Раннее творчество Анны Ахматовой

На рубеже прошлого и нынешнего столетия, хотя и не буквально хронологически, накануне революции, в эпоху, потрясенную двумя мировыми войнами, в России возникла и сложилась, может быть, самая значительная во всей мировой литературе того времени «женская» поэзия – поэзия Анны Ахматовой.

Книга Б. Эйхенбаума дает возможность составить себе представление об Ахматовой – художнике и человеке. И, на мой взгляд, важнейшей и наиболее интересной мыслью Б. Эйхенбаума было его соображение о «романности» Ахматовой лирики, о том, что каждая ее книга представляет собой как бы лирический роман, имеющий к тому же в своей генеалогическом древе русскую реалистическую прозу. Доказывая эту мысль, он писал в одной из своих рецензий: «поэзия Ахматовой – сложный лирический роман. Мы можем проследить разработку образующих его повествовательных линий, можем говорить об его композиции, вплоть до соотношения отдельных персонажей. При переходе от оного сборника к другому мы испытываем характерное чувство интереса к сюжету – к тому, как разорвется этот роман».

Наиболее понравившиеся мне сборники Ахматовой – «Четки» и «Белая стая». На мой взгляд, имен в них таится «загадка Анны Андреевны». Поэзия этих сборников до нынешнего времени не прекращает интересовать читателей, ведь именно она своей реальностью потрясла тех, которые небыли обмануты возвышенной, неземной, недоступной поэзией.

А. А. Ахматова родилась в семье морского инженера на ст. Большой Фонтан под Одессой. Через год после рождения дочери семья переехала в Царское Село. Здесь Ахматова стала ученицей Марийской гимназии, но каждое лет проводила под Севастополем. В 1905 году после развода родителей Ахматова с матерью переехала в Евпаторию. В 1906 – 107 гг. она в выпускном классе Киево - Фундуклеевской гимназии, в 1908-1910гг. – на юридическом Киевских высших женских курсов.

25 апреля 1910 года за Днепром в деревенской церкви она обвенчалась с Н. С. Гумилевым, которым познакомилась в 1903 году. Свой медовый месяц Ахматова провела в Париже, затем переехала в Петербург и с 1910 по 1916 год жила в основном в Царском селе. Училась на высших историко-литературных курсах Н. П. Раева. 14 июня 1910 году состоялся дебют Ахматовой на «башне» Вячеслава Иванова. По свидетельству современников, «Вячеслав очень сурова прослушал ее стихи, одобрил только дно, об остальных помолчал, одно раскритиковал». В 1911 году, избрав литературным псевдонимом фамилию своей прабабки по материнской линии, она начала печататься в петербургских журналах, в том числе и в «Апполоне». В 1912 году вышел первый сборник Ахматовой «Вечер» с предисловием М. А. Кузьмина. В ее стихах увидели не только отвечающие духу времени преломления идеи Вечной женственности, но и ту предельную «истонченность» психологического рисунка, которая стала возможна на излете символизма.

«Четки», следующая книга продолжила лирический сюжет «Вечера». По сравнению с первым сборником в «Четках» усиливается подробность разработки образов, углубляется способность не только страдать и сострадать душам «неживых вещей», но и принять на себя «тревогу мира».

После «Четок» к Ахматовой приходит лава. Ее лирика оказалась близка не только «влюбленным гимназисткам», как иронично замечала Ахматова. Среди ее восторженных поклонников были поэты, только входившие в литературу, - М. И. Цветаева, Б. Л. Пастернак. Более сдержанно, но все же одобрительно относились к Ахматовой А. А. Блок и В. Я. Брюсов. В эти годы Ахматова становится излюбленной моделью для многих художников и адресатом многочисленных стихотворных посвящений.

В годы первой мировой войны Ахматова не присоединила свой голос к голосам поэтов, разделивших официальный патриотический пафос, однако она с болью отозвалась на трагедии военного времени («Памяти 19 июля 1941», «Молитва»). Сборник «Белая стая» не имел столь умного успеха, как предыдущие книги. Но новые интонации скорбной торжественности разрушали привычный стереотип ахматовской поэзии, сложившийся у читателей ее ранних стихов.

После Октябрьской революции Ахматова не покинула Родину. В стихотворениях этих лет (сборники «Подорожник» и «Anno Domini») скорбь о судьбе родной страны сливается с темной отрешенности от суетности мира.

С 1924 года перестают печатать. В 1926 году должно было выйти двухтомное собрание ее стихотворений, однако издание не состоялось, несмотря на продолжительные и настойчивые хлопоты. Только в 1940 году увидел свет небольшой сборник «Из шести книг», а два следующих – в 1960-е годы («Стихотворения» и «Бег времени»). В трагические 1930-1940-е годы Ахматова разделила судьбу своих многих соотечественников, пережив арест сына, мужа, гибель друзей, свое отлучение от литературы партийным постановлением. Произведение Ахматовой этого периода – поэма «Реквием». Многозначная недосказанность становится одним художественных принципов позднего творчества Ахматовой. На нем строилась поэтика итогового произведения – «Поэмы без героя» (1940-1965гг. ), которой Ахматова прощалась с Петербургом 1910-х годов и с той эпохой, которая сделала ее поэтом.

Творчество Ахматовой как крупнейшее явление культуры XX века получило мировое произведение. В 1964 году она стала лауреатом международной премии «Энта-Таормина», в 1965 году – обладателем почетной степени доктора литературы Оксфордского университета.

Ахматова - поэт строгих ритмов, точных рифм и коротких фраз. Синтаксис ее прост, не перегружен придаточными конструкциями, спиральное строение которых в немалой степени держит русскую литературу на себе. По грамматической простоте ее язык родствен английскому. Среди своих современников она - Джейн Остен, и, если ее речи темны, виной тому не грамматика.

В эпоху технического экспериментаторства в поэзии она демонстративно отстранялась от авангардизма. Скорее, ее стихи тяготеют к тому, что послужило толчком для обновления и русской и мировой поэзии на рубеже веков,- к вездесущим четверостишиям символистов. Но это внешнее сходство поддерживалось Ахматовой сознательно, ради не упрощения, а сложения поставленной задачи. Она, как и в ранней юности, соблюдала приличия.

