Письмо как средство раскрытия личности человека

Письма могут многое рассказать о чертах нашего характера, жизненных позициях, душевном состоянии. Каждому человеку свойственна своя неповторимая речь, которая складывается у него в течение всей жизни.

Корреспонденция дает человеку возможность выражать письменно те чувства, которые разлука не позволяет выразить лично, живым словом. Откровенное письмо, в котором изливаются чувства, смягчает горечь разлуки и сближает разлученных. Нет ни такого дела, ни такого чувства, которое нельзя было бы выразить в письме. Переписка отражает ум, талант, наблюдательность человека.

Роль переписки в жизни человека.

Может быть, только с возрастом приходит ко многим понимание, насколько интересны и важны письма, переписка людей, в которых, как в зеркале, отразились время, события, личностные отношения, решение каких-то проблем. Письма, даже написанные «под настроение», «по случаю», «на скорую руку», отражают многообразный мир людей, их тревоги, заботы, переживания. Не случайно считается: письма – форточка души человека.

Как магнитом, притягивает к себе переписка политиков, ученых, писателей, словом, творческих личностей. В их переписке нет проходных, случайных тем: они пишут о том, что больше всего занимает их ум, волнует душу.

Виктор Петрович Астафьев в письмах

Эпистолярные источники весьма трудно собирать, выявлять и, тем более, учитывать. Письма великого русского писателя В. П. Астафьева не исключение. В 15 – томном собрании сочинений, вышедшем в Красноярске в 1997 – 1998 годах, письма составляют два последних тома, но это только надводная часть айсберга: большая часть эпистолярного наследия не опубликована. Оба тома публикаций содержат большой и живой материал, относящийся прежде всего к процессу становления личности самого писателя, к его литературному творчеству, которое, естественно, не находилось в стороне от столбовой дороги развития советской, а потом уже и постсоветской литературы. Помимо писем самого автора, в 14-й и 15-й тома сочинений вошли письма читателей, критиков, издателей, коллег, работников кино и театра за период с 1961 по 1997 год.

Изучая переписку В. П. Астафьева с почитателями его таланта, обнаруживаешь удивительный факт возникновения в полемически взвинченной, биполярной общественной атмосфере качественно нового состояния социологического мышления, которое позволяет по-иному взглянуть на проблемы исторического пути России в XX веке и осмыслить их. Основополагающим фактором возникновения этого мышления является состояние «человек к человеку», то есть оно проявляется в общении корреспондента с адресатом, при этом военная тема переплетается с «деревенской темой».

В ответном письме одному из своих оппонентов В. П. Астафьев писал, что его работа над военной прозой должна «показать людям, прежде всего русским, что война – это чудовищное преступление против человека и человеческой морали», а те, кто героизируют войну, забывают о том, «что чем более наврешь про войну прошлую, тем скорее приблизишь войну будущую». Собрание сочинений готовилось еще при жизни Виктора Петровича. Он сам комментировал каждый том. Письма для публикации отбирались тщательно, но в основном по принципу значимости их для литературы. Некоторые письма датированы ошибочно, не всегда указано место написания, адресаты зачастую не снабжены даже кратким комментарием. Однако в целом эпистолярное наследие В. П. Астафьева, при всей субъективности его оценок происходящего не только у нас, но и в мире, является ценным источником и в сочетании с другими документами дает возможность раскрыть сложные и драматичные периоды в истории нашей страны. Письма писателя не оставляют места сомнениям в искренности его слов.

1. В. П. Астафьев – В. Я. Курбатов.

Особое место в эпистолярном наследии В. П. Астафьева занимает переписка с В. Я. Курбатовым, которая была издана отдельной книгой «Крест бесконечный» в иркутском издательстве «Сапронов» в 2003 году. Книга переписки великого русского писателя Виктора Астафьева и выдающегося литературного критика Валентина Курбатова, охватывающая 28 лет их дружбы и сотрудничества – может быть, последний русский эпистолярный роман о жизни двух тружеников отечественной культуры, написанный движением сердца каждого. Их письма искренни, чисты и откровенны, в них раздумья и переживания о нашей литературе, культуре в целом, народе-страдальце, жизни, какой она была в последние десятилетия ушедшего века. В них драгоценные детали жизни обычных земных людей, каждодневно, вопреки устоям общественной системы и житейским буреломам, работающих во благо нравственного здоровья нации, в них пример искренней дружбы двух творческих личностей, которые и в принципиальном споре оставались верны собственным убеждениям и уважительны друг к другу.

В. Я. Курбатов писал: «Знай я, что мои повседневные письма когда-нибудь станут рядом с астафьевскими в одной книге, как бы я был осмотрителен, как взвешивал всякое слово и, может, старался быть умен, как Иванов с Гершензоном в своей знаменитой «Переписке из двух углов», которая сразу была жанром ».

Вот как вспоминает В. Курбатов о своей первой встрече с писателем В. П. Астафьевым. Он пишет, что шестой урок отменили, но они не успели обрадоваться свободе – учительница повела их в зал на встречу с писателем Виктором Петровичем Астафьевым. Писателя Астафьева они не знали, но знали, что он работает у них в «Чусовском рабочем», живет за школой на Партизанской улице и рыбачит с мальчишками на реке Усьве. На трибуне этот худой мужик был такой же, как на реке. О писателях у учеников было совсем другое представление. «Оторваться» было нельзя – выходы перекрыты учителями, – и класс Курбатова сзади и спокойно проболтал урок, не услышав из выступления ни слова.

Это произошло в 1953-м году. Именно тогда у Астафьева вышла в Пермском издательстве первая книга «До будущей весны», и все в городе приглашали нового писателя. Курбатов с ребятами знали только одного местного писателя Реутова. В нового писателя Астафьева, как в звезду, верили не очень. Наверно, так думали взрослые, и это как-то отражалось и на ребятах. К тому же они жили тогда в своем 6-м классе, улицей, лесом и, как наверно, все ребята в школе, твердо знали будущую дорогу – к отцам на завод, занимавший полгорода, или на строительство. На писателей Курбатов с одноклассниками глядел как на инопланетян, никак не связанных ни с настоящей, ни с будущей жизнью, разве только с уроками литературы.

Это ребяческое невнимание с того школьного урока как-то потихоньку укрепилось в Валентине