Самоубийство в жизни человека

Самоубийство – хроническая мечта Достоевского

Она преследовала его и доставляла ему неизъяснимое наслаждение всю его сознательную жизнь. И в этом нет ничего удивительного, ибо каждый мыслящий человек хотя бы раз в жизни думал о самоубийстве, а Достоевского с его болезненной гениальностью и гиперстрастной натурой жизнь буквально на каждом шагу заставляла бросаться в бездну отчаяния, толкала-подталкивала его к суициду. Но если у подавляющего большинства состоявшихся и потенциальных самоубийц весь предварительно-подготовительный этап на пути к самоубийству остается скрытым от посторонних, и их внезапный конец выглядит в глазах оставшихся жить – существовать на этом свете именно внезапным, диким и не поддающимся уразумению, то у людей творческих, и в первую очередь у писателей, их подсознательное, а затем и сознательное стремление к добровольному и преждевременному уходу из жизни всегда проявляется в творчестве, прочитывается явно.

Это легко доказать на примере тех творцов, кто, по официальной и общепринятой версии, и в самом деле точку в конце своей жизни поставил сам. Возьмем Маяковского. Та же Л. Ю. Брик, одна из самых близких ему людей, настойчиво утверждала-подчеркивала, что Владимир Владимирович постоянно твердил о самоубийстве, уже совершал попытки застрелиться до рокового апрельского дня 1930 года. И это несмотря на то, что, как пишет Л. Брик: «В. Маяковским была исступленная любовь к жизни, любовь ко всем ее проявлениям – к революции, к искусству, к работе, ко мне, к женщинам, к азарту, к воздуху, которым он дышал». Тема самоубийства опять же проходит и через все творчество поэта.

Легко доказать цитатами из стихотворений и поэм Есенина, что он вполне логично и продуманно завершил свой земной путь. Конечно, неспроста же еще в 1916 году он восклицал: «В зеленый вечер под окном !! На рукаве своем повешусь»

Но вот что поразительно: даже самому дотошному литературоведу , вероятно и в голову не придет мысль искать-исследовать мотивы самоубийства в творчестве, допустим, Лермонтова и, уж тем более, - Гоголя.

Еще в прошлом веке исследователь феномена самоубийства французский ученый Эмиль Дюркгейм в своей фундаментальной книге «Самоубийство» констатировал: «Можно лишить себя жизни, отказываясь от принятия пищи, точно так же, как и посредством ножа или выстрела». Дюркгейм действительно сумел досконально проанализировать феномен самоубийства с самых различных сторон – социальной, морально – психологической, религиозной,. этнической и др.

Итак, Дюркгейм утверждает, что акт суицида присущ только «человеку разумному», и все истории-легенды о лебедях, бросающихся, сложив крылья, камнем вниз после смерти своих подруг, и о собаках, отказывающихся принимать пищу после смерти своих хозяев, - не более чем фантазии людей, наделяющих животных человеческими чувствами.

Каждый, как известно, умирает в одиночку. И каждый самоубийца свой конец, казалось бы, тоже выбирает сам, и на его отчаянное решение оказывают влияние вроде бы сугубо индивидуальные особенности натуры – умственное развитие, состояние нервной системы, обстоятельства личной жизни и т. д. Но на самом деле акт суицида незримыми нитями связан и со множеством, так сказать, косвенно внешних причин – национальностью, местом жительства, вероисповеданием, политическими пристрастиями, социальным положением. Более того, на статистику самоубийств влияют климат, время года и даже время суток. Ну, кто бы мог подумать, что подавляющее большинство отчаявшихся людей (четверо из пяти!) сводят счеты с жизнью не глухой и мрачной ночью, а именно днем, когда эта самая жизнь вокруг кипит, бурлит и пенится. А разве не удивительно, что «религия, наименее склонная к самоубийству, а именно иудейство, в то же самое время оказывается единственной не запрещающей его формально, и именно здесь мысль о бессмертии играет наименьшую роль» Более того, в Библии, книге, которую Достоевский читал и перечитывал постоянно, в Ветхом Завете, действительно не содержится никаких запретов на лишение себя жизни.

Дюркгейм свои исследования о взаимосвязи религии и самоубийства ограничивает тремя основными европейскими конфессиями – католицизмом, протестантизмом, иудаизмом и совершенно не касается православия. Для нас же важно именно отношение этой религии к самоубийству, ибо Достоевский был до мозга костей православным верующим, несмотря на все свои сомнения и вопросы, и Новый Завет он не просто читал и перечитывал, он сверял, можно сказать, каждый свой важный шаг с Евангелием до последней буквально минуты жизни. И важно подчеркнуть-отметить, что православие однозначно осуждало и осуждает самоубийство, жестоко карает посягнувших на свою жизнь, отказывая им в христианском обряде погребения и предрекая им вечные адские муки.

Увы, все мы смертны. Если б человек был бессмертен в земной – физической – жизни, тогда б только самоубийство имело смысл. Для большинства людей жизнь есть ожидание. Мы, как правило, не знаем: жизнь наша – это прошлое, настоящее или будущее. Да, все это нынешнее, сегодняшнее : мелкое, тусклое, полное лишений, горя и страданий, это все – временное, преходящее. Вот-вот, и начнется сама жизнь – настоящая, счастливая жизнь

Однако ж, ежегодно более пятисот тысяч «человека разумного» на земном шаре ждать-надеяться вдруг устают и срывают стоп-кран, жизнь свою останавливают-прекращают. И большинство из этих полумиллиона человек – чистой воды эгоисты, как ни кощунственно это звучит. Они сугубо по личным соображениям решили: все, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Они сами для себя ответили на основной, по Альберу Камю, вопрос философии. В «Мифе о Сизифе» французский писатель-мыслитель сформулировал это так: «Есть лишь один поистине серьезный философский вопрос – вопрос о самоубийстве. Решить, стоит ли жизнь труда быть прожитой или она того не стоит, - это значит ответить на основополагающий вопрос философии».

