Культура  ->  Литература  | Автор: | Добавлено: 2015-03-23

Истоки популярности Лидии Чарской

Колдунья, волшебница, фея! Лидия Алексеевна Чарская. В начале XX века имя Чарской было окутано настоящим ореолом, если не всенародного, то вседетского обожания. Её книги ждали с трепетом, читали с восторгом.

Взрослые нередко с недоумением спрашивают: почему дети с таким увлечением читают книги Лидии Чарской? А впервые этот вопрос возник примерно сто лет назад, когда никому доселе не известная писательница стала вдруг очень популярной среди гимназисток.

В начале XX века повести Лидии Чарской обычно публиковались в детском журнале «Задушевное слово», а его выписывали во многих русских интеллигентных семьях. В газетах печатались исполненные иронии критические статьи против Лидии Чарской. Однако несмотря на разъяснения умных взрослых, дети упрямо продолжали читать Лидию Чарскую .

В России много переменилось за сто лет, прошедших после появления первых книг Лидии Чарской. Но так ли уж сильно переменились детские характеры, детские конфликты, школьные обычаи?

   Казалось бы, Чарскую могло ожидать забвение уже в первом десятилетии XX века, когда ее горячие поклонники подросли и, что вполне естественно, разочаровались в ней.

Но случилось непредвиденное

   Следующее поколение юных читателей тоже попадает под очарование Лидии Чарской. И после революции Чарскую не перестают читать. Советские школьники передавали из рук в руки комплекты «Задушевного слова» и книги с дореволюционным шрифтом. Их тоже что-то притягивало в старомодных переживаниях гимназисток и воспитанниц институтов благородных девиц, хотя вокруг шла уже совсем другая жизнь, про которую для детей были написаны новые увлекательные книги. Конечно, эти книги заняли главное место в тогдашнем детском чтении. И все же Какой-то тайный уголок оставался в детских душах для Лидии Чарской.

  Способна ли ее проза, как и прежде, гипнотизировать детские души, или девочки-подростки потянулись к этим некогда знаменитым книгам, зная о долгой запретности плода?

Сегодня интересно по-новому взглянуть на наследие этой писательницы, определить её вклад в отечественную культуру. Я считаю, что актуальность исследования продиктована необходимостью осмыслить литературно-художественные произведения писательницы, вновь привлекающее к себе внимание юных читателей.

Почему же все-таки не пропал интерес к ней? В чем ее тайна?

Поэтому, начиная работать над темой, я определил цель моей работы: Обосновать популярность произведений Л. Чарской в начале XX века.

О Лидии Алексеевне Чуриловой, урожденной Вороновой, сохранилось немного сведений. Даты жизни пишутся приблизительно: родилась в 1875 или 1876 году, умерла в 1937 или 1938 году. Училась она в Павловском институте в Петербурге. В юности писала стихи, а все годы учения прилежно вела дневник, который потом ей пригодился в работе над книгами. Что же касается псевдонима «Чарская», то он был взят из «Египетских ночей» Пушкина, там главный герой носит эту фамилию.

С 1898 по 1924 гг. играла в Александринском театре, исполняла характерные роли. Знаменитой артисткой Чарская не стала. Полностью захватила, подчинила себе другая страсть – к сочинительству. Примерно за двадцать лет она написала около восьмидесяти книг. С ними к ней пришёл неслыханный успех, небывалая слава. Она стала безраздельным кумиром юного читателя. Сотни писем от детей и родителей шли к Лидии Алексеевне, была учреждена стипендия её имени.

Творческая жизнь Чарской закончилась в 1917 году. Её имя попало в списки запрещённых авторов, её произведения считались «буржуазно-мещанскими», сентиментальными, слащавыми, полыми и монархическими. Директивно были отменены все маги и волшебники. Чарскую перестали печатать, издания её книг изъяли из библиотек и уничтожили.

Но изъятые из продажи и снятые с полок библиотек, книги продолжали жить подпольной жизнью, и любовь к Чарской среди читателей существовала ещё долго. Отвечая Горькому, обратившемуся в начале 30-х годов через газету к ребятам с вопросом, какие книги они читают и какие хотели бы почитать, многие из них назвали Чарскую и объяснили, что любят её «за удаль, за горцев, за сверкание шашки и вороных коней» Однако имя Чарской всё больше забывалось.

Видимо, самой волшебной (если можно так выразиться) сказкой является то, что была некогда, теперь почти уже в незапамятные времена, такая писательница, как Лидия Чарская, которая за пятнадцать лет выпустила около восьмидесяти книг. Существуй в ту пору книга рекордов Гиннеса, Лидия Чарская наверняка бы туда попала.

Умерла Лидия Алексеевна в Ленинграде 1937 году. Её могила и сегодня ухожена. Так не бывает с бездарными писателями. Видно, было что-то такое в её книгах, что осталось в памяти нескольких поколений.