Ничто не обнажало слабости поэта так беспощадно, как классический стих, поэтому он редко встречался в чистом виде. Нет трудней задачи, чем написать две строки, чтобы они прозвучали по-своему, а не насмешливым эхом чьих-то стихов. При строго выдержанном размере отзвук слышится с особенной силой, и от него не спасет усердное насыщение строки конкретными деталями. Стихи Ахматовой некогда не были подражательными, она заранее знала, как одолеть противника.

Ее оружием было сочетание не сочетаемого. В одной строфе она сближает на первый взгляд совершенно не связанные предметы. Когда героиня на одном дыхании говорит о силе чувства, цветущем крыжовнике и на правую руку надетой перчатки с левой руки, дыхание стиха - его размер – сбивается до такой степени, что забываешь, каким он был изначально. Другими словами, эхо его умолкает в разнообразии и придает ему ценность. Из формы оно становится нормой.

Рифмы у Ахматовой легки, размер нестесняющий. Иногда она опускает один - два лога в последней и предпоследней строчке четверостишия, чем создает эффект перехваченного горла или невольной неловкости, вызванной эмоциональным перенапряжением. Но дальше этого она не шла, ей это было не нужно: она свободно чувствовала себя в пространстве классического стиха и не считала свои высоты и достижения чем-то особенным в сравнении с трудами предшественников, использовавших ту же традицию.

Конечно, здесь есть элемент нарочного самоуничижения. Никто не вбирает в себя прошлое с такой полнотой, как поэт, хотя бы из опасения пройти уже пройденный путь. Что бы ни собирался сказать поэт, в момент произнесения слов он сознает свою преемственность. Великая литература прошлого смиряет гордыню наследников мастерством и широтою охвата. Поэт всегда говорит о своем горе держано, потому что в отношении горестей и печали он по истине – Вечный Жид. В этом смысле Ахматова, безусловно, вышла из петербургской школы русской поэзии, которая, в свою очередь, опиралась на европейский классицизм и античные начала. Вдобавок ее создателями были аристократами.

То, что Ахматова была скупа на слова, отчасти объясняется понимание, какое наследство досталось ей нести в новый век. И это было смирение, поскольку именно полученное наследство сделало ее поэтом двадцатого столетия. Она просто считала себя, со всеми высотами и открытиями, постскриптумом к летописи предшественников, в которой они запечатлели свою жизнь. Их письмена трагичны, как жизнь, и, если постскриптум темен, урок был усвоен полностью. Она не посыпает пеплом главу и не рыдает на стогнах, ибо они никогда так не поступали.

«Четки» и «Белая стая» - сборники Ахматовой

Первые сборники имели огромный успех у критики и у читателей. Истинный поэт меньше всего думает об успехе, но следует вспомнить, когда выли книги. То были 1914 и 1917 годы, начало первой мировой войны и Октябрьской революции. С другой стороны, не в этом ли оглушающем реве мировых событий голос поэта обрел неповторимый тембр и жизненность? И снова бросается в глаза пророческий характер начала ее творческого пути: она с него сворачивала в течении полувека. Ценность пророчества тем больше, что в России гром событий перемешался с неотвязным бессмысленным бормотанием символистов. Со временем обе мелодии сомкнулись и слились в грозный полифонический гул новой эры, и на его фоне Ахматовой было суждено говорить всю жизнь.

Ранние сборники – «Вечер», «Четки», «Белая стая» - посвящены теме, которой всегда отдавались первые сборники, - теме любви. Стихи похожи на интимную скоропись дневниковых записей. Они рассказывают об одном событии внешнего или психологического бытия и по длине не превышают шестнадцати, максимум двадцати строк. Они запоминаются слету, и их заучивали и заучивают в России вот уже многие поколения.

Но ведь не из-за краткости или темы появляется желание, во что бы то ни стало запомнить эти стихи. Ни то, ни другое не новость для искушенного читателя. Новое здесь заложено в подходе автора к старой теме. Брошенная, измученная ревностью сознанием вины, истерзанная героиня чаще корит себя, чем впадает в гнев, красноречивее прощает, чем обвиняет, охотнее молится, чем плачет. Она черпает в русской прозе девятнадцатого века душевную тонкость и точность психологических мотивов, а чувству собственного достоинства учится у поэзии. Немалая же доля иронии и отстраненности не кратчайший путь к смирению, а отпечаток ее духа и личности.

Надо ли говорить, как вовремя пришли к читателю ее стихи; поэзия больше других искусств - школа чувства, и строки, ложившиеся на душу читавшим Ахматову, закаляли их душу для противостояния натиску пошлости. Сопереживание личной драме прибавляет стойкости участникам драмы истории. НЕ за афористическое изящество тянулись люди к ее стихам; это была чисто инстинктивная реакция. Людьми двигал инстинкт самосохранения: грохочущая поступь истории слышалась все ближе и ближе.

Ахматова услыхала ее загодя: глубоко личный лиризм «Белой стаи» уже оттенил мотив, вскоре ставший с ней неразлучным, - мотив подспудного ужаса. Умение сдерживать страсти романтической натуры пригодилось, когда все затопил страх. Страх проникал в поры страсти, пока они не образовали единый эмоциональный сплав, впервые заявивший о себе в «Белой стае». С выходом сборника русская поэзия вошла в «настоящий, не календарный двадцатый век. И устояла при столкновении.

В отличие от большинства современников Ахматова не была застигнута врасплох происшедшим. К моменту революции ей уже исполнилось двадцать восемь – слишком много, чтобы поверить, и слишком мало, чтобы оправдать. Будучи женщиной, она полагала, что следует ни прославлять, ни проклинать совершившееся. Смена социального порядка не послужила для нее толчком к отказу от строго стиха и распаду ассоциативных связей. Искусство не имитирует слепо жизнь из боязни стать набором штампов. Ахматова сохранила и голос, и интонацию и, как и раньше, не отражала, а преломляла мир призмой сердца. Вот только нанизывание деталей, ранее частично снимавшее эмоциональное напряжение, словно бы вырывается из-под контроля и разрастается, заслоняя все остальное.