Разумеется, о философской стороне вопроса думают единицы – для этого надо быть пылким Вертером или таким теоретиком, как Кириллов Достоевского. В массе же своей несчастные самоубийцы становятся самоубийцами без всяких философских выкладок, а лишь по одной простой причине – немедленно, сию же секунду прекратить-оборвать невыносимые душевные или физические страдания. Да, причина глобальная и всеобъемлющая для суицида одна – тотальное разочарование в жизни, выражаемое в смертной тоске. А вот поводов, подводящих к такому пограничному состоянию, - неисчислимое множество.

Знаменитый специалист в области человеческих отношений, американец Дейл Карнеги составил таблицу человеческих желаний. Получилось следующее: «почти каждый нормальный человек хочет:

1. здоровья и сохранения жизни;

2. пищи;

3. сна;

4. денег и вещей, которые можно приобрести за деньги;

5. жизнь в загробном мире;

6. сексуального удовлетворения;

7. благополучия детей;

8. сознания собственной значительности».

Конечно, насчет очередности пунктов можно поспорить, но не это важно. Главное, этот список дает наглядное представление об основных сферах человеческой жизни, и каждая из этих сфер напрямую связана с потенциальным суицидом.

И еще одна чрезвычайно важная для нашей темы и специфическая причина суицида отсутствует в списке Д. Карнеги – творческий кризис. Для многих писателей-самоубийц именно она и стала решающей.

Забегая вперед, вспомним мнение-утверждение Достоевского в противовес судебной медицине своего времени, считавшей сумасшествие глобальной, основополагающей и всеобъемлющей причиной добровольного ухода людей из жизни, о том, что такой причиной является – реализм. «Опять новая жертва, и опять судебная медицина решила, что это сумасшедший! Никак ведь они (то есть медики) не могут догадаться, что человек способен решиться на самоубийство и в здравом рассудке от каких-нибудь неудач, просто с отчаяния, а в наше время и от прямолинейности взгляда на жизнь. Тут реализм причиной, а не сумасшествие»

Ну, и совсем необходимо поговорить о таком мрачном предмете, как – способы добровольного ухода из земной жизни.

Со времен Достоевского мало, что в этой области изменилось. Чтобы сломать самую совершенную на свете, но и чрезвычайно хрупкую биологическую машину, «человека разумного» , надо всего лишь «разлучить душу с телом», или, выражаясь современно -прагматически, - «прекратить жизнь».

Для достижения этой цели существует всего лишь несколько кардинальных методов – всего пять: необходимо лишить организм или крови, или кислорода, или питания, или ввести в него яд, или наконец, физически повредить – разрушить, раздробить, уничтожить плоть.

Вообще, повторимся, так или иначе, самоубийство человека – это судьба. То есть – суд Божий. И если веровать в Бога, то надо и верить, что действительно ни единый волос с головы нашей не упадет без Его ведома.

Теперь же, когда это столь необходимое введение в тему закончено, когда мы хотя бы в самых общих чертах осознали и определили сложность, многомерность, противоречивость такого явления, как самоубийство, когда создана, так сказать, атмосфера исследования, пора входить – погружаться в мир Достоевского. В мир, где, как ни странно, настоящих, удавшихся случаев суицида не так уж много, наперечет, но зато очень многие герои думают о самоубийстве, мечтают о нем, грозятся его осуществить или даже предпринимают попытки с собой покончить.

Откуда же у них такая страстная, а то и просто ненормально – болезненная тяга к этому мрачному феномену человеческого бытия?

III. Маленький герой

Дети до пяти – шести лет вообще не задумываются о смерти.

Естественно, и – не самоубиваются. Есть счастливые люди, которые так и не задумываются о жизненном конце долгие годы, вплоть до настоящей взрослости, особенно, если живут внешне благополучно и не сталкиваются со смертью лицом к лицу, никто у них из близких родственников не умирал, и вообще они ни разу близко не видели мертвое тело, труп, бренные человеческие останки.

Так что будем помнить, что речь пойдет о веке девятнадцатом, когда понятие «смерть» означало «разлучение души с телом» и было таинством из таинств.

Так вот, маленькому Феде Достоевскому, как и его братьям- сестрам, в этом плане не повезло. Они росли в атмосфере, переполненной физическими страданиями, болью, кровью и бесчисленными смертями. Отец семейства Михаил Андреевич Достоевский служил лекарем в московской Мариинской больнице для бедных. Больница располагалась на окраине московской улице Божедомке. Здесь в правом флигеле больницы, где проживал с семейством лекарь Достоевский, и довелось родиться будущему писателю 30 октября (11 ноября н. ст. ) 1821 года. Флигель, здание самой больницы, больничный двор и сад – вот мир – пространство первых детских лет. Более чем строгий и суровый отец не дозволял своим детям выходить на улицу, играть – общаться со сверстниками.

Можно даже ребенку привыкнуть в какай – то мере к чужим увечьям, крови, обычным смертям, составляющим больничную атмосферу, но случилось происшествие, которое так потрясло маленького Федора, что он на склоне жизни будет его с содроганием вспоминать. Незадолго до своей смерти он в салоне А. П Филосовой рассказывал: «Когда я в детстве жил в Москве в больнице для бедных где мой отец был врачом, я играл с девочкой (дочкой кучера или повара). Это был хрупкий, грациозный ребенок лет девяти. Когда она видела цветок, пробивающийся между камней, то всегда говорила: «Посмотри, какой красивый, какой добрый цветочек!» И вот какой – то пьяный мерзавец изнасиловал эту девочку, и она умерла, истекая кровью. Помню меня послали за отцом в другой флигель больницы, прибежал отец, но было уже поздно»

Достоевский не испытывал в детстве голода и жестоких побоев, но условия своеобразной домашней тюрьмы, надо думать, не так уж много доставляли радостей. К примеру братья боялись уроков латыни, которую преподавал им самолично отец. Подростки во время урока должны были стоять навытяжку и поминутно ждать: вот – вот «папенька» вспылит, что непременно и случалось.

