влюбляющимся и самовлюбленным, фыркающим, когда что-то раздражает. Эта роль – амплуа, отчасти соответствовала человеческой природе поэта, отчасти создавалась им искусственно – достраивала естественную ипостась.

Северянин был ярок и самобытен даже не в лучших своих стихотворениях, даже там, где он гнался за словесной и ситуативной экзотикой («Июльский полдень», «Синематограф»), за нарочитой звукописью («Сонмы весенние»). Последнее стихотворение, вырастающее из упоительной игры с созвучиями, ни в чем не уступает бальмонтовским фоническим изыскам, отличаясь от них какой-то ребячливой несерьезности:

Сонные сонмы сомнамбул весны

Сонно манят в осиянные сны.

Четко ночами рокочут ручьи.

Звучные речи ручья горячи.

Плачут сирени под лунный рефрен.

Очи хохочут песчаных сирен.

Тема войны и смерти

Всегда ли хороша для поэта ребячливость? Ведь есть вещи, с которыми шутить нельзя, подтурнивать над которыми безнравственно. Например, война и смерть. Игорь Северянин считал себя пацифистом («Я не сочувствую войне/Как проявленью грубой силы»), но иногда явно заражался патриотическим дурманом («Когда отечество в огне,/И нет воды, лей кровь, как воду»). Но это было бы еще ничего. Хуже – другое: писать о войне в таком тоне и с такой легковесностью («Стихи в ненастный день»), с таким смакованием ее отдельных образов – аморально. Правда, поэт и не скрывал свою чужеродность подобной тематике.

Подобные мотивы звучали у него тогда во многих произведениях. В этих стихах поэт был таким, каким его хотела видеть публика. Характерное взаимовлияние: публика создавала Северянина, а тот формировал свою аудиторию, далеко не всегда заботясь о качестве своего поэтического воздействия. «не я ли пел порок/Десятки лет», - напишет он в поэме «Солнечный дикарь» (1924), переоценив свое раннее творчество.

Тема природы

Волей судьбы заброшенный в «иностраны» надолго, навсегда, до дна испив настоящую беду утраты родины, он обрел одну горькую радость – стал, наконец, самим собою, отрекаясь от маскарадных костюмов и масок молодости. Неизлечимая ностальгия подняла на поверхность всегда близкие ему темы родной земли, родной природы, родного Севера. Последняя никогда не уходила из его стихов: от поэтических дебютов до последних покаянных исповедей. Еще в 1905 году был написан, а в следующем отпечатан очерк в стихах «В северном лесу». Там с сыновней любовью воспеты с детства милые поэту лесные края вокруг Череповца (тогда – Новгородской губернии). В величавом образе сурового края юный Игорь Лотарев (еще не Северянин) вслед за любимым поэтом А. К. Толстым воспел, обобщил, символизировал понятия русского духа, славянской души:

Мне нравится унылая природа

Мне дорогого Севера с красой

Свободного славянского народа

С великою и гордою душой

«Пою тебе, моя царица Суда», - восклицал поэт-петербуржец, стоя на пороге славы и уже ощущая ее близкое дыхание. А много, почти 20 лет спустя, в пору зрелости, «дачником» в чужой стране снова вспомнил о любимой с детства «играющей» реке, ставшей для него символом родины:

О, Суда! Голубая Суда,

Ты, внучка Волги! Дочь Шексны!

Как я хочу к тебе отсюда

Впрочем, «вспомнил» - это не то слово: он никогда о ней не забывал. «Одебренные сны» северных рек были главным содержанием самой задушевной его лирики – и ранней, и поздней. Родные края всегда звали к себе, как блудного сына зовет отчий кров. В автобиографической поэме 20-х годов «Роса оранжевого часа», откуда заимствованы только что цитированные строки, поэт рассказывает, как юношей сбежал от отца с Дальнего Востока:

За месяц до войны не вынес

Тоски по маме и лесам

И, на конфликт открытый ринясь,

Я в Петербург уехал сам

Обращает на себя внимание показательное сочетание двух причин: тоска по маме – и лесам. Северный край и впрямь был ему краем материнским, матерью-родиной:

Лик матери и голос рек,

И шумы северного леса,

И шири северных полей

Меня толкнули в дверь экспресса.