И вдруг с середины шестидесятых годов вновь зазвучали читательские голоса – и какие! Вспомнила с благодарностью о Чарской Вера Панова. Воздаёт должное Б. Васильев. Больше всего он благодарен ей за те незабываемые эмоциональные уроки любви к родной истории, которые он получил из её исторических повестей, в том числе из «Княжны Джавахи». Известный писатель Леонид Пантелеев: «А я свидетельствую: любил, люблю, благодарен за всё, что она мне дала как человеку и, следовательно, как писателю тоже». «Дама она как дама и, может быть, пречудесная женщина – добрая, щедрая, хорошо воспитанная. была выпускницей Павловского института.

1. 1. Институт благородных девиц

Павловский институт ведёт свое начало от Императорского военно-сиротского дома для воспитания детей обоего пола, учрежденного императором Павлом I. Он более давнюю историю. Еще при императоре Павле I был открыт Военно-сиротский дом для детей воинов, погибших при защите Отечества. В нем находились и мальчики и девочки. «Благородные» и «солдатские» жили в разных помещениях, ели в разных столовых, гуляли раздельно и ходили в церковь в разное время. Это было закрытое учебное заведение. Принимали сюда девочек десяти-одиннадцати лет, и учились они семь лет.

В 1829 году отделение для мальчиков было преобразовано в Павловский кадетский корпус, а отделение для девочек в Павловский институт, названные в память императора Павла I.

19 февраля 1829 училище, принятое в Ведомство учреждений императрицы Марии, получило новый статус и стало именоваться Павловским институтом (эта дата является официальным днем создания института). Павловский институт - женское учебно-воспитательное заведение. В Павловском институте учились девочки из обедневших дворянских семей, преимущественно сироты, дочери офицеров и служащих в военном ведомстве.

Выпускницы получали диплом со званием домашней учительницы. Им предстояло служить гувернантками в семьях, воспитывать чужих детей, зарабатывая себе на жизнь. Многие девушки знали, что от полученного выпускного балла, особенно по поведению, зависит их судьба: дадут им рекомендацию в гувернантки или ещё какую-нибудь вакансию, или нет.

Дисциплина в институте была строгая, вставали в шесть часов утра. Пища была довольно скромная, девочек учили обходиться небольшим количеством одежды и обуви. Каждый класс в сорок человек занимал одну общую спальню, дортуар, как говорили в институте.

Им по одиннадцать лет, но как трудно сразу оказаться в совсем другом мире и научиться жить по его законам. Из приезжих девочек, а таких было большинство, редко кто уезжал на каникулы или на праздники, были и такие, кто провёл в институте безвыездно семь лет.

Описывая это «иное царство», это «отроческое заточенье», Чарская рисует институтскую жизнь, ничего не утаивая. Критикам Чарской атмосфера её институтских повестей казалась «душной», изображённые ею воспитанницы слишком экзальтированными, даже истеричными.Так ли это? В какой-то мере так. Закрытое учебное заведение: где изо дня в день тянется однообразное небогатое событиями существование, где неделями, месяцами, годами видишь одни и те же стены, один и тот же дортуар, где «наступало сегодня, похожее как две капли воды на вчера». Поэтому каждое маленькое происшествие перерастало здесь в большое событие, поэтому одна душа так жаждала найти себе опору и прилепиться к другой, поэтому всё здесь носило преувеличенный экзальтированный характер: и клятвы, и поцелуи, и «обожанья». По правилам института у каждой маленькой должна была быть «обожаемая» старшая, ради которой надо было совершать подвиги. Точно так же полагалось «обожать» и учителя: вензель «обожаемого» вырезывался на крышке пюпитра, или, как бывало в редких случаях, выцарапывался булавкой на руке. «Обожательница» следила за тем, чтобы у «её» учителя был красивый мелок, особенный «вытиральник» для доски и масса всяких других мелочей. Если «обожательниц» у какого-то учителя было слишком много, каждая имела свой дежурный день в неделю. Если наоборот, какого-то учителя никто не хотел обожать» – бросался жребий.

Годы учёбы дали ей многое. Она стала спокойнее, терпимее, сдержанной. Поняла и простила отца и если не полюбила, то примирилась с мачехой. Гимназия, институт – любимое место действия многих произведений Лидии Чарской. Она, как никто другой, знала, вернее – помнила и умела изобразить быт и нравы этих учебных заведений.

2. Очарование Лидии Чарской

В 1902 году она опубликовала свою первую книгу «Записки институтки», основой для которой стал ее институтский дневник. Такая была традиция: многие девочки в институте вели дневники. И эта первая книжка принесла ей неожиданно большой успех. С этого времени жизнь девочек в закрытых учебных заведениях стала основной темой произведений Лидии Чарской, хотя есть в ее творчестве и другие темы. Повести «Записки институтки» и «Княжна Джаваха», принесли ей громкую славу.

Благодаря ее книгам обществу стала известна не только история института, но и сокровенная жизнь его воспитанниц.

Произведения Л. Чарской разлетались по всей необъятной России, порой пересекая её границы, появляясь то в Чехии, то в Германии, то в Англии, то во Франции. Чем объяснить успех, признание?