Спустя много лет, в конце 1876 года, уже будучи известным писателем, Достоевский получил письмо от помощника инспектора Кишиневской духовной академии М. А Юркевича, который сообщал о трагическом событии, взбудоражившем весь Кишенев: 12 – летний воспитанник местной гимназии не знал урока и был наказан – оставлен в школе до пяти часов вечера. Мальчик походил – послонялся по классной комнате, нашел веревку привязал к гвоздю и – удавился – повесился. В первом же, январском выпуске «Д. П. » за 1877 год Достоевский уделяет кишиневскому событию целый раздел первой главы под названием «Именинник». А начинает он ее так: «Помните ли вы «Детство и отрочество» графа Толстого? Там есть один мальчик, герой всей поэмы» и далее Достоевский напоминает – рисует психологический портрет Николеньки Иртеньева, особенно подробно останавливаясь на эпизоде, когда тот провинился на семейном празднике по поводу именин сестры и его наказали – заперли в темном чулане. И вот Николенька, в ожидании розог, начинает мечтать – фантазировать, как он вдруг внезапно умрет, взрослые обнаружат его остывающий труп, начнут над ним плакать, жалеть его и корить – попрекать друг друга за его внезапную трагическую смерть»

И эта уверенность тона красноречиво свидетельствует, что Достоевский знает, о чем говорит, что он не понаслышке, не только из книг и от других людей представляет, о чем может мечтать впечатлительный, с богато развитым воображением мальчик, уже наказанный или даже в ожидании наказания. И пусть его в детстве не наказывали розгами, но гнев отца уже сам по себе был страшным наказанием. Желание в обидную минуту отомстить всему миру, всем взрослым своей собственной внезапной смертью, - эта мысль о самоубийстве, которая любит посещать детские неокрепшие мозги, наверняка мерцала не раз в голове маленького Феди Достоевского.

Не обязательно было, работая над главой «Именинник», брать в качестве примера маленького героя графа Толстого. Он вполне мог припомнить собственные произведения, т. к. не раз экзальтированные мальчики и девочки в его повестях и романах грезят о собственной внезапной гибели точно так же, как Николенька Иртеньев. Еще в «Неточке Незвановой» маленькому Ларе так невмоготу жить, что он мечтает убежать на могилу к своей маменьке и там умереть. Тринадцатилетняя Нелли из «Униженных и оскорбленных» жизнь свою ни во что не ставит, даже заявляет – утверждает, что хочет умереть и в конце концов в финале романа действительно умирает. Аглая из «Идиота» признается, что в детстве раз тридцать думала отравиться. Лиза, дочь Трусоцкого из «Вечного мужа» (восьми лет всего), хотела в злую минуту выброситься из окна. Несчастная калека Лиза Хохлакова («Братья Карамазовы»), хотя уже почти и взрослая девица (14 лет), но еще сущий ребенок, восклицает убежденно: «Я убью себя, потому что мне все гадко! Я не хочу жить» - и затем всерьез угрожает Алеше Карамазову, что отравится, если тот немедленно не передаст ее записку своему брату Ивану.

Романтик Виктор Гюго обронил как-то (в «Человеке, который смеется») фразу-афоризм: «детям неведом тот способ взлома тюремной двери, который именуется самоубийством». Реалист Достоевский неоднократно в своем творчестве как бы поправлял-опровергал высоко ценимого им французского писателя: да, младенцам, может быть, такой чудовищный способ избавления от каторги жизни и не ведом, но вот детям, подросткам – сколько угодно. Причем, они способны лишить себя жизни не только по действительно катастрофической причине, как Матреша, жертва Ставрогина в «Бесах», но и, казалось бы, из-за мелочи, из-за совершенного пустяка. По крайней мере, так считают взрослые. Они даже и не стремятся понять этот страшный феномен, или объясняют его поверхностно, совершенно, по мнению Достоевского, извращенно и неправильно.

Семейство лекаря и мелкого помещика А. М. Достоевского нельзя отнести к разряду «средне –высшего круга» с исторически сложившимися дворянскими устоями. Поэтому если Федор Михайлович, лихорадочно, в спешке записывая – сочиняя главу «Именинник. », и отождествлял себя в воспоминаниях с одним их двух маленьких героев своей статьи. Естественно, возникает вопрос: отчего же Федя Достоевский, если он мечтал не раз и не два (а он мечтал, он не мог не мечтать – с его натурой!), как Николенька Иртеньев, о внезапной самоубийственной смерти, не взял, да и не довел до конца мрачные мечты, как гимназист Миша?

Детство и отрочество Достоевского легким и безоблачным не назовешь. Скорее – наоборот.

Но были три луча света в этом темном царстве, которые оказывали на Федора самое живительное и благотворное воздействие: «любезная маменька» (так он обращается к ней в своих детских письмах), старший брат-погодок Михаил и – Литература. Мария Федоровна Достоевская – поэтичная, любящая литературу, музыку, умеющая выражать свои мысли и чувства на бумаге (в письмах) и, в отличие от мужа, жизнерадостная и общительная натура, бесконечно добрая и ласковая. Самые счастливые периоды в жизни детей Достоевских были месяцы, которые они проводили в своей деревушке Даровое наедине с матерью: отец оставался в городе, и вдали от его догляда им дозволялось резвиться вволю и играть-общаться с деревенской ребятней. Михаил же, родившийся всего годом раньше Федора, был для него самым родным и духовно близким другом. Братья в детстве были неразлучны. Ну, а Литература (именно с большой буквы) заменила, для маленького Феди весь мир, вернее – раскрыла этот необъятный внешний мир со всеми его радостями и горестями, борьбой страстей; мир, где люди рождаются, влюбляются, женятся, совершают подлости и героические поступки, умирают от дряхлости в постели, погибают доблестно в бою и самоубиваются. Вполне вероятно, что маленький Федя именно из кнтг впервые услышал, что человек может сам, добровольно прервать свою жизнь. В семействе Достоевских вечерние чтения вслух являлись обязательным ритуалом. И среди произведений, читаемых для детей попеременно то «маменькой», то «папенькой», была к примеру, повесть Карамзина «Бедная Лиза», героиня которой от несчастной поруганной любви бросилась в пред

В двенадцатилетнем возрасте Федор из домашнего каземата попадает в острог, казарму полпансиона Сушара, а затем и закрытого пансиона Чермака. У Достоевского сохранились об этом периоде жизни довольно мрачные воспоминания. Связано это с первыми столкновениями с обществом, с первыми страданиями, возникающими от общения с людьми. Впоследствии это найдет отражение в «Подростке» - Аркадий Долгорукий не питает ни малейших добрых чувств ни к «пансионишке Тушара», где провел несколько лет, ни к тогдашним товарищам по учебе. О порядках, царивших в подобных заведениях, можно судить по откровенному восклицанию Андрея Достоевского, учившегося в пансионе Кистера: «Нет тех гадостей, нет того гнусного порока, которому не были научены вновь поступившие из отчего дома невинные мальчики про те дебоши, которые совершались между запертыми без всякого присмотра мальчишками, мне даже стыдно и совестно было рассказывать не только родителям, но даже и старшим братьям!». Братья сами все это видели и испытали.