Образно говоря, он всю зрелую жизнь рвался «в дверь экспресса», который вернул бы его в родные края:

Чтоб целовать твои босые

Стопы у древнего гумна,

Моя безбожная Россия,

Священная моя страна!

Эта мечта-тоска была главной питательной средой зрелой поэзии Северянина – простой, как день весны.

В природе он более всего любил леса и воду, особенно воду. Поэт уверял, что эта страсть заложена в нем генетически, взяв начало в беседах старых моряков в доме первого мужа матери задолго до его рождения:

Морские волки

За картами и за вином

Рассказывали о своем

Скитании по свету. Толки

Об их скитаньях до меня

Дошли, и жизнь воды, маня

Собой, навек меня прельстила.

Моя фантазия гостила

С тех пор нередко на морях.

И, может быть, они – предтечи

Моей любви к воде.

Реки, ручьи, озёра, моря - всегда возбуждали его поэтическое воображение. «На реке форелевой», «Поэза северного озера», «Вода примиряющая», «Стихи о реках», «Норвежские фиорды», «Я к морю сбегаю» - десятки стихотворений Северянина варьируют тему «воды примиряющей», живой воды как символ вечного движения жизни. В последние годы, в трудное время изгнания, особенно настойчиво повторялся в его стихах образ «форелевой», «играющей» северной реки. Он прошел через его поэзию воспоминанием о далёком доме. Вечно бегущая в даль живая синяя лента в его воображении стала нитью, связавшей его со страной детства. Слияние рек, текущих по разным странам и не знающих государственных границ, для него было залогом, обещанием воссоединения с милой утраченной землёй:

Россонь – река совсем особая,

Чудотворящая река:

Лишь воду я её испробую –

Любая даль не далека.

И грёзы ломкие и хрусткие

Влекут к волнующему сну:

Я снова вижу реки русские –

Нелазу, Суду и Шексну

И брови хмурые, суровые

Вдруг проясняются, когда

Поймёшь: Россонь слита с Наровою,

И всюду русская вода!

Среди стихотворений 20-х годов есть одно, названное именем рыбы: «Таймень». На первый взгляд, бесхитростная картинка, тихая радость удачливого рыбака:

я выудил в предвесенний

Бодрый, солнечный, тихий день

В силу высших предназначений

Мне ниспосланную таймень.

Но в предшествующих строфах лирический герой мысленным взором проследил долгий путь рыбы из Байкала Ангарою к Ледовитому океану, мимо Архангельска, через Норвежский фиорд к Финскому заливу, а оттуда в тихую речку, на берегу которой он сидит с неразлучной удочкой-подругой. И встаёт перед читателем громадная, одним любовным взглядом охваченная страна-родина поэта, приславшая ему привет:

И в ту речку, где я весною

Постоянно, она вплыла,

И ту удочку, что со мною

Неизменно, она нашла.

Как и многие другие поздние стихи Северянина, эти хорошо иллюстрирует выше упомянутую строку самохарактеристики поэта:

А между тем душа его простая,

Как день весны. Но это знает кто?

Тема возрождения

Его творческий путь, как и жизненный, гладким не был. Стиль его не был ровен. Муза металась между крайностями: текучей модой и стремлением к высокой гармонии. Но всякий раз, когда победу одерживала последняя, когда рождалось произведение, написанное по законам красоты и правды, душа его ликовала, и поэт переживал как бы праздник возрождения. Одно из стихотворений он так и назвал – «Возрождение»:

Величье мира – в самом малом.

Величье песни в простоте.

Душа того не понимала,

Нераспятая на кресте.

Теперь же, после муки крестной,

Очищенная, возгордясь,

Она с мелодией небесной

Вдруг обрела живую связь.

Освободясь от исхищрений

Когтистой моды, ожил стих, -

Питомец чистых вдохновений

И вешних радостей живых.