О чем она писала? О доброте, любви к ближнему, состраданию, самоотверженности, отзывчивости. Ее герои – люди разных сословий. Это и дворяне, обучающие своих детей в привилегированных учебных заведениях; и служащие, живущие на вознаграждение за свой труд; и нищие, которые мечтают о куске хлеба. Но всех их объединяет человеколюбие, желание отозваться на чужую боль, бескорыстие – те человеческие качества, дефицит которых особенно сильно ощущается в наше время. Современные школьницы, девочки-подростки, тоже из разных семей и человеческие качества их также формируются в непростых условиях современной жизни.

Сентиментальность, экзальтированность, даже истеричность книг Чарской, бесконечно повторяемые приёмы и образы, неряшливый и плоский язык – всё это и многое другое позволило молодому тогда критику К. И. Чуковскому назвать обожаемую и боготворимую писательницу «гением пошлости» и «фабрикой ужасов». Его статья «Лидия Чарская» увидела свет в 1912 году. Казалось, каждое слово в этой блестящей статье попадало точно в цель, разило наповал. Но только не Чарскую. Удары не доставали, а может быть просто не тревожили волшебницу. Особенно едко и зло критикует К. Чуковский институток — девочек, обучающихся в закрытых учебных заведениях. «Она стихами и прозой любит воспевать институт, это гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души», и «только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек».

Путилова Е. И. , пишет, что «Далеко не всё гладко было в её книгах. Её обвиняли в том, что краски у неё были слишком резкие, без полутонов. Можно согласиться с тем, что в её повестях было много повторов, что она прибегала к одним и тем же схемам Всё это верно. Читая её повести, вы встретитесь и с языковыми штампами: «розы цвели и благоухали, а небо смеялось», и старый сад, который «светло улыбался своей жаркой улыбкой»Появляется свой штамп и для выражения чувств:» Что-то неизъяснимое произошло Что-то засветилось в глубине её размягчённых глаз», тут встретятся глаза «лучистые, светлыеони тихо сиялиони видели правду». Да, Чарская торопилась, не замечая повторов. За эту торопливость, небрежность, за языковые погрешности она получала суровые отповеди. Так же Путилова Е. И. отмечает, что «о чём бы не писала Чарская, она всегда и во всём стремилась вызвать добрые чувства у юных читателей», поддерживать их интерес к окружающему, будить любовь к добру и истине, сострадание к бедным, священное пламя любви к родине». Больше всего Чарская верила в силу доброты и милосердия, она была убеждена, что с их помощью можно выявить и вернуть человеку всё хорошее, что могло быть затоптано жизнью.

В своих произведениях Лидия Чарская учит детей составлять мнение о человеке по его душевным качествам, а не потому, богат он или беден. Такие уроки стали особенно актуальными в наши дни. Другое очень важное для Чарской качество – умение терпеть несправедливости и непреклонная вера в то, что рано или поздно злые силы потерпят поражение, добро победит.

Книги Лидии Алексеевны переводились на английский, французский, немецкий, чешский и другие европейские языки. В 1910 году была учреждена для гимназистов стипендия её имени. Всё это позволяет говорить о несомненной популярности Лидии Чарской, действительно огромной. И всё же, к сожалению, многим сегодняшним читателям это имя не очень известно, хотя некоторые и не прочитав ничего горазды повторять вздорные, бездоказательные оценки недобросовестных критиков. Так, на вопрос: «Знаете ли вы произведения Л. Чарской?» из 60 опрошенных в нашей школьной библиотеке знают только двое. Цифры «говорят» о том, что современные читательницы практически не знают имени Л Чарской.

При внимательном изучении журналов начала XX века («Детская литература», «Вестник литературы», «Русская школа», «Новости детской литературы») можно обнаружить широкую дискуссию о творчестве писательницы, найти различные высказывания, хотя принято считать, что дореволюционная литературная критика не отзывалась о ней похвально. Но вот известный в те годы педагог и историк детской литературы Н. В. Чехов писал: «Если считать наиболее популярным писателем того, чьи сочинения расходятся в наибольшем числе экземпляров, то самым популярным <> должна быть признана в настоящее время г-жа Л. Чарская. Сочинения её всецело принадлежат к романтическому направлению: главный интерес их в занимательности рассказа, необычайных приключениях и выдающихся характерах героев и героинь».

Лидии Чарской удивительно не повезло с критикой, не захотевшей (или несумевшей) ее понять. Резко критические оценки нарастали как бы пропорционально ее успеху у юных читателей. Феномен Чарской вызывал недоумение.

Журнал «Русская школа» в девятом номере за 1911 год сообщал: «В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему «Любимая книга», девочки почти единогласно указали произведения Чарской. При анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: «Нет книг Чарской».

Один из критиков в статье «За что дети обожают Чарскую»,опубликованной в журнале «Новости детской литературы» (1911, февраль, Э 6), писал: «Как мальчики в свое время увлекались до самозабвения Пинкертоном, так девочки «обожали» и до сих пор «обожают» Чарскую. Она является властительницей дум и сердец современного поколения девочек всех возрастов.

Некоторые критики были недовольны тем, что «дети обожают Чарскую». Но ее продолжали «обожать», вопреки всем критическим утверждениям, что это лишь следствие отсутствия «настоящей» детской литературы и что Чарскую читали в основном дети чиновников и мещан, а дети из интеллигентных семей и не читали, и не любили.