Она не отвернулась от революции, не тала в позу судии. Она смотрела на мир трезво и видела неукротимый народный взрыв, несущий каждому отдельному человеку небывалое количество бед и горя. К этому взгляду она пришла не от того, что ей выпала такая страшная учесть, но в первую очередь силой своего дара. Поэт рождается демократом, и дело не в том, что его положение в обществе редко бывает прочным, а в том, что он обращается ко всей нации на ее языке. То же относится и к трагедии, поэтому поэзия и трагедия всегда рядом. Ахматова, тяготевшая в стихе к народному говору

, к ладу народной песни, не отделяя себя от народа большим правом, чем тогдашние глашатаи литературных и прочих манифестов: она разделяла с народом горе.

Верность любовной теме в стихах тоже указывала на близость к людям. Единственное, что ее отличало, - это неподчиненность этики сиюминутным историческим обстоятельствам. А в остальном она была, как все; да и время не поощряло обособления. Ее стихи не тали голосом народным лишь потому, что никогда народ не говорил на один голос.

«Четки»

Книга «Четки», вышедшая в 1914 году, была самой популярной и, безусловно, остается самой знаменитой книгой Ахматовой. В 1964 году, выступая в Москве на вечере, посвященном пятидесятилетию выхода «Четок», поэт Арсений Тарковский говорил: «С «Четками» для Ахматовой наступила пора народного признания. До революции ни одна книга нового русского поэта не была переиздана столько раз, как «Четки». Слава распахнула перед ней ворота сразу, в один день, а один час». В книге «Четки» некоторые мотивы «Вечера повторяются. Окружающий мир по-прежнему кажется Ахматовой жестким, несправедливым и лишенным всякого смысла.

Почему «Четки»?

Здесь прослеживается религиозно-философская направленность творчества Ахматовой. Четки – это бусины, нанизанные на нить или тесьму. Являясь непременным атрибутом религиозного культа, четки помогают верующему вести счет молитвам и коленопреклонениям. Когда бледная и строгая монахиня перебирает за молитвой четки и сладостный молитвенный восторг сжимает ей сердце, перед древним ликом иконы она открывает всю свою душу. Сомнения, горести, разочарования – разве что-нибудь может она утаить в этот миг? Разве может солгать? Усталые пальцы перебирают четки, губы шепчут слова молитвы, и в сердце нисходит мир – тихий и ясный

Не является ли лирика тою же правдивой молитвой поэта перед светлой музой поэзии? Этим даром правдивости владеет Анна Ахматова, не случайно назвавшая книгу своих стихов «Четки». Поэт, как четки, перебирает все памятки своего сердца, так искренне и так волнующе интимно говорит о них, что иногда становится чуть-чуть жутко. В стихах Анны Ахматовой открыта душа усталая и нежная, с грустью болезненно-хрупкой, с затаенной болью разуверений, но для которых еще не пропали земные очарования:

Слишком сладко земное питье,

Слишком плотны любовные сети.

Можно рассматривать два возможных значения символа «четки»:

1. линейность, (то есть последовательность развития событий, чувств, постепенный рост сознания, творческого мастерства);

2. символ круга (движение в замкнутом пространстве, цикличность времени).

Значение линейности, возрастания силы чувств, сознания, приближающегося в своем объеме к нравственным универсалиям, находит свое отражение в композиции и общем содержании четырех частей книги «Четки». Но все же мы не можем обойти стороной толкование «четок» как круга, анализируя символику заглавия данной книги, так как должны использовать все возможные варианты значений.

Попытаемся соединить вместе линию и круг. Движение линии по кругу без начала и без конца даст нам так называемую спираль. Направление вперед по спирали предполагает на какой-то определенный отрезок возвращение назад. Таким образом, возможно, авторское мировоззрение Ахматовой развивалось не по прямой линии, а в соединении с кругом, - по спирали. Проследим, так ли это, рассмотрев четыре части книги, а именно: определим, по каким принципам произошло деление на части, какие мотивы, образы, темы являются ведущими в каждой из частей, меняются ли они на протяжении книги, какой в связи с этим видится авторская позиция.

Итак, определим, по какому принципу произошло деление книги на части. На основе логического развития, укрепления образов, мотивов и тем, заявленных уже в первой книге, а также в связи постепенным переходом от личного к общему, (от чувств смятения, несчастья в любви, неудовлетворенности собой через тему памяти к предчувствию надвигающейся катастрофы).

Рассмотрим композицию и содержание первой части. Тематической доминантной данной части будут стихотворения любовного плана (17 стихотворений). Причем они о любви без взаимности, которая заставляет страдать, приводит к разлуке, она – «надгробный камень», давящий на сердце. Такая любовь не вызывает вдохновения, трудно писать:

Не любишь, не хочешь смотреть?

О, как ты красив, проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

Чувства изжили себя, но дорога «память первых нежных дней». Героиня уже не та, что в «Вечере»: не только она причиняла боль и страдания, но и с ней делали то же самое. Не одна она виновна. Н. Недоброво уловил это изменение в сознании героини, усмотрев в поэзии «Четок» «лирическую душу скорее жесткую, чем слишком мягкую, скорее жесткую, чем слезливую, и уж явно господствующую, чем угнетенную».

Во второй части «Четок» чувства двух влюбленных сменяет одиночество героини, словно возвращает ее к переживаниям «Вечера» (шаг назад по развивающейся спирали). Лирическая героиня вновь винит себя во всех бедах и недоразумениях. Сколько раз звучит это банальное: «Прости!» из ее уст:

Прости меня, мальчик веселый,

Что я принесла тебе смерть-

Мы видим, что происходят метания в душе героини, там беспорядок. Она пытается вернуться к уже пережитому вновь, но общее поступательное движение сознания все же чувствуется.

Во второй части два стихотворения («Голос памяти» и «Здесь все то же, то же, что и прежде») посвящены теме памяти. Ахматова вспоминает и Царское Село, где царит тревога, и флорентийские сады, где веет духом смерти и, «пророча близкое ненастье», «низко стелется дымок».