Iv. Тема суицида в жизни писателя

Еще большую тоску испытывал – ощущал Достоевский в Инженерном училище, куда определил его и Михаила отец без всяких, разумеется, возражений с их стороны. Но перед этим будущий писатель испытывает-переживает оно за другим два потрясения: почти одновременно уходят из жизни два бесконечно дорогих ему человека – погибает на дуэли Пушкин и внезапно умирает от чахотки Мария Федоровна. И это не преувеличение: действительно, не менее чем кончина обожаемой маменьки катастрофой стала для Достоевского –подростка и смерть боготворимого им поэта.

Эти два потрясения, связанные со смертью родных и близких людей, вероятно, странную болезнь Федора – он потерял голос. Хворь была столь упорной, что не поддавалась никакому лечению. Тут оказался бессилен и сам отец, и его товарищи – коллеги по больнице. Странная необъяснимая болезнь (диагноз так и не установили) пропала тоже странно, внезапно, как только старшие братья Достоевские отправились на учебу в Петербург. Лишь до конца жизни у Федора Михайловича остался голос «не совсем естественный, более грудной, нежели бы следовало». По словам свидетелей, присутствующих на публичных выступлениях писателя, о том, что его голос был слаб, надтреснут, но оказывал завораживающее, необъяснимое воздействие на аудиторию.

Если о пребывании Достоевского в пансионатах сохранились лишь косвенные его воспоминания, растворенные в художественных текстах, то о годах учебы в Главном инженерном училище мы можем судить по его письмам и воспоминаниям очевидцев. Начать с того, что судьба его тут же разлучила с братом (Михаила забраковали медики) и Федор оказался один в чужом казарменном мире.

Атмосфера училища действительно мало способствовала духовному развитию и формированию подростков. Сам Достоевский в письмах к отцу, естественно, не слишком откровенничает об атмосфере и нравах среды, в которую «папенька» его насильно впихнул, но все же и в них проскальзывает информация к размышлению: «Любезнейший папенька! Вообразите, что с раннего утра до вечера мы в классах едва успеваем следить за лекциями. Вечером же мы не только не имеем свободного времени, но даже ни минутки. Нас посылают на фронтовое учение, нам дают уроки фехтования, танцев, пенья, в которых никто не смеет не участвовать. Наконец, ставят в караул Слава Богу, я привыкаю понемногу к здешнему житью; о товарищах ничего не могу сказать хорошего ». Учился Федор в училище без желания и интереса и в этом винил отца. В письмах к отцу он откровенно и упорно корил его, что тот не присылал ему денег на чай, сапоги и прочие нужды. Но отец нищал беднел и помочь сыну не мог. Можно только представить до какой точки тоскливого отчаяния дошел Федор, чтобы корить отца. Однако ж, нам сейчас важно не то, мог на самом деле или не мог Достоевский обходиться в лагерях без чая, важно то, что он уверен был – не мог. И, соответственно страдал. Черт с ним, с сырой погодой и простудами, но вот косые усмешливые взгляды товарищей по оружию на бедность-нищету – с его ли характером вынести было!

В это время умирает Михаил Андреевич Достоевский, при весьма загадочных обстоятельствах: так и не будет точно установлено – то ли с ним случился в поле апоплексический удар, то ли замордованные им крепостные крестьяне помогли барину внезапно умереть

Но здесь надо вернуться чуть назад, сам Федор за полгода до смерти отца, чуть было не убил «папеньку». В своем письме от 30 октября 1838 года сын был вынужден сообщить отцу: экзамены по алгебре и фортификации он провалил и в результате оставлен на второй год. Михаила Андреевича эта весть буквально сразила, он чуть было не умер. Важно, что если так остро и трагично воспринял учебную катастрофу сына отец, то сам Федор, можно представить, и вовсе впал в отчаяние. Отголоски его звучат в письме к Михаилу, написанном на следующий день после послания к отцу: « Я не переведен! О ужас! Еще год, целый лишний год! Я бы не бесился так, ежели бы знал, что подлость, одна подлость низложила меня; я бы не жалел, ежели бы слезы бедного отца не жгли души моей. До сих пор я не знал, что значит оскорбленное самолюбие. Я бы краснел, ежели бы это чувство овладело мною но знаешь? Хотелось бы раздавить весь мир за один раз

Брат, грустно жить без надежды Смотрю вперед, и будущее меня ужасает Я ношусь в какой-то холодной, полярной атмосфере, куда не заползал луч солнечный»

Весьма соблазнительно предположить, что юный Достоевский речь здесь ведет о самоубийстве, о своих суицидальных мечтаниях. Хотя для героев-самоубийц будущих его произведений самоубийство как раз чаще всего и является актом «раздавливания всего мира за один раз». Заокеанский достоевсковед, Марк Слоним, прямо и убежденно утверждает: « Пессимистические настроения молодого Достоевского часто принимают характер влечения к самоубийству»

«Влечение к самоубийству» в этот период жизни Достоевского носит, скорее, книжный романтико-поэтический, именно театрально-отвлеченный характер.

Литературный успех или неуспех был напрямую связан с нищетой или достатком, а этот фактор весьма громадное влияние оказывал на самоубийственные мысли. Судьба литератора-неудачника страшила Достоевского, приводила его в состояние болезненной тоски. Потом, особенно невыносима мысль, что в литературе и вообще в искусстве можно было загубить судьбу, погибнуть даже и при наличии таланта.

В той российской действительности такой массовой гибели поэтов от нищеты еще не наблюдалось, т. к. в России того времени литературой и музыкой занимались в основном дворяне, люди более или менее обеспеченные и профессиональных, на вольных хлебах, поэтов практически не было. Разве что начинающий Некрасов. Так что молодой Достоевский оказался на этом кремнистом пути первопроходцем.