В 1912 году К. И. Чуковский опубликовал серию литературных портретов, не только развенчивавших, но и уничтожавших литературных кумиров того времени - Вербицкую, Арцыбашева, Чарскую. (Критики либерального направления не хотели принимать этих писателей, видели в их произведениях, снискавших большой успех у читателя, проявление дурного вкуса, охранительные тенденции, не способствующие революционному развитию событий в России. ) Однако статья Чуковского о Чарской лишь увеличила, как свидетельствуют современники, ее популярность. Не обошел вниманием Чарскую и Вацлав Воровский, опубликовавший критический этюд «Цыпочка» в августовском номере журнала «Зритель» за 1905 год. Тонкий вкус Воровского позволил ему сквозь ироническое отношение к молодой писательнице увидеть чистоту и обаяние письма бывшей институтки, смело отправившейся в свое литературное плавание.

В. Боровский, можно сказать, первым попытался объяснить, в чем заключена притягательность произведений Чарской для юных читателей. Здесь парадокс. Желая иронией снять значительность темы и проблематики произведений молодой писательницы, он дает часть справедливого ответа на вопрос о причине ее популярности. И действительно, интерес к Чарской во многом объяснялся тем, что она вторгалась в заповедный край чувств, переживаний, мыслей, идеалов институтских затворниц, рассказала не только об их внешней жизни, но и потаенной, недоступной чужому взгляду, от лица одной из девочек в нарочито строгих зеленых камлотовых платьях с белыми передниками. Любимый прием Чарской - прием контраста: богатство и бедность, возвышенно прекрасное и уродливое, жизнь и смерть. По этому же контрасту строилась жизнь институтов, как правило, расположенных в бывших монастырях, хотя воспитанницы жили отнюдь не в кельях, а в просторных дортуарах. Каждый класс, в сорок человек, занимал один общий дортуар с примыкающей к нему умывальней. Для занятий существовали специальные комнаты. Что же касается келий, в каждой из них, именуемой у девочек «селюлькой», стоял рояль, и для занятий музыкой каждая могла выбрать себе комнату. Однако сам факт «кельи» становился для институток неиссякаемым источником преданий о привидениях и страшных случаях из прошлой жизни института, о чем часто вечерами, когда свет в газовых рожках, освещающих дортуары, гасился, девочки рассказывали друг другу. А случалось и проверяли личное мужество, как и честь, высоко ценимые в стенах института. И тогда одна из девочек отправлялась ночью на встречу с «привидением», что обычно служило поводом для различного рода происшествий и недоразумений.

Традиционная для русской литературы тема Кавказа привлекает Чарскую и экзотикой, и красотой величественной природы, и свободолюбивыми романтическими характерами. Чарская не скрывает, что далеко не всех выпускниц института ждет легкая жизнь. В большинстве это девочки-сироты из обедневших дворянских семей, им предстоит служить в чужих семьях, растить чужих детей, а для этого нужны и сила воли, и душевная щедрость. Однако мало кому доводилось прочесть хотя бы одну из этих «вредных» книг, узнать, чем же так плохи институтки. Те же, кому все-таки попадали в руки красивые книги в синевато-голубых или красных переплетах, с множеством иллюстраций, чаще всего изображавших этих самых институток – девочек с косами, в длинных форменных платьях с пелеринами и белых фартуках, переносились в таинственный мир, совершенно не похожий на тот, в котором они сами живут. А дальше уже неудержимо хотелось найти и прочесть еще хотя бы одну из этих книг. Случилось, что находили, тайно читали и учились добру, чувству товарищества, сопереживанию чужого горя. Что же касается шалостей и проказ, порой вовсе не безобидных, хотя виновницам грозили позорные для института наказания – стоять за трапезой без шнурка для волос и фартука, и даже исключение, то ведь во всех школах и во все времена существовали как проказы, так и наказания. Персонажи Чарской, наделенные острым чувством справедливости, обычно раскаивались в содеянном, за что и обвинялись критикой в сентиментальности. Едва ли можно всерьез говорить и о «непедагогичности» повестей, в которых девочки, как правило, «обожают» одних преподавателей и «ненавидят» других. Однако нельзя не признать, что «обожаются» добрые и сердечные учителя и классные дамы, а презираются злые и придирчивые.

Из среды этих девочек-институток, отторгнутых от дома и сбившихся в свою институтскую стайку, сентиментальных и отчаянных, вышла не только детская писательница Лидия Чарская. Само определение, название или термин «институтка», получивший уничижительный смысл, сегодня нуждается в пересмотре, в возвращении ему изначального содержания, соответствующего реальности. Выпускница института благородных девиц знала немецкий, французский или английский, музицировала, обладала известной суммой познаний в медицине, могла в любом обществе служить эталоном хорошего тона и воспитания. Многие из них ушли в первую мировую войну на фронт сестрами милосердия.

В 1911 году комиссия при Московском обществе распространения знаний, проведя опрос в учебных заведениях, докладывала на съезде по библиотечному делу, что дети среднего возраста «более других авторов читают: Гоголя – 34 %, Пушкина – 23 %, Чарскую – 21 %, Твена – 18 %, Тургенва – 12 % . По отчёту одной библиотеки дети требовали в минувшем году сочинения Чарской – 790 раз, Жюля Верна – 232 раза. Надо отметить, что по итогам опроса Чарскую читают.