В третьей части книги «Четки» происходит новый виток «спирали». Шаг назад: героиня вновь не считает себя единственной виновной. В первом стихотворении данной части «Помолись о нищей, о потерянной» она спрашивает, почему Бог наказывал ее день за днем и час за часом? В поисках ответа героиня просматривала свою жизнь. Хотя она не всецело оправдывает себя за вину, но обнаруживает свою собственную виновность недостаточной для объяснения наказания. Причину, которую лирическая героиня, в конце концов, называет, совершенно различного порядка: «Или это ангел мне указывал свет, невидимый для нас?» Героиня, однако, считает себя несправедливо обвиненной жертвой. Но вместо бунта – более пассивное сопротивление: скорбь, вопрошание. Она подчиняется божественному наказанию, обнаруживая нечто хорошее в нем.

Главенствующей темой четвертой части «Четок» является тема памяти. Героиня возвращается в покинутое прошлое, посещает любимые сердцу места: Царское Село, где «ива, дерево русалок встает преградой на ее пути; Петербург, где «ветер душный и суровый с черных труб сметает гарь»; Венецию. Ее ожидает и встреча с любимым. Но это больше похоже на столкновение, которое всех тяготит:

И глаза, глядевшие тускло,

Не сводил с моего кольца.

Ни один не двинулся мускул

Просветленно-злого лица.

Таким образом, рассмотрев четыре части книги «Четки», мы увидели, что переживания, Мысли героини протекают в ограниченном прямом руле, а развиваются по спирали. Происходят колебания, повторы одного и того же движения, метания. И, лишь рассмотрев книгу в целом, а не по отдельным стихам.

Холодком лунного света и нежной, мягкой женственностью веет от стихов Ахматовой. И сама она говорит: «Ты дышишь солнцем, я дышу луною». Действительно, дышит она луною, и лунные мечты рассказывает нам, свои мечты о любви, осеребренные лучами, и мотив их простой, неискусный. В ее стихах нет солнечности, нет яркости, но они странно влекут к себе, манят какой-то непонятной недоговоренностью и робкой тревогой.

Почти всегда поет Ахматова о нем, о единственном, о том, чье имя «Любимый». Для него, для Любимого, бережет она свою улыбку:

У меня есть улыбка одна.

Так. Движенье чуть видное губ.

Для тебя я ее берегу-

Для любимого ее тоска и даже не тоска, а печаль, «терпкая печаль», порою нежная и тихая. Боится она измен, потерь и повторности, «ведь столько печалей в пути», боится,

Что близок, близок срок,

Что всем он станет мерить

Мой белый башмачок.

Любовь, и грусть, и мечты - все сплетено у Ахматовой с самыми простыми земными образами, и, быть может, в этом кроется ее обаяние. «Я в этом сером, будничном платье на стоптанных каблуках», - говорит она о себе. В будничном платье ее поэзия и все же она прекрасна, ибо Ахматова поэт.

В «Четках» Анны Ахматовой идеологическая сторона продуманна меньше всего. Поэтесса не «выдумала себя», не поставила, чтобы объединить свои переживания, в центре их какой-нибудь внешний факт, не обращается к чему-нибудь известному или понятному ей одной, и в этом ее отличие от символистов; но, с другой стороны, ее темы часто не исчерпываются пределами данного стихотворения, многое в них кажется необоснованным, потому что недосказано. Как у большинства молодых поэтов, у Анны Ахматовой часто встречаются слова: боль, тоска, смерть. Это столь естественный и потому прекрасный юношеский пессимизм до сих пор был достоянием «проб пера», и, кажется, как велика в молодости способность и охота страдать. Законы и предметы реального мира вдруг становятся на место прежних, насквозь пронизанных мечтою, в исполнение которой верил: поэт не может не видеть, что они самодовлеюще прекрасны, и не умеет осмыслить себя среди них, согласовать ритм своего духа их ритмом. Но ила жизни и любви в нем так сильна, что он начинает любить самое свое сиротство, постигает красоту боли и смерти. Позднее, когда его духу, уставшему быть все в одном и том же положении, начнет являться «нечаянная радость», он почувствует, что человек может радостно воспринять все стороны мира, и из гадкого утенка, каким он был до сих пор в своих собственных глазах, он станет лебедем, как в сказке Андерсена.

Людям, которым не суждено дойти до такого превращения, или людям, обладающим кошачьей памятью, привязывающейся ко всем пройденным этапам духа, книга Ахматовой покажется волнующей дорогой. В ней обретает голос ряд немых до сих пор существовавший, - женщины влюбленные, лукавые, мечтающие и восторженные говорят, наконец, своим подлинным и в то же время художественно-убедительным языком. Связь миром, которая является уделом каждого подлинного поэта, Ахматовой почти достигнута, потому что она знает радость созерцания внешнего и умеет передавать нам эту радость.

Самое значительное в поэзии Ахматовой - ее стилистика: она почти никогда не объясняет, она показывает. Достигается это и выбором образов, очень продуманным и своеобразным, но главное - их подробной разработкой.

Эпитеты, определяющие ценность предмета, встречаются редко. Эта ценность внушается описанием образа и взаимоотношением образов. У Ахматовой для этого много приемов. Можно выделить некоторые: сопоставление прилагательного, определяющего цвет, с прилагательным, определяющим форму:

И густо плющ темно-зеленый

Завил высокое окно.

Там малиновое солнце

Над лохматым сизым дымом

Повторение в двух соседних строках, удваивающееся наше внимание к образу:

Расскажи, как целуешь ты.

В снежных ветках черных галок,

Черных галок приюти.

Цветовых определение очень много в стихах Ахматовой, и чаще всего желтого и серого, до сих пор самым редким цветом в поэзии. И, может быть, как подтверждение неслучайности этого ее вкуса, большинство эпитетов подчеркивает именно бедность и неяркость предмета: «протертый коврик, стоптанные каблуки, выцветший флаг» и т. д. Ахматовой, чтобы полюбить мир, нужно видеть его милым и простым.

Ритмика Ахматовой служит могучим подспорьем ее стилистике. Паузы помогают ей выделять самые нужные слова в строке, во всей книги нет ни одного примера ударения, стоящего на неударяемом слове, или, наоборот, слова, по смыслу ударного, без ударения. Ели кто-нибудь возьмет на себя труд с этой точки зрения посмотреть сборник любого современного поэта, то убедится, что обыкновенно дело обстоит иначе. Для ритмики Ахматовой характерна слабость и прерывистость дыхания. Четырех строчная строфа, а ею написана почти вся книга, слишком длинна для нее. Ее периоды чаще всего замыкаются двумя строками, иногда тремя, иногда даже одной. Причинная связь, которой она старается заменить ритмическое единство строфы, по большей части не достигает своей цели. Один непосредственный порыв не может служить основанием композиции. Вот почему Ахматова знает только последовательность логически развивающейся мысли или последовательность, в которой предметы попадают в круг зрения. Это не составило достатка ее стихотворений, но зато закрыло перед ней путь к достижению многих достоинств.