И вот потёк он ручейково

Тема родины

«Ручейковую» и ласковую лирику Северянина, рождённую любовью к земле, с которой был долго и горько разлучён, надо сегодня возродить, отделив и от ироничных салонных «поэз», и от крикливой саморекламы ранних программных стихов. У неё задачи иные, и иное лицо. Пусть поэт в новой, посмертной жизни на родине не столько «эпатирует» презренного обывателя, сколько напоминает людям о дорогом чувстве родины, разрыв с которой всегда мучителен:

О России петь – что весну встречать,

Что невесту ждать, что утешить мать

О России петь – что тоску забыть,

Что Любовь любить, что бессмертным быть!

Он пел о России. И этим заслужил бессмертие.

Восприятие наследия И. Северянина – это не столько путь к познанию и расширению знаний о русской поэзии 10-х годов, сколько приоткрытая дверь в мир почти незнакомой или знакомой понаслышке русской зарубежной (эмигрантской) литературы 20-х и 30-х годов, где в атмосфере стойкой ностальгии сохранялись и цвели «классические розы» отечественного искусства. Несомненно, мир этот – неотъемлемая часть нашей культуры, а его изучение так же необходимо, как постижение явлений, вызревших на родной почве.

Среди писателей-эмигрантов в 20-е, 30-е и последующие годы широко культивировались жанры, основанные на личных воспоминаниях: автобиографические повести, романы, мемуары. Воспоминания о России, об ушедшем в прошлое русском детстве, о людях, покидающих редеющий круг эмиграции – это была психологическая среда и условие существования русского духа в малогостеприимных «иностранах». Глава за главой двумя поколениями русских писателей, живших вне родины, писалась огромная многоголосая и разностильная поэма о России. Свои страницы вписал в эту поэму и уединённый эстонский «дачник» - русский поэт Северянин. В 20-е годы он разработал уникальную жанровую форму лирических стихотворных мемуаров. В течение трех лет одна за другою явились в свет поэмы «Падучая стремнина» (1922) и « Роса оранжевого часа» (1923) и роман в строфах «Рояль Леандра» (1925). В «безвыкрутасных» поэмах отражена в конкретных бытовых реалиях жизнь поэта в России: детство, юность, «литературный выдвиг», поэтическое турне по стране, ранние романы и пр. Их сюжеты построены на достоверных фактах, так что по произведениям этого цикла можно восстановить биографию Северянина. В то же время в них есть сквозной лирический сюжет, отразивший процесс становления поэта.

Политическая тема

Северянина радовал всякий шаг от вражды к миру, от кровопролития – к спокойствию, поэтому он, так же как и Блок, радовался Брестскому миру. Приостановка кровопролития принята за благой рубеж, к сожалению, не состоявшийся в связи с объявшей всю страну Гражданской войной. Ирония по отношению к тем, кто увлечен политикой, перерастает в сарказм. Жертвующие человеческими жизнями ради не идей даже, а ради их окраски получают эпитет «крашеные». Сам автор возвышается над трагифарсом современности с гримасой скуки, абсурд происходящего погружает его в апатию:

Сегодня «красные», а завтра «белые» -

Ах, не материи! Ах, не цветы!

Людишки гнусные и озверелые,

Мне надоевшие до тошноты.

Ценивший всегда праздник, радость теперь Северянин почти с отчаянием замечает, что люди утратили во вражде человеческие лица: «Они бесцветные по существу». Далекий от страстей политики, он видит отвратительные приметы времени, в котором чуть ли не все убивают друг друга: «Мужчины, переставши быть людьми,/Преступниками стали поголовно». Житийный пафос защиты братской любви, присутствовавший в русской литературе по меньшей мере со времен Бориса и Глеба, пронизывает стихи, жанр которых несколько претенциозно обозначен как поэзы, лэ, газэлы и т. п.

Бичующие поэты присутствуют в «Поэзе правительству» (1919). Власть в государстве оценивается Северяниным по одному важному критерию – по ее отношению к искусству.

Правительство, когда не чтит поэта

Великого, не чтит себя само

И на себя накладывает veto

К признанию и срамное клеймо.

Недаром стихотворение было очень долго под запретом в нашей стране. Поэт предчувствовал систему давления на творчество.