Лидия Чарская была труженицей, она много сил отдала литературному ремеслу: писала увлекательные повести из жизни институток, исторические повести, стихи и стихотворные драмы, рассказы для самых маленьких.

В начале прошлого века книги Лидии Чарской не раз подвергались резкой, но заслуженной критике. И литературоведы, и педагоги укоряли писательницу за сумбурность, истеричность, надуманность, примитивность её произведений.

И все же институт – самая любимая тема Чарской, которая, по-видимому, до конца так и осталась институткой со всем своеобразием этого типа российской жизни конца прошлого XIX- начала XX века.

Глава 2. Чистой юности рассвет: героини повестей Л. Чарской

Ей не дают покоя воспоминания о днях детства и отрочества: «Вижу далёкие образы, вижу светлые и тёмные стороны жизни. Обрисовываются два стройных образа девушек: один – кроткий, нежный, печальный – институтская подруга, и другой – вольнолюбивый, гордый и свободный – кавказской княжны» В воображении возникают серые институтские стены, «белые девушки толпой проходят передо мною» с их радостями, горестями, весёлыми и печальными историями, их отроческим заточением. Но почему-то видятся ещё и высокие горы Кавказа, и тихие долины Грузии

Так постепенно то, что было в жизни, и то, что подсказало воображение, складывалось в целые сюжеты. «Кроткая и нежная» институтская подруга получила имя Люды Влассовской, а другая – «дитя воображения» – стала кавказской княжной Ниной Джавахой.

Так появились две героини – Люда Влассовская и Нина Джаваха. А потом и целая серия книг об их судьбах.

Эти две первые повести – «Княжна Джаваха» и «Записки институтки» – сразу же овладели вниманием читателей. В существование Нины Джавахи поверили так, что на её могилу – к Новодевичьему монастырю приходили и приезжали издалека: никто не хотел верить, что такой могилы нет.

«Памяти Нины Джавахи» посвятила своё стихотворение читательница необыкновенная – Марина Цветаева: «Ах, не растёт маслины ветка».

Повествование в «Княжне Джавахе» ведётся от лица Нины, в «Записках институтки» от лица Люды Влассовской, а хотя за этими голосами стоит один и тот же автор, голос Нины кажется неповторимым. Именно этому голосу доверила Чарская, конечно, в совершенно иных сюжетных поворотах, рассказать о том, что болью и радостью ещё ни разу не высказанное, жило в её душе. Нине первой приходится испытать трагедию женитьбы отца; Нина первая расстаётся с вольной жизнью и вольной природой Грузии и переступает порог института в ненастном, осеннем Петербурге». Именно она должна первой выдержать борьбу за сохранение своей души свободной. От лица Люды Влассовской, дочери русского офицера, погибшего на войне, писательница рассказала о том, что она пережила сама: о мыслях, чувствах, переживаниях и идеалах юных институтских затворниц, отделенных от мира институтской оградой.

Героини Лидии Чарской – девочки со стойкими характерами. В них угадывается женский идеал писательницы: сочетания мягкости и упорства; доверчивости и проницательности, умения понять суть человека, разглядеть его добрую основу.

Многие страницы повестей приоткрывают жизнь дортуара, когда сорок девочек не могли дождаться главной минуты: вот последний раз входит классная дама, осматривает все постели, спускает газ и уходит. Наконец они остаются одни. Жажда какой-то другой, эмоциональной жизни, каких-то других, не будничных впечатлений почти всегда приводила к одному и тому же: к рассказам о привидениях, мертвецах, о чём-то страшном и таинственном. Дело доходило до истерик, до галлюцинаций: «И все замерли на своих местах. Шаги приближались бесшумно»

Подобных эпизодов в повести не перечесть. Интересно, что каждый такой «загробный» или страшный пришелец оказывался потом реальным лицом, да и другие случаи всегда получали объяснение, что не мешало девочкам на следующую же ночь «прокручивать» уже какой-то новый , ещё более таинственный и страшный, сюжет. Кто-то из девушек примирился с этой жизнью, а кто-то с горечью сознавал, что вся эта экзальтация, «обожанье» – «всё это чушь, безделье, глупость одна Заперты мы здесь в четырёх стенах, ни света Божьего, ни звука до нас не доходит».

Скудная, непривычная еда, грубое бельё, уродливые прюленевые ботинки, тяжёлое камлотовое платье и белый передничек – всё это поначалу ошеломляло, удручало девочек.