Умело и остро почувствованные детали, сжатость и экономика выразительных средств, чеканная тонкость образов и определений – отличительные черты изысканно-простой и мудрой поэзии Анны Ахматовой.

«Белая стая»

«Белая стая» вышла в свет в сентябре 1917 года. Во всех немногочисленных, по условиям смутного времени, отзывах на третью книгу поэта отмечалось ее стилевое отличие от двух первых. А. Л. Слонимский видел в стихотворениях, составивших «Белую стаю», «новое углубление восприятие мира», которое, по его мнению, было связано с наличием в третьей книге духовного начала над «чувственным» началом, причем, по мнению критика, в «каком-то пушкинском взгляде о стороны». Другой видный критик, К. В. Мочульский, считает, что «резкий перелом ахматовского творчества» вязан с пристальным вниманием поэта к явлениям русской действительности 1914-1917 годов: «Поэт оставляет далеко за собой круг интимных переживаний, уют «темно-синей комнаты», клубок разноцветного шелка изменчивых настроений, изысканных эмоций и прихотливых напевов. Он становится строже, суровее и сильнее. Он выходит под открытое небо – и от соленого ветра и степного воздуха растет и крепнет его голос. В его поэтическом репертуаре появляются образы Родины, отдается глухой гул войны, слышится тихий шепот молитвы».

Обращаясь к символике названия можно видеть, что основополагающими составными частями его будут «белый» и «стая». Рассмотрим их поочередно.

Всем известно, что цвета влияют на наши мышление и чувства. Они становятся символами, служат сигналами, предостерегающими нас, радуют, печалят, формируют на менталитет и влияют на нашу речь. Белый – это цвет невинности и чистоты. Белый цвет символизирует чистоту помыслов, искренность, юность, неиспорченность, неискушенность. Белый жилет придает облику изысканность, белое платье невесты означает невинность, белые пятна географической карте – незнание и неизвестность. В рекламе понятие чистоты часто воплощается в сверкающем белоснежном кафеле. Врачи носят белые халаты. Человек, которого притягивает белый цвет, стремится к совершенству, он постоянно в поисках самого себя. Белый цвет – символ творческой, жизнелюбивой натуры.

На Руси белый цвет – любимый цвет, это цвет «Духа Свята». Он опускается на землю в виде белого голубя. Белый цвет повсеместно присутствует в национальных одеждах и орнаментах. Он так же является маргинальным, то есть символизирует переход из одного состояния в другое: смерть и рождение вновь, для новой жизни. Символом этого является и белый наряд невесты, и белый саван умершего, и белый снег.

Но белый цвет имеет кроме радостной стороны и свою печальную сторону значений. Белый – это цвет смерти. Недаром такое время года, как зима, ассоциируются со смертью в природе. Символ «белый» находит свое непосредственное отражение в стихах книги. Во-первых, белый – цвет любви у Ахматовой, олицетворение тихой семейной жизни в «белом доме». Когда же любовь изживает себя, героиня оставляет «белые дом и тихий сад».

«Белый», как олицетворение вдохновения, творчества, находит отражение в следующих строках:

Я голубку ей дать хотела,

Ту, что вех в голубятне белей,

Но птица сама полетела

За стройной гостьей моей.

Белая голубка - символ вдохновения – улетает вслед за Музой, посвящая себя творчеству.

«Белый» - это и цвет воспоминаний, памяти:

Как белый камень в глубине колодца,

Лежит во мне одно воспоминанье.

Образ птицы глубоко символичен. И эту символику использует Ахматова. В ее творчестве «птица» обозначает многое: стихи, состояние души, Божьего посланника. Птица – это всегда олицетворение свободной жизни, в клетках мы видим жалкое подобие птиц, не видя их парения в небе. Так же и в судьбе поэта: подлинный внутренний мир отражается в стихах, созданных свободным творцом. Но именно ее, свободы, в жизни всегда не хватает.

Птицы редко живут поодиночке, в основном – стаями, а в стае есть нечто единое, сплоченное, многоликое и многоголосое. Таким образом, «белая стая» - образ, свидетельствующий об изменении воззрений и оценок. Он заявляет о позиции «над» всем и вся, с высоты птичьего полета. В «Белой стае» Ахматова поднимается над действительностью и, уподобляясь птице, пытается охватить своим взглядом огромное пространство и большую часть истории своей страны, она вырывает из-под властных оков земных переживаний.

«Белая стая» представляет собой совокупность стихотворений различной направленности: это и гражданская лирика, и стихи любовного содержания; в ней звучит и тема поэта и поэзии.

Книга открывается стихотворение гражданской тематики, в котором чувствуются трагические ноты:

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днем, -

Начали пени слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

Важным содержательным моментом «Белой стаи» явилось, как упоминалось вые, изменение эстетического сознания поэта. Практически оно оказало влияние на эволюцию характера лирической героини Ахматовой. Индивидуальное бытие в третьей книге смыкается с жизнью народа, поднимается к его сознанию.

Ахматову полюбили как автора «Четок». В них много молодости, стихийной возбужденности. Восприятие мира чувственное, очень женственное. Там Ахматова вполне язычница – подвластная предметам и ощущениям. В «Белой стае» - светлая отчеканенность чувства, примиренность, какой-то пушкинский взгляд о стороны. Основной тон сборника – тихая, светлая печаль.

Ахматова глядит на мир взволнованным взглядом художника и точно не узнает знакомых предметов. Весь мир словно обновился. Просияли его чистые линии – открылась свежесть и богатство красок. И вместе с тем окрепла художественная сила поэта. Все отчеканено, замкнуто в звуки. В «Белой стае» искусство Ахматовой развивается в направлении идеализирующей классической строгости. Преобладают простые, точные рифмы и правильные ямбические строки. Особенно замечательно появление шестистопных ямбов с парными рифмами «александрийского стиха», венчающего лирику Пушкина.