Мысль о самоубийстве имеет страшное свойство: раз-два мелькнув в сознании в виде мрачной шутки, романтического мечтания, она возвращается вновь и вновь, приобретая все более настойчивый, требовательный характер. Человек привыкает думать о самоубийстве, свыкается с мыслью о возможности, а затем, если ничто его не остановит, - о необходимости и, неизбежности такого легкого выхода из любого жизненного тупика.

Так вот, молодой Достоевский все более и более втягивается в эту опасную игру с собственным сознанием и собственной волей: он возвращался к опасным самоубийственным мыслям, хотя страстно желал жить и страшно не хотел умереть рано и внезапно. Он, к примеру, боялся летаргии и оставлял записки перед сном с предупреждением – в случае его «смерти» не торопиться его хоронить, дабы не произошло ужасной ошибки. И в то же время Достоевский то и дело легко разбрасывался в письмах суицидальными угрозами – повешусь, утоплюсь, погибну v. Тема суицида в произведениях писателя

Что поразительно, он и после несомненного успеха «Бедных людей», после плодотворного начала профессиональной литературной деятельности, после блистательного осуществления своей юношеской мечты (стать известным значимым писателем) уже не в силах отвязаться от мыслей о самоубийстве.

Ну и, разумеется, в первых же произведениях молодого писателя суицидальная тема не могла не появиться.

Герой «Бедных людей» Макар Алексеевич Девушкин, удивительно подражал автору, то и дело в письмах к Вареньке грозиться этим: «Пойду к Неве, да и дело с концом. Да, право же, будет такое, Варенька; что же мне без вас делать останется!»

Главный герой второй повести Достоевского – «Двойник» - господин Голядкин и вовсе уже изначально является потенциальным самоубийцей. Психиатрия того времени утверждала, что вообще «только в состоянии безумия человек способен покушаться на свою жизнь, и все самоубийцы – душевнобольные люди».

Не надо быть психиатром и психологом, чтобы признать героя «Двойника» ярко выраженным неврастеником. И, без сомнения, сам Достоевский неврастеником был уже с юных лет, судя по воспоминаниям современников, и в частности, как доктор А. Е. Ризенкампф. Он цитирует «больничную карту» молодого Достоевского, чтобы представить, какие болезненные страдания терпел он с юных лет: «Я говорил о постоянной болезненности Федора Михайловича. В чем состояла эта болезненность и от чего зависела она? Прежде всего он был золотушного телосложения, и хриплый его голос при частом опухании подчелюстных и шейных желез, также землистый цвет лица указывал на порочное состояние крови и на хроническую болезнь воздухоносных путей. Впоследствии присоединились опухоли желез и в других частях, нередко образовывались нарывы, а в Сибири он страдал костоедой костей голенных. Но он переносил все эти страдания стоически и только в крайних случаях обращался к медицинской помощи. Гораздо более его тревожили нервные страдания. Неоднократно он жаловался, что ночью ему все кажется, будто бы кто-то около него храпит; вследствие этого делается с ним бессонница и какое-то беспокойство, так что он места себе нигде не находит.

В самый разгар работы над «Двойником» Достоевский пишет брату Михаилу, жалуясь на несносное расположение духа, грусть, апатию, тоску и восклицая, что с радостью бы умер в эту же минуту, ибо будущее безотрадно и «весь спектакль решительно не стоит свечей», обранивает вдруг многознаменательную фразу: «Я теперь настоящий Голядкин »

В 1847 году Достоевский пишет и публикует в «Отечественных записках» повесть «Хозяйка». Писал он ее с жаром и вдохновением, считал-надеялся, что выйдет нечто даже лучше «Бедных людей», однако ж литературный мэтр Белинский оценил «Хозяйку» крайне отрицательно. Белинский, которому не суждено было узнать весь творческий путь гения, не мог, конечно, заметить, что в этой ранней повести впервые появился у него тип мечтателя (Ордынов) – характерный тип человека, чрезвычайно, стоит подчеркнуть, предрасположенный к самоубийству. И герой «Хозяйки» не только мечтатель-романтик, как, к примеру, герой «Белых ночей» Л. П. Гроссман вполне справедливо замечает: «По своей типичной сущности Ордынов – предвестник Раскольникова. Перед ним одинокий, одичавший в своем уединении мыслитель »

Если у мечтателя Ордынова стремление к самоубийству носит все же весьма отвлеченно-романтический и несколько абстрактный характер, то другой персонаж повести – Мурин – оказывался в своей жизни буквально на волосок от добровольной гибели. Некогда он был богатым купцом, но внезапно разорился, что привело его не то что к неврастении, а уже к настоящим приступам полного сумасшествия. В одном из таких припадков он бросился убивать своего хорошего товарища, молодого купца, а когда очнулся и узнал о случившемся – «готов был лишить себя жизни». Неизвестно, что остановило-образумило Мурина от этого рокового шага, скорее всего, уже тогда ярко выраженная страстная набожность, только кончать с собою он не стал, а вместо этого подверг сам себя строгому церковному наказанию – несколько лет находился под покаянием.

А вот героя следующего крупного произведения Достоевского - сентиментального романа «Белые ночи» (1848) – от самоубийства спасает мечтательство. Да, то самое мечтательство, которое способно довести иного замечтавшегося романтика до суицидного шага, в иных случаях именно удерживает-спасает бедолагу от петли, воды или пули, одурманивая его мозг, словно наркотиком, все новыми и новыми волнами розового тумана.

Больше всего герой повести боится утратить способность мечтать, он страшится реальности, своего безотрадного будущего. Еще едва только познакомившись с Настенькой, он выплескивает в разговоре с нею свой страх: «Теперь, когда я сижу поле вас и говорю с вами, мне уже и страшно подумать о будущем – опять одиночество, опять эта затхлая ненужная жизнь » И далее Мечтатель вдохновенно выдает Настеньке целую поэму о мечтательстве, заменившем, подменившем и заслонившем для него реальную убогую действительность. И он признается, что после таких «фантастических ночей» на него находят «минуты отрезвления, которые ужасны», он с тоской осознает, что фантазия его со временем истощается, устает, и впереди его неизбежно ждет мрачный конец: «Еще пройдут годы, и за ними придет угрюмое одиночество, придет с клюкой трясущая старость, а за ними тоска и уныние »

Вопрос, конечно риторический и для Мечтателя - героя, и для мечтателя – автора.