Путилова Е. Н. , считает,что «читая институтские повести Чарской, видишь, однако, и другое, что объясняло и оправдывало эту жизнь, что заставляло девушек со слезами на глазах расставаться с подругами и учителями и считать эти годы лучшей порой юности». За семь лет совместного существования возникала большая, настоящая преданная дружба, проходившая многие испытания. Здесь царил закон справедливости и равенства. Когда НинаДжаваха, только что принятая в класс, с гордостью сообщает о своём княжеском происхождении, она получает хороший урок от остальных девочек. И самая скромная из всех объясняет Нине: « Видите ли, у вас такой вид, будто вы куда лучше и выше нас всех Вы титулованная особа, богатая девочка, генеральская дочка, а мы все проще. Не надо подчёркивать, знаете» Елена Трофимова «Скорби и радости Лидии Чарской»

Да, более всего в институте ценилась и культивировалась дружба, и счастлива была девочка, которая находила настоящую подругу; товарищество было действительной нравственной силой. Чарская и вводила читателя в этот неведомый, незнакомый ему мир закрытого женского института, где царил закон справедливости и равенства, где выше всего ценились не звания, а знания — за них уважали и награждали, ленивые и разболтанные получали по заслугам независимо от происхождения. Особенного уважения заслуживали «парфетки» (лучшие ученицы): выходя из института, воспитанницы владели двумя языками – французским и немецким, глубокий след оставляли уроки закона Божьего, истории, словесности, географии. Здесь были и свои праздники: субботняя молитва в институтской церкви, всенощная, исповеди у своего батюшки, а для более старших уже и выезды в театр, на масленицу, прогулки по Петербургу Здесь выявлялись характеры, склонности, дарования. Здесь некуда было спрятаться о сорока пар глаз и все твои достоинства и недостатки были на виду. Жизнь класса не выглядит в повестях Чарской безмятежной, напротив, по её ходу возникали всяческие конфликты. Среди многих классных конфликтов Чарская угадала, выделила очень важный, особенный; конфликт одной ученицы с целым классом.

Где-то этот конфликт носит единичный характер, как было, например, когда Нина Джаваха отказалась целовать крест в доказательство своей невиновности некрасивой истории. Ей кажется – достаточно, что она дала слово. Класс воспринимает эту акцию Нины как выпад против всех: ведь все – целовали Значит все – хуже неё?

Жестокость класса на одной стороне и готовность, пусть задыхаясь от страданий и боли, выстоять в этом испытании – на другой. И вместе с тем она хорошо знала способность тех же детей, того же класса истово просить прощения, уметь признать свою вину, уметь попросить прощения, уметь покаятьсяэти качества в людях Чарская ценит превыше всего. В своих повестях она не однажды ставит свих героев в такое положение, когда они вырастают, поднимаются на высшую ступень человеческого духа, когда они находят в себе силы и мужество прийти к раскаянию, к покаянию. Один из таких примеров с Марусей Запольской («Люда Влассовская»). Её сюжет развивается так, что на головы девочек падает известие куда более страшное: они узнают, что учитель тяжело заболел, что чуть ли не при смерти и что роковая роль в этом несчастье принадлежит булавке. Девочки отбрасывают мысли о себе, они жарко молятся только об одном – о выздоровлении учителя, и особенно Маруся. Самый факт её исключения, казалось, перестаёт быть для неё важным: «Пусть исключают, – говорила она, - лишь бы «он» не умер и не остался калекой!»

Все одноклассницы ей сочувствуют, переживают, ведь она из бедной семьи школьного учителя и вряд ли сможет где-то ещё учиться, ругают преподавателя, который более всех виноват в ситуации. Перед иконой даёт обет за обетом: и поехать на богомолье, и отслужить молебен, и множество других. «Господи, не допусти! Смилуйся надо мною, Господи!» — шепчет в отчаянии Маруся. И к счастью, всё обошлось, учитель выздоровел, наступает день урока, где его встретили бурей восторга, и на волне душевного подъёма произошло общее примирение и взаимное прощение. Сильны были страдания, жарки молитвы девушек, и тем сильнее их ликование, восторг, всеобщая радость. Эта «всеобщность» укрепляла дружбу, чувство товарищества и ответственности за свои поступки и перед Богом, и перед людьми. Покаяние как важнейший христианский мотив всегда явственен в произведениях Чарской.

Только проведя девочек через душевные муки, через подлинное раскаяние, Чарская счастливо разрешает ситуацию, когда, наконец, выздоровевший учитель появляется в классе и наступает час взаимного прощения. «Я оглянулась на Марусюона стрелою кинулась к кафедре, упала на колени перед учителем, схватила обеими руками его здоровую руку и в один миг покрыла её поцелуями, смешанными со словами» Чарская справедлива во всём: не только воспитанницы просят прощения у учителя, но ион признаётся в своей неправоте, своей вине перед ними, и этот небывалый урок словесности, закончившийся чтением «Мцыри», становится переломным, незабываемым для той и той стороны.

С удивлением убеждается Люда Воронская, как скромно, почти бедно живёт классная дама, которую она жестоко обидела; с ужасом узнаёт, что вынудив уйти из института фрейлину, она и её подруга лишили содержания целую семью. Взрослая девушка, стоящая на пороге новой жизни, она ещё глубже понимает, что есть только один путь»: осознать свою низость, свою вину», сделать всё возможное, чтобы эту вину загладить,– иначе жить будет невозможно, иначе замучит самый суровый страж –совесть.