В самом существенном Ахматова остается верной себе. Ее искусств по-прежнему противоречит поэтическим заветам символистов: она не ищет мутного, музыкально-лирического воздействия на настроение слушателей; но сознательно владеет и пользуется логической стихией речи; каждому слову сохранен вещественный смысл и вес, сочетание слов всегда единственно возможное, индивидуальное, синтетическое. В «Белой стае» окончательно завершается поворот новейшей русской поэзии от романтической лирики символистов к классическим канонам высокого строго искусства Пушкина.

Для того чтобы достигнуть такой законченности, объективной завершенности, свободы от индивидуально-случайного переживания, не претворенного в искусство, Ахматовой пришлось испытать глубокое перерождение поэтического содержания своих стихов, внешнее отражение которого заметно изменении художественных приемов. Поэзия «Четок» - вся в мгновении настоящего: « подошел ко мне, улыбнулся», «тронул мои колени», «наклонился,- он что-то скажет» Настоящим каждого мгновения Ахматова до конца занята: «Четки» - это роман в стихах, повествующие о том, что заполняло каждый день, о встрече, любви и разлуке. «Белая стая», напротив того, не знает настоящего. Прошлое, лишенное жизненной спутанности и противоречивости, несогласованной яркости конкретных впечатлений, приняло теперь законченную форму, художественно совершенную, монументально неподвижную. Книга вся о прошедшем, вся в воспоминании:

Как белый камень в глубине колодца,

Лежит во мне одно воспоминанье.

Я не могу и не хочу бороться:

Оно - веселье, и оно – страданье

Я ведаю, что боги превращали

Людей в предметы, не убив сознанья,

Чтоб вечно жили дивные печали.

Ты превращен в мое воспоминанье.

Цветом воспоминанья, золотистым цветом осени окрашено большинство стихотворений этого сборника. Осенний ветер, «свежий и колкий», ранние осенние «холода», «прозрачный» осенний свет и чистый «горный» воздух. Описание Бахчисарайского сада заканчивается смелой аллегорией осени:

Чтобы песнь прощальной боли

Дольше в памяти жила,

Осень смуглая в подоле

Красных листьев принесла

И посыпала ступени,

Где прощалась я с тобой,

И откуда в царства тени

Ты ушел, утешный мой!

В «Четках» художественное внимание Ахматовой было занято разнообразием впечатлений внешнего мира: обстановка каждой встречи, описание внешности любимого – его глаз, его губ и рук, перечисление предметов, запечатлевшейся в «любовной памяти»,- красный тюльпан в петлице, три гвоздики, веер, перчатки, хлыстик. Эта острая восприимчивость к вещественным мелочам обыденной жизни делала изображенные в стихах переживания более четкими и доступными, хотя, в то же время, внешними и поверхностными. В «Белой стае» интерес к внешней обоснованности жизни совершенно исчезает; душа сбрасывает стеснявшие ее вещественные оболочки, она занята теперь не суетой минутного, а всегдашним и вечным, самым настоящим, важным и глубоким.

Очищение, освобождение души, высокое сознание духовной свободы, торжествующей над суетой и связанностью смутной и противоречивой жизни, составляет важную особенность «Белой стаи»:

Слаб голос мой, но воля не слабеет.

Мне даже легче стало без любви.

Высоко небо, горный ветер веет

И непорочны помыслы мои

Это освобождение от власти минутного, от смутной и связанной данности жизни открывается Ахматовой в творческом созерцании поэта, для которого душевные переживания – только материал, служащий строительству прекрасного, созданию чистых художественных ценностей, освобождающих от власти переживания. Духовное освобождение от жизненной суеты, творческая победа над властью жизни находит завершение в классическом образе Музы, вдохновительницы и подруги поэта:

А недописанную мной страницу –

Божественно спокойна и легка –

Допишет Музы смуглая рука.

Так, в то время как для поэта-романтика и для лириков недавнего прошлого стихотворение есть поэтическая исповедь и человеческий документ, Ахматова возвращается в «Белой стае» к классическому взгляду на искусство, как на строительство объективно прекрасных творений.

Особенности стихотворений, помещенных в сборниках

Как уже было сказано, сборник «Четки» бал посвящен вечным темам любви, смерти, разлуке и встречи, получившие в лирике Ахматовой особую обостренно-эмоциональную выразительность. Особенность второго сборника – это «драматургичность» стиля, проявляющаяся в том, что эмоции драматизируются во внешнем сюжете и диалогах. Из этой книги более близко по духу мне оказалось стихотворение «Я научилась просто, мудро жить».

Я научилась просто, мудро жить,

Смотреть на небо и молиться богу,

И долго перед вечером бродить,

Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи

И никнет гроздь рябины желто0красной,

Слагаю я веселые стихи

О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь

Пушистый кот, мурлыкает умильней,

И яркий загорается огонь

На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь

Крик аиста, слетевшего на крышу.

И если в дверь мою ты постучи,

Мне кажется, я даже не услышу.

Стихотворение написано в 1912 году. Оно является шедевром лирики поэтессы. Ее лирическая героиня - не окруженная бытом и сиюминутными тревогами, но бытийная, вечная женщина. Она не совпадает с личностью автора, она – лишь своеобразная маска, представляющая ту или иную грань женской души, женской судьбы. Естественно, Ахматова не переживала всех тех ситуаций, которые присутствуют в ее поэзии, просто благодаря своему особенному дару сумела воплотить в стихах все ипостаси русской женщины. Современники же неоднократно отождествляли Ахматову-человека с ее лирической героиней.

В период 1911 по 1917 год в лирике Анны Ахматовой все более и более настойчиво проявляется тема природы, что было отчасти связано с тем, что этот период жизни она провела в имении своего мужа Слепневское. Русская природа описана в лирике Ахматовой с удивительной нежностью и любовью: «шуршат в овраге лопухи», «гроздь рябины желто-красной», «лишь изредка прорезывает тишь крик аиста, слетевшего на крышу», В этот период происходит сближение лирической героини с окружающим ее миром, который становится более близким, понятным, родным, бесконечно красивым и гармоничным – миром, к которому стремится ее душа.