Совсем неудивительно, что начиная работу над следующим и самым на тот период объемным по замыслу произведением – романом «Неточка Незванова», - Достоевский значительную роль отводит герою – мечтателю Оврову. Вскоре писатель от первоначального варианта отказывается, и образ Оврова отходит на десятый план. Но мечтательство как образ жизни и смысл существования присущ многим персонажам этого произведения. К сожалению, роман так и остался незавершенным из-за ареста Достоевского в апреле 1849 года, нам осталась неизвестной взрослая часть жизни Неточки Незвановой, но вот судьба отчима ее, Ефимова, развернута полностью от начала и до трагического конца. И именно для нашего разговора о самоубийстве судьба этого героя и он сам как раз и представляют чрезвычайный интерес. Особенно еще и потому, что герой этот наделен творческим началом. Можно смело предположить, что в судьбе Ефимова писатель как бы проиграл-вообразил на перспективу собственную свою судьбу в самом худшем, самоубийственном, варианте. Опасения, страхи, тревоги молодого Достоевского за свое литературное, свою творческую карьеру, сомнения в том, хватит ли у него таланта, сил, воли, упорства и уверенности в себе, дабы сказать свое – новое – слово в литературе, - вот материал, из которого создавался Ефимов, писалась его биография – судьба творца, человека творческого.

В первом докаторжном периоде своей жизни, и вначале литературной карьеры Достоевский весьма часто думает о самоубийстве и в повседневной жизни и в творчестве. В итоге он создает образ Ефимова, и в судьбе его исследует самый для себя страшный вид суицида – творческое самоубийство, которое, в свою очередь, приводит или к умопомешательству, или к самоубийству физическому. Достоевский многое понял и решил для себя, сочиняя историю-судьбу Ефимова, избавлялся, вероятно, от определенных комплексов и страхов, но и понимал, что находится только в самом начале исследования капитальной темы – темы добровольного ухода человека из жизни.

23 апреля 1849 года Достоевского арестовали вместе с другими петрашевцами.

Молодой 27-летний впечатлительный человек, вкусивший первые сладкие плоды литературной славы, только-только начавший играть не последнюю роль в тайном политическом обществе, к тому же весьма слабый здоровьем и крайне мнительный в этом отношении, с донельзя уже воспаленными нервами, до тоски боящийся летаргии или внезапной смерти, - такой человек попадает в мрачный каземат Петропавловской крепости. В перспективе у него было только три выхода: тяжело заболеть и скоропостижно скончаться, сойти с ума или покончить с собой.

А по его собственному признанию, он в тюрьме «вдруг стал бодр, крепок, свеж, спокоен » Причем он не скрывал, что и сам страшится последствий ареста – он всерьез боялся, что не выдержит и трех дней в каземате, а вместо этого «совсем успокоился», начал видеть «тихие, хорошие, добрые сны» и написал самое свое светлое и лирическое произведение – «Детскую сказку», которое получила название «Маленький герой».

Без сомнения, одной из главных, опор Достоевского в заключении было – творчество. Он всерьез надеялся жить и работать, несмотря на все угрозы следственной комиссии. Стоит отметить, что, в противовес бодрости духа, физическое здоровье писателя-узника, как и прежде, оставляло желать лучшего.

«Военный суд находит подсудимого Достоевского виновным в том, что он, получив в марте месяце сего года из Москвы от дворянина Плещеева (подсудимого) копию с преступного письма литератора Белинского, - читал это письмо в собраниях: сначала у подсудимого Дурова, потом у подсудимого Петрашевского и наконец, передал его для списания копий подсудимому Момбелли. Потом военный суд приговорил его отставного инженера-поручика Достоевского, за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева, - лишить на основании Свода военных постановлений , состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием »

В «Дневнике писателя» за 1873 год Достоевский констатирует: «Приговор смертной казни расстрелянием, прочтенный нами всем предварительно, прочтен был вовсе не в шутку; почти все приговоренные были уверены, что он будет исполнен, и вынесли, по крайней мере десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти»

Морозное утро 22 декабря 1849 года – утро финальной сцены отвратительного жестокого спектакля. Об этом утре «казни» на Семеновском плацу оставили воспоминания многие петрашевцы. Достоевский же не только описал его в романе «Идиот», но и многократно восстанавливал подробности того декабрьского утра в разговорах с разными людьми.

Обратимся к свидетельствам самого Достоевского, вернее, «другой я» в данном случае – князя Мышкина. Этот, можно сказать, заглавный герой романа «Идиот» через испытания смертной казнью, как известно, не прошел, но он наделен такой восприимчивой душой, такой утонченной нервной системой и таким развитым творческим воображением, что максимально личностно и достоверно передает мысли, чувства и впечатления приговоренного к смертной казни, передоверенные ему автором.

Смертный приговор Достоевскому, как и всем перташевцам, был заменен на каторгу в Сибири. Тревога – тоска Достоевского понятна: каторга и слабое здоровье – две вещи несовместные. Но еще больше страшит, более угнетает будущего каторжника мысль, что воскрешение его произошло лишь наполовину, частично, не до конца. В душе его осталось ощущение, что казнь над ним все же свершилась.

Литература и жизнь, творчество и судьба для него – понятия – синонимы. Без творчества, вне литературы Достоевский своего существования не мыслил. Уж лучше – смерть. Но надежды на полное свое воскрешение он пока не теряет. Достоевский перед отправкой на каторгу в Сибирь был «бодрый, почти веселый и какой-то светлый, верующий»,он даже заявил оптимистично: «Четыре года каторги, потом солдатчина – все вздор, пустяки, пройдет, а будущее наше!»

Достоевский еще на пути в каторгу утешал – успокаивал себя, но в первый же день по прибытии в Омский острог действительность в образе плац-майора Кривцова заставило сердце его «крепко и сильно застучать»: «Багровое, угреватое и злое лицо его произвело на нас чрезвычайно тоскливое впечатление: точно злой паук выбежал на бедную муху, попавшую в его паутину » Думается не последнюю роль сыграл финал первой встречи каторжников-новичков Достоевского и Дурова с плац-майором, который многообещающе заверил – припугнул: « - Смотрите же, вести себя хорошо! Чтобы я не слыхал! Не то телесным наказанием! За малейший проступок – розги!»

И если Достоевский – острожник гипотетически может готов удавиться от «унижения, стыда и муки» бесполезного, бессмысленного труда, то «унижение, стыд и муку» розог он вряд ли бы стерпел-пережил Тему телесного наказания Достоевский развернул в «Записках из Мертвого дома»

Действительно, уж лучше бы, казалось, самоубиться, чем терпеть такое собачье существование. Однако ж, именно в «Записках из Мертвого дома», после наблюдения-испытания каторжной обыденности, Достоевский сформулировал закон человеческого бытования в мире: «Человек есть существо, ко всему привыкающее» А позже а «Преступлении и наказании», писатель еще более ужесточит данное определение: «Ко всему-то человек-подлец привыкает!» и там же, автор подвел итог своим размышлениям о долготерпении и выносливости человека, его невероятной живучести. В эпилоге романа об этом думает Раскольников, уже в каторге. Причем, что существенно, мысли эти приходят ему на ум после того, как он никак не может найти ответ на мучающий его вопрос: почему же он, Раскольников, не кончил жизнь самоубийством (а он хотел, даже пытался), почему он совершил явку с повинной и добровольно пошел на каторгу? Он смотрел на товарищей своих и удивлялся: как тоже все они любили жизнь, как они дорожили ею! Именно ему показалось, что в остроге ее еще более любят и ценят, и более дорожат ею, чем на свободе » vI. Первая любовь

Вскоре происходит эпохальное событие, которое поначалу и вовсе превращает жизнь опального писателя в подлинный праздник – первая любовь.

Она пришла к нему поздно, но накал ее, может быть от этого был еще более ярок. Мария Дмитриевна Исаева, была «довольно красивая блондинка среднего роста, очень худощавая, натура страстная и экзальтированная. Она была начитана, довольно образована, любознательна, добра и необыкновенно жива и впечатлительна» Этим и поразила Достоевского, он стал буквально пропадать в доме Исаевых. Муж Марии Дмитриевны, человек тихий, смирный, тоже как и жена чахоточный и крепко пьющий, ник не мог служить помехою в развитии их романа.

Но, вот парадокс, именно с приходом первой любви накатывает на него и новая волна самоубийственных мыслей и настроений. Неразделенная любовь и ревность – очень значимые суицидальные причины для впечатлительных и нервных натур. А тут еще в конце мая 1855 – го, менее чем через год после начала их отношений, семья Исаевых переезжает. «Отчаяние Достоевского было беспредельно; он ходил как помешанный при мысли о разлуке с Марией Дмитриевной; ему казалось, что все для него в жизни пропало При разлуке Достоевский рыдал навзрыд, как ребенок»

Очевидно, Достоевскому в эти мрачные дни и бессонные ночи, в бесконечные часы раздумий, отчаяния до слез и глубочайшей тоски не раз и не два залетали в разламывающуюся от дум и боли голову мысль о самоубийстве. Этому свидетельствуют восклицания в письмах свидетелей: «Я умру!», «Я погибну!», «К чему мне жизнь тогда!», «Или с ума сойду, или в Иртыш!» И не исключено, что если бы Достоевскому судьба послала такую напряженную любовную драму еще до эшафота, до каторги, в дни его юности, когда он всего лишь из-за предполагаемой неудачи с первым своим произведением готов был броситься в Неву, то дело могло бы кончиться крайне трагически для самого Достоевского, для русской и всей мировой литературы.

Кто-нибудь может представить себе всемирную литературу без «Преступления и наказания», «Идиота», «Бесов» и «Братьев Карамазовых»?!

А между тем, социальный статус бывшего петрашевца начинает повышаться.

И это внушает ему надежды на возможность повести Марию Дмитриевну под венец, Он уже унтер-офицер, в кругах высшего военного начальства рассматривается – и вполне благожелательно – вопрос о производстве его в прапорщики, а это, даст возможность опальному писателю, вновь свободно печататься и уже реально хлопотать о выходе в статскую жизнь.

6 февраля 1857 года состоялось венчание с Марией Дмитриевной Исаевой. С началом семейной жизни период запредельных страстей и самоубийственных состояний, связанных с любовной лихорадкой, в жизни Достоевского как бы заканчивается. Пик его первой любви пришелся на период жениховства, и после свадьбы накал страстей пошел на убыль. Началась обыденная семейная жизнь, полная хозяйственных бытовых хлопот, началось чрезмерное беспрерывное общение двух обремененных болезнями и имеющих далеко не ангельские характеры людей

Спокойным бытие Достоевского никогда не было. Вместо страсти, пароксизмов ревности и любовных страданий его сознание, жизнь его заполнили напряженное творчество и усиливающаяся падучая болезнь.

В начале марта 1858 года прапорщик Достоевский пишет на имя Александра II прошение об отставке. Семья начинает готовиться к отъезду из Сибири.

Особым распоряжение ему запретили въезд в Петербург и Москву. Писатель не знал, не ведал, что за ним будет установлен секретный надзор и открытие этого гнусного обстоятельства через несколько лет много попортит ему крови и нервов. Достоевский выбирает местом жительства Тверь.

Между тем, за годы каторги сам Достоевский как бы потерял профессионализм, утратил писательские навыки и даже, страшно подумать, разучился вовсе писать-творить. Более трех лет после острога, он никак не может создать законченное цельное произведение – только наброски, планы, прожекты, наметки, мечты

Достоевский как бы заново, во второй раз готовиться к литературному крещению. Точно так же, он не может остановиться на одной какой-то капитальной идее.

Жизнь в Твери Достоевскому становится невыносимой. Он начинает вновь еще более усиленно хлопотать о разрешении перебраться в столицу. Подключает к этому влиятельных людей.

В это же время Достоевский задумывает грандиозный план обеспечения себе года спокойной работы над большим романом, который по-настоящему вернет ему имя.

Слава Богу, Достоевский в Твери не умер, не погиб и даже всерьез не разболелся. 20 декабря 1859 года, он ступил на петербургскую землю.

vII. Судьбоносная эпоха

Началась самая судьбоносная эпоха в жизни Достоевского – последняя треть земного срока, отпущенного ему Богом.