В институте нет расслоения на более и менее родовитых, богатых и бедных, каждая воспитанница получает строго по личным заслугам. Однако высоко почитается семейная честь, родовая доблесть. Сама «маман», подчеркнуто ровная со всеми, в равной мере строгая и доброжелательная, представляя Люду Влассовскую, непременно упоминает, что она дочь героя, погибшего под Плевной. Чувство гордости за Россию живет в сердце Люды. Институтки не любили никакого кривлянья и ломанья, подёргивания плечами, закатывания глаз и т. п. Больше всего уважались простота, спокойствие и чувство собственного достоинства». Закрытое учебное заведение всегда ярче вычерчивает характеры, и если в младшем классе мог появиться ужасный тиран, то в старших «этой опасности не существовало, к этому времени успевали сложиться понятия о честном и справедливом, товарищество успевало сплотиться и выдвинуть из себя наиболее достойных и умных. Хорошее поведение уважалось и давало право на уважение начальства».

И Чарская считала, что проблемы детской жизни так же значимы и важны, как и во взрослой жизни; их переживания могут быть весьма тяжёлыми, а конфликты запутанными и даже неразрешимыми. Очень важно помочь детям в процессе их становления, необходимо вызывать добрые чувства, поддержать их интерес к окружающему, пробуждать милосердие, любовь к истине и сострадание. Это очень важно во все времена. Литературовед В. Б. Шкловский, плохо отзывавшийся об этой писательнице (в его статье 1932 года «О пище богов и о книгах Чарской» произведения её назывались «пищей для карликов»), в 1966 году всё же отметил, что она была талантливой, ведь «без таланта нельзя овладеть интересами целых поколений».

Чарская, с любовью и подробно рассказывая о жизни и разных ситуациях, возникавших в детских коллективах, никогда не рисовала идиллически-безмятежных картин, будь то гимназия, институт, класс, общество друзей, подруг, приятелей на отдыхе или домашний круг. Она описывает различные столкновения, но нередко выделяет одно сверхважное — конфликт одной или одного с целым классом, с сообществом. Да, есть моменты в жизни, когда надо суметь не подчиниться коллективу, группе, держащимся заодно, а сделать это очень непросто. Да, тяжело быть «одной противу всех», страшно и глубоко такое противоречие, но противостоять нужно, когда нравственный закон требует этого. Так Нина Джаваха, считая грешным по пустякам, по ребяческим выдумкам целовать крест в доказательство, что не она взяла чью-то книжечку, отказалась это делать. Она сказала подругам, что достаточно честного слова и ему надо верить. А вокруг кричали: «Как! Она ещё смеет отнекиваться, смеет идти против класса, когда весь класс решил!» Но Нина осталась тверда в своём убеждении. Несомненно, прав был критик Виктор Русаков, который в брошюре «За что дети любят Чарскую?» (1913) характеризует тон статьи Чуковского как «не литературный и лишённый элементарной порядочности».

Чарская будила в душах сострадание, сопереживание, раскаяние, призывала добротой, приветливостью, дружественностью размягчать холодные сердца, помогала находить и видеть хорошие черты в отверженных.

Критиков раздражала экзальтированность институток Чарской, но надобно напомнить, что это была специфическая среда закрытого учебного заведения конца XIX — начала XX века. Маленьких девочек вырывали из родительского дома и на семь лет (а это немалый жизненный срок и испытание) помещали в совершенно иные условия жизни и существования. Надо было носить казённую одежду, есть не досыта, соблюдать строгий распорядок дня, спать в комнате (дортуаре), где стоят сорок кроватей с небольшими тируарами (выдвижными ящиками) для белья и личных вещей, а многим институткам за эти долгие годы ни разу не удавалось покинуть стены учебного заведения: или не было у девочки родственников, или жили они очень далеко от Петербурга и не имели средств к переезду Не все поступившие в институт могли сразу приспособиться, выдержать и писаные, и неписаные законы жизни и распорядка в этих стенах. Должны мы помнить и о том, что тогда не было ни телевидения, ни радио, ни обильного и разнообразного чтения (книги строго отбирались начальницами институтов для библиотеки). А как пережить эти дни, месяцы, годы? Как нарушить нудную повседневность? Вот и звучат ночью рассказы о «страшном», доводящие до галлюцинаций, вот и возникал культ «обожания»: когда младшие начинают «обожать» старших учениц или учителя. Всё это вносило разнообразие в жизнь закрытого (в полном смысле слова) учебного заведения. Были там и проказы, и шалости, совершались экзальтированные поступки, иногда доходившие до неумеренности: в доказательство дружбы пробраться в лазарет к заболевшей подруге, заразиться, пожертвовать своим здоровьем. Проступки бывали с непредсказуемыми и печальными последствиями. Но ведь всё-таки ради дружбы — святого и чистого чувства! Элементарной порядочности»

«Героини Чарской наполнены сложными переживаниями и несут черты, напоминающие взрослых героинь Достоевского нервозностью, склонностью к самоанализу».

Юлия Друнина: «Есть, по-видимому, в Чарской, в её восторженных юных героинях нечто такое – светлое, благородное, чистое, – что восптывает самые высокие понятия о дружбе, верности и чести».

Заключение

Понадобился почти век, чтобы мы снова открыли для себя творчество Лидии Чарской. Так какая же судьба ждет наследие Чарской? Способна ли ее проза, как и прежде, гипнотизировать детские души, или девочки-подростки потянулись к этим некогда знаменитым книгам, зная о долгой запретности плода? Останутся ли сочинения Чарской в детской литературе? Ответит на этот вопрос только время.