Анна Андреевна верила в Бога, была ему верна. Поэтому в этом стихотворении говорится о женщине, которая нашла утешение в Господе. Если вчитаться в произведение, то можно разглядеть некий свет: как переносить превратности судьбы. Можно вывести даже формулу: природа, вера и уединение.

Анна Андреевна Ахматова – один из замечательных поэтов нашего времени. Ее исключительное лирическое дарование не только передавало душевные состояния человека, но и чутко откликалось на большие события народной жизни.

Еще одно замечательное стихотворение Анны Ахматовой: «Высокие своды костела».

Высокие своды костела

Синей, чем небесная твердь

Прости меня, мальчик веселый,

Что я принесла тебе смерть-

За розы с площадки круглой,

За глупые письма твои,

За то, что дерзкий и смуглый,

Мутно бледнел от любви.

Я думала: ты нарочно-

Как взрослые хочешь быть.

Я думала: томно-порочных

Нельзя, как невест любить.

Но все оказалось напрасно.

Когда пришли холода,

Следил ты уже бесстрастно

За мной везде и всегда,

Как будто копил предметы

Моей нелюбви. Прости!

Зачем ты принял обеты

Страдальческого пути?

И смерть к тебе руки простерла

Кажи, что было потом?

Я не знала, как хрупко горло

Под синим воротником.

Прости меня, мальчик веселый,

Совенок замученный мой!

Сегодня мне из костела

Так трудно уйти домой.

Считаю, что это стихотворение посвящено памяти Михаила Линдеберга, молодого офицера, застрелившегося 23 декабря 1911 года. Ахматова убедила себя, что виновна в этой катастрофе: знала, что юноша влюблен в нее, но, по легкомыслию молодости, не сделала ничего, чтобы предотвратить развязку.

Но, думается, не только этот трагический случай лег в основу стихотворения.

В 1908 году Анна Горенко и Николай Гумилев расстались, как им казалось навсегда.

Николай Степанович вернулся в Париж, Анна уехала в Севастополь. Там и получила известие из Парижа: Коля пытался покончить с собой, врачи борются за его жизнь, но положение серьезное. Успокаивающая телеграмма пришла лишь через несколько дней.

Гибель юного поклонника не могла не вернуть Анну в те трагические дни 1908 года, когда она, получив телеграмму о попытке Гумилева покончить с собой, почти неделю не знала, выживет ли ее Николай.

О том, что Линдеберга не является единственным героем этого стихотворения, свидетельствуют несколько фактов. Во-первых, героиня оплакивает бедного влюбленного в костеле, тогда как Михаил был лютеранином и похоронен лютеранской части Волкова кладбища. Зато Гумилев восхищался католической храмовой архитектурой и в Италии, ив Польше, научил и Анну понимать ее высокую красоту. Кроме того, обращаясь мысленно к самоубийце, Ахматова называет его «веселым мальчиком». Между тем те же самые слова уже год как произнесены и подарены Гумилеву – в поэтическом воспоминании об их первой встрече в Царском селе: «Эти липы, верно, не забыли нашей встречи, мальчик мой веселый».

И вряд ли эта небрежность или забывчивость: Анна Андреевна верила в судьбоносность «странных сближений», в мистику роковых совпадений. А здесь и впрямь было что-то мистическое и роковое. Аня Горенко и Коля Гумилев познакомились 24 декабря 1903 года. Почти в тот же самый день календаря – 23 декабря – застрелился Михаил Линдеберг. По воле рока - две незабвенные даты совпали, слились в одно поэтическое переживание. Предположение (адресат стихотворения «Высокие своды костела» - не только Линдебер, но и Гумилев) подтверждает и такая подробность. Ахматова пишет: «Я не знала, как хрупко горло под синим воротником». Синий воротник - тоже Гумилевская примета. Когда Анна и Николай в 1909 году, после его парижской попытки самоубийства, снова встретились, он был уже студентом Петербургского университета и носил форменный мундир с высоким синим воротником.

«Белая стая» отразила появление в творчестве Анны Андреевны новых тенденций, обусловленных изменениями общественно политической обстановки в России. Мировая война, национальные бедствия, приближение революции, дыхание которой уже явно ощущалось в атмосфере жизни того времени, обостряют у Ахматовой чувство сопричастности к судьбам страны, народа, истории. Расширяет тематический диапазон ее лирики, в ней усиливаются мотивы трагического предчувствия горькой участи целого поколения русских людей.

Изменения содержательного уровня поэзии Ахматовой определили изменения поэтики третьего сборника: разговорные интонации сменяются одическими, ораторскими, видна явная ориентация поэтессы на классические размеры. Это хорошо прослеживается в стихотворении «Памяти 19 июля 1914». Это превосходное стихотворение достойно высочайшей оценке читателя.

Мы на сто лет состарились, и это

Тогда случилось в час один:

Короткое уже кончалось лето,

Дымилось тело вспаханных равнин.

Вдруг запестрела тихая дорога,

Плач полетел, серебряно звеня

Закрыв лицо, я умоляла Бога

До первой битвы умертвить меня.

Из памяти, как груз отныне лишний,

Исчезли тени песен и страстей,

Ей – опустевшей – приказал всевышний,

Стать страшной книгой грозовых ветвей.

Это стихотворение было написано в 1916 году в Слепневе. Время было тревожное: шатались вековые устои Российской Империи, гибли в жестокой войне люди, близилась пора огромных социальных потрясений. Тыловой же, высокопоставленный и чиновный Петербург продолжал свою обычную жизнь, стараясь забыть о том, что происходит на западных границах государства.

В поэзии того времени громко звучали фанфары официозного патриотизма. На каждом шагу висели плакаты «Военного займа», а газеты крупными заголовками кричали о «войне до победного конца».

Анна Ахматова, которую уже привыкли считать поэтом камерных переживаний, так же задумывалась о судьбе, выпавшей на долю народа. Стихотворение «Памяти 19 июля 1914» написано о первом дне империалистической войны. Знаменательны ее троки тем, показывают ужа нависшей над страной угрозы: дороги родины засыпаны толпами призывных, гонимых на фронт. Поэт ощущает эти минуты народного бедствия как перелом в своей личной судьбе: «лишним грузом души» и тенью подлинной жизни кажутся отныне прежние песни и прежние страсти.