Но самое главное, что эти первые послесибирские годы, в эту петербургскую пятилетку Достоевский испытывает необыкновенный прилив творческой энергии. Одно за другим из-под его пера выходят совершенно разные по жанру произведения: «Записки из Мертвого дома», социально-реалистический роман «Униженные и оскорбленные», рассказ-очерк «Скверный анекдот», фельетонно-путевые «Зимние заметки о летних впечатлениях» и многое другое.

Пора, наконец, остановиться подробнее на священной болезни писателя – эпилепсии. Она к тому времени, сформировалась-развилась и приняла регулярный и закономерный характер. Припадки начали повторяться каждую неделю. «падучая в конце концов унесет меня! Моя звезда гаснет, - я это чувствую. Память моя совершенно помрачена. Я не знаю более лиц людей, забываю то, что прочел вчера, я боюсь сойти с ума или впасть в идиотизм. Воображение захлестывает, работает беспорядочно; по ночам меня одолевают кошмары »

Это всего лишь мизерная часть признаний писателя. Из них становится понятным, что со временем Достоевский начал бояться не столько внезапной кончины во время очередного припадка, сколько мысль о полной потере памяти, сумасшествии, идиотизме, утрате способности творить.

В его переписке, не говоря уж о художественных текстах, тема смерти занимает постоянное и видное место. А как же! Смерть – его спутница, его постоянная и вечная тень, как же о ней не помнить, не интересоваться ею. Достоевский о смерти помнил всегда.

А между тем, Федор Михайлович продолжает искушать свою судьбу и с каким-то даже кокетством писал в письме к Н. П. Сусловой: «У Вас теперь юность, молодость, начало жизни – Экое счастье! А – я кончаю жизнь, я это чувствую.

Да, недаром письмо о предчувствии конца своей жизни писалось именно Надежде Прокопьевне, встреча с которой стала для Федора Михайловича и счастьем, и погибелью.

Это была, что называется, роковая любовь.

Она, эта любовь, лишь на краткий миг вернула Достоевского к счастливой полнокровной жизни.

Но в то же время, хороня близких и родных, человек как бы репетирует-переживает собственную смерть.

Достоевского от гибели и даже мыслей о собственной смерти в 1865 году спасали, бытовые повседневные тяготы. Он борется с нищетой, даже с голодом.

Писатель, создающий «Преступление и наказание»не должен и не мог поддаваться давлению обыденно земных невзгод. Человек, который еще недавно считал, что жизнь его кончена, вдруг понял, что в само главном, в творчестве, он только-только достигает писка к своим 45 годам, что роман о Раскольникове – это действительно новое гениальное слово в литературе.

Весомый вклад русского писателя в копилку мирового разума неоспорим. Но вернемся к роману «Преступление и наказание». Суицидальная тема – одна из сквозных и главных тем в романе.

Достоевский, создает этот роман в один из самых тяжелых периодов своей жизни, и не мог не думать о самоубийстве. Однако ж – продолжал жить и терпеть. Почему?

Во-первых, эликсиром жизни, живой водой для него было творчество.

Во-вторых, от суицида спасали герои романа Достоевского Свидригайлов с Раскольниковым. И недаром именно в этом романе и появляется первый в мире-творчестве Достоевского герой-самоубийца.

В последние годы своей жизни Достоевского особенно интересовали революционеры – террористы. Именно – страшно. Эти убийцы-смертники интересовали еще и потому, что он помнил хорошо свое состояние на эшафоте. Достоевский считал террористов добровольными смертниками и называл их «слепыми самоубийцами»

Да самоубийство – хроническая мечта Достоевского

Причин у него было более чем достаточно: жестокие болезни, хроническая нищета, совершенно тупиковые ситуации в жизни (арест, проигрыши на рулетке), любовные неудачи, внутреннее одиночество, тяжкие потери близких и родных.

Всю жизнь он мечтал с собой покончить, но преодолевая депрессии, продолжал жить. Почему?

Три обстоятельства, три фактора, три мощных каната привязали его к жизни – 1. творчество, 2. богоискательство, 3. семья.

И все же, Достоевский – покончил жизнь самоубийством

Призовем в свидетели жену Анну Григорьевну. По ее рассказу, в ночь на 26 января 1881 года, когда муж работал, у него внезапно хлынула горлом кровь. Врачам удалось остановить кровотечение, и дело шло на поправку, артерия в легком подживает, через неделю можно будет вставать. Как вдруг

«Проснулась я около семи утра и увидела, что муж смотрит в мою сторону.

- Знаешь, Аня, - сказал Федор Михайлович полушепотом, - я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру.

- Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня и дай Евангелие!

Открылось Евангелие от Матфея: «Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: не удерживай, ибо так надлежит исполнять нам великую правду»

- Ты слышишь – «не удерживай» - значит, я умру, - сказал муж и закрыл книгу.

Около девяти часов утра Федор Михайлович спокойно уснул. Но в одиннадцать часов муж проснулся, привстал с подушки, и кровотечение возобновилось. В восемь часов тридцать восемь минут вечера Федор Михайлович отошел в вечность » vIII. Заключение

Позволим высказать предположение, что Достоевский умер не только во время, но и, - добровольно. Да, эпизод с евангельской подсказкой напоминает эпизоды из житий святых, которым о часе смерти возвещает во сне посланец Божий. Но, с другой стороны, есть в кончине Достоевского и суицидальный оттенок – она подходит под параметры смиренного кроткого самоубийства. Как мы знаем, отказ от борьбы за жизнь – это добровольная смерть, один из видов самоубийства.

И теперь там, в том мире, в который он с таким болезненным нетерпением пытался заглянуть силой своего гениального воображения еще при земной жизни, грешная душа его отсчитывает километры до заветных райских врат.

А душа эта рая заслужила. Душа человека, который на Земле много страдал и создал нам свой собственный необъятный и бессмертный мир, без которого жизнь каждого нового человека непредставима, немыслима, невозможна. Душа человека, который в земной, такой короткой жизни носил имя – ФЕДОР МИХАЙЛОВИЧ ДОСТОЕВСКИЙ.