В ходе моего исследования было доказано, что популярность произведений Лидии Чарской в начале XX века была обоснованной. Это подтверждают также опросы, анкеты, проводимые в библиотеках в начале XX века и результаты их, опубликованных в журналах.

И. Стрелкова пишет, «Как известно, русские дети всегда отличались особой любовью к чтению. И добавлю, умели читать, то есть умели извлекать из прочитанного что-то свое, им близкое и понятное.    В русских образованных семьях имелись прекрасные домашние библиотеки, и дети с малых лет привыкали к самостоятельным поискам на книжных полках. В детском чтении в России, как правило, оказывались и специально изданные для ребят книги с картинками, и все богатство русской и мировой классики. Не редкость, что лет в 11 – 13 мальчики и девочки уже читали «Войну и мир» Льва Толстого И несмотря на этот ранний читательский опыт, на эти широкие возможности самостоятельного выбора книг, Лидия Чарская была востребована. «Признаюсь, в детстве и я читала Чарскую, а позже смеялась над теми, кто ее читает. В том-то и дело, что эту писательницу надо читать очень и очень вовремя, в свой срок, не раньше и не позже. И поверьте, годы спустя вы, уже будучи взрослыми, станете вспоминать о Лидии Чарской с теплым благодарным чувством, хотя, быть может, не без некоторого смущения. Как это уже было проверено многими поколениями ее читателей. »

Имя Чарской теперь включается в энциклопедические словари. Литературоведы и критики начинают заново прочитывать и анализировать тексты писательницы. «Чувство гордости за Россию живёт в сердце её героинь, занимательность сюжета, сложные и рискованные ситуации на грани жизни и смерти, хорошая русская речь» (С. А. Коваленко). «Стремление воспитать веру в светлое начало в мире, любовь к труду, привить простые и вековые моральные нормы— не убей, не укради, возлюби ближнего своего Да, простой язык, бесхитростные сюжеты но подобная литература не второсортна. Она просто иная» . Писатель В. А. Приходько, высоко оценивавший творчество Чарской, писал, что одной из её задач было стремление пробудить сострадание, дабы, формируя душу, в конечном счёте «помочь личности выйти на дорогу разума, добра, справедливости». Чарская поддерживала «священное пламя любви к родине» и стремилась пробудить «любовь к добру и истине, сострадание к бедным» (Е. О. Путилова).

Итак, мы видим, что отношение критиков к творчеству Чарской менялось. Традиционная нравственно-христианская точка зрения решительно расходилась с революционно-авангардистской, в свою очередь эволюция собственно советской критики также меняла трактовки и оценки произведений писательницы, переходя от категорического их отрицания к более взвешенным или даже положительным отзывам. Нам со школьной скамьи внедряется стереотип, приходит к выводу литературовед В. В. Учёнова, что лишь «классики — это превосходно, а то, чем жила литература кроме них, — серо, бесталанно, убого, имеет в лучшем случае лишь узкоспециальное, а не общекультурное значение». Но это, конечно, не так. Негативная оценка творчества Чарской — яркий пример мифотворчества литературной критики. Сегодня интересно по-новому взглянуть на наследие этой писательницы, определить её вклад в отечественную культуру. Литературоведческая наука, обладая историческим великодушием, позволила вернуть творчество Л. Чарской в русскую культуру и читателю. Прошли десятилетия, и Лидия Алексеевна вернулась к нам, чтобы жить в читательском знании и сознании. Книги её стали выходить и до сего дня выходят большими тиражами.

Действительно, Чарская уловила главное — потребность читателя в героике, романтике, в увлекательных сюжетах, в победе правды и справедливости. Юные души доверчивы, и это влекло и влечет до сих пор к Чарской.

При проведении опроса в нашей школьной библиотеке, был задан вопрос: «Чему учат книги о девочках?». Ответы были в основном такие: жизни, научиться выходить из каких-либо ситуаций. Как и в книгах Чарской. На уроках литературы по произведениям Л. Чарской учащиеся могут рассуждать на самые разные темы, ведь читая книги Чарской сегодня, подростки, особенно девочки, с волнением следят за приключениями героев, волнуются, негодуют, плачут. Память собственного детства помогала писательнице создавать убедительные образы подростков. Она точно улавливала дух времени, и поэтому темы её книг – жизнь молодёжи, стремление к светлым, гуманным идеалам, женское равноправие – были близки юным читателям.

Наша гипотеза нашла подтверждение того, что истории героинь повестей о девочках Л. Чарской будут понятны и близки и современным школьницам, ведь книги писательницы привлекали и привлекают не только приключениями, но и своей внутренней энергией, драматизмом и эмоциональностью. Сегодняшнему читателю они интересны и реалиями прошлого.

И описанием той, ушедшей от нас жизни. Книги Чарской несут «героику, сильные чувства и смелые жесты ярких волевых личностей, вступивших в борьбу с обстоятельствами». Как это точно!

Комментарии


Войти или Зарегистрироваться (чтобы оставлять отзывы)