Конечно, лирика любовных переживаний продолжает жить в ахматовских стихах, но теперь она сочетается с темой разбуженной тревоги, которая остается на все годы, приближающие страну к порогу великих социальных перемен и катастроф. И рождена эта тревога чувством истинного патриотизма, которое, углубляясь и расширяясь, становится одним из основных мотивов творчества Ахматовой.

Значение поэзии Ахматовой в русской литературе

Ахматова вола в русскую поэзию как сложившийся мастер со своим взглядом на жизнь и своей поэтической системой, особенности которой убедительно определены в уже названной статье Н. Банникова: «Поэзия Анны Ахматовой, начиная уже с ранних ее книг, была чужда, далеко не редкая в стихах того времени, выспренность. До осязаемости конкретные буквально, буквально зримые строчки ее коротеньких стихотворений брали читателя в плен открытой обыденностью и непосредственностью эмоций. В них была большая психологическая насыщенность, внутренняя сила чувства. Каждое слово было взвешено и выбрано с необычайной строгостью и скупостью, каждая строфа чеканно воплощала взятый предмет, вызывая у читателя множество ассоциаций. В трех-четырех четверостишиях часто как бы пунктиром намечалось повествование, некая фабула; за каждой подробность читатель ощущал не только душевное состояние героини в данный момент, но и угадывал, что этому состоянию предшествовало и что им будет предрешено». Таи же он говорил, что мастерство Ахматовой уже в ранних стихах было почти изощренным. Ее стихотворные миниатюры в две-три строфы часто ошеломляли читателя, звучали в его душе «как многоголосая песня, сыгранная на органе». По словам критика, современники отмечали в поэтическом даре Ахматовой «первозданную свежесть русского слова, полноту его звука, его цвет и вкус, его весомость». Меня же поразила звуковая пластика ахматовского стиха, красота и музыкальность звучания:

Звенела музыка в саду

Таким невыразимым горем,

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

Секрет столь единодушного и быстрого признания Ахматовой, по-видимому, и в том, что в ее стихах всегда звучала гражданская нота. О чем бы она ни писала – о любви, измене, разлуке, природе – связь ее героини с реальным миром всегда ощущалась. Более того, ее героиня интуитивно предчувствовала грядущие социальные потрясения, и у нее была своя позиция, свое их восприятие.

Анну Ахматову часто сравнивают с древнегреческой поэтессой Сапфо, когда речь идет о стихах, о любви. Да, действительно, Ахматовой удалось показать все проявление любовного чувства и все его нюансы: здесь встречи и разлуки, нежность, разочарование, ревность, чувство вины, ожесточение, несбывшиеся ожидания, жестокость, гордыня, отчаяние, тоска, самоотверженность, всепрощение – все-все, что вязано с этим великим чувством. Любовь предстает в стихах Ахматовой как грозное, повелительное, нравственно чистое, всепоглощающее переживание. Любовная лирика Ахматовой была так горячо и единодушно принята женской половиной очевидно потому, что ее героиня верит в возможность высокой любви, никогда не теряет чувства достоинства, какое бы горе, разочарование, измена в данный момент ее не постигали. Эти особенности любовной лирики Ахматовой проявились в таких широко известных стихах из сборников поэта, как: «Сероглазый король», «Сжала руки под темной вуалью», «Так беспомощно грудь холодела», «Ты письмо мое, милый, не комкай», «Настоящую нежность не спутаешь», «Я улыбаться перестала», «Ты всегда таинственный и новый» и другие.

И что еще мне кажется интересным, героиня ее любовных стихов каким-то чудом связана со всем миром, живой жизнью, хотя она сама и Ахматова были далеки от истинного понимания эпохи, но ее неблагополучие, обреченность интуитивно ими осознавались, рождая тревогу, неуверенность перед лицом жизни.

Анна Ахматова принимала жизнь такой, как она есть, с красотой и безобразием, возвышенным и подлым, высокой правдой и самой жестокой несправедливостью. Но она прозревала сквозь этот «сор» ежедневности способность человека все это преодолеть и приблизиться к совершенству. Жизнь самой Ахматовой и многих людей, окружающих ее, свидетельствуют о том, что вера в человека, в лучшее, что есть в нем, не была беспочвенной. Эта вера в человека и в конечную справедливость жизни и придала ее поэзии возможный настрой. Думаю, в этом одна из тайн ее поэзии вообще. Какое-то чувство поднимало ее над всем, определяло ее «царственность», позволяло не замечать житейских мелочей, как бы парить над ними, и как-то отчужденно относиться к бедности, забвению. Она руководствовалась в своей жизни каким-то своим внутренними стимулами. И все окружающие подчинялись этой внутренней ее неопределенности, служили ей верой и правдой. И она как должное принимала такое к себе отношение. Это вовсе не значит, что Ахматову не ранили наносимые ей удары, а злобную критику и клевету она переносила равнодушно. Нет. Но было в ней нечто такое, что давало ей силы пережить очередные несчастья и вновь возрождаться для жизни и поэзии.

Но главное в Ахматовой понято всеми – это ее ответственное отношение к своему назначению, не позволявшее ей ни одной фальшивой строчки, и кровная связь с родиной, судьбой народа, что определило внутреннюю сущность ее поэзии. Хорошо об этом казал А. Урбан: «в стихах ее уже не было никакого сора. Ничего лишнего, постороннего, случайного. Они прозрачны, соразмерны, при всем своем лаконизме – просторны. В них всегда чувствуется и глубина, и высота, за которыми есть неразгаданная тайна. Тайна происхождения, тайна подпочвенных связей частного сюжета, частной судьбы с судьбой народа, с жизнью всеобщей». А далее он говорит о том, что на веку одного поколения из ославленной недобрыми словами «полумонахиня, полублудница», она стала классиком русской поэзии. Классиком в том широком смысле, с которым мы связываем содержательность, доступность, эмоциональную заразительность художественного опыта. Приведу еще одно высказывание А. Урбана из этой же статьи: «Анна Ахматова – глубокий выразитель женского сердца, любовного чувства, трагических душевных крушений, великой материнской любви и печали. А вместе с тем, одновременно в том же пронзительном ключе интимности-любви к родине, российской природе, к духовному и нравственному самостоянью человека. Что может быть созвучнее всякому честному отношению к жизни, к земле, к людям!».