II Сочинение «Мои размышления над строкой Игоря Северянина»

Знакомясь с поэзией начала двадцатого века, я открыла для себя имена новых, незнакомых мне поэтов. Но особое место в литературе Серебряного века, на мой взгляд, занимает автор, чьи стихи в свое время будоражили публику своей уверенностью, дерзостью и иронией. Литературный псевдоним этого гениального человека – Игорь Северянин.

Судьба его сложилась трагично. Любя Россию и будучи ее патриотом, поэт значительную часть жизни провел за пределом родины. Он умер непонятым. Впоследствии Игорь Северянин был надолго забыт. Спустя годы было обнаружено, что слишком плохо знали его.

Но кем же на самом деле был Игорь Северянин? Он был мечтателем, постоянно разочаровывающимся в этом мире, и лириком, и «ироником»:

Ведь я лирический ироник:

Ирония – вот мой канон.

Действительно, в его произведениях наблюдалось смешение лиризма и иронии. Но грань между ними была зыбкая, и поэта достаточно сильно и часто критиковали за то, что многие не могли отличить одно от другого.

Игорь Северянин смог смело бросить вызов вызов обществу, объявив себя эгофутуристом и ставя свое «я» в центре мироздания. По этому поводу он написал следующие строки:

Я, гений Игорь Северянин,

Своей победой упоен:

Я повсеградно оэкранен!

Я повсесердно утвержден!

На самом деле это была всего лишь маска, за которой скрывалось совсем другое лицо. На самом деле в стихотворениях Северянина звучит тревога о людях, о судьбе России. «Упоение» победой в «Эпилоге» только поверхностное. В конце стихотворения есть такие строчки:

В ненастный день взойдет, как солнце,

Моя вселенская душа.

Это не очередная самопохвала, нет, этим он показывает не что иное, как «всемирность» своей души, поэт ощущает себя равным миру и не скрывает своего чувства.

Очень часто Игоря Северянина упрекали в пошлости, на что он ответил в стихотворении «Двусмысленная слава»:

Неразрешимые дилеммы

Я разрешал, презрев молву.

Мои двусмысленные темы –

Двусмысленны по существу.

Также автор обращается к вопросу о добре и зле:

И в зле добро, и в добром злоба,

Но нет ни добрых, нет ни злых.

И правы все, и правы оба, -

Их правоту поет мой стих.

Для поэта граница между правдой и неправдой не только неопределенная, но и, по большей части, личностная. Главным критерием для Северянина является нравственность.

Кроме того, Игорь Северянин затрагивает философские темы:

Жизнь человека одного –

Дороже и прекрасней мира.

Все для него, все для него –

От мелкой мошки до тапира

Этими строчками поэт-философ высказывает свою мысль о том, что человеческая жизнь дороже любых материальных ценностей, она превыше самого мира.

В феврале 1918 года Северянина избирают «королем поэтов». По этому поводу он пишет стихотворение «Рескрипт короля». Но вскоре ему пришлось уехать в Эстонию. С этого периода начинается угасание творческой славы поэта. Но все же Северянин находит в себе силы продолжать творить. Именно в это время постепенно о нем начинают забывать. Люди вообще начинают забывать о поэзии, они не чувствуют надобности в ней. Народ постепенно утрачивает моральные ценности, и это беспокоит неисправимого мечтателя. О своей тревоге по этому поводу Игорь Северянин написал стихотворение «Люди ли вы?. » Свою надежду на то, что Россия все-таки найдет выход, автор выразил в стихотворении «Классические розы»:

Но дни идут – уже стихают грозы

Вернуться в дом Россия ищет троп

Но поиски этой тропы растянулись в России на многие годы. Вместе с этим задержалось и возвращение в русскую культуру И. Северянина.

Изучив творчество этого великого человека, я открыла для себя абсолютно новую грань в литературе. На мой взгляд, Северянин отразил в своих стихотворениях самого себя, свои переживания, чувства, мысли. Он весь в произведениях. Но не всегда их следует понимать буквально. Нужно читать между строк, там, где таится истинное лицо поэта – мечтателя, лирика со страдающей душой.

Мое одиночество полно безнадежности,

Не может быть выхода душе из нее,

Томлюсь ожиданием несбыточной нежности,

Люблю подсознательно – не знаю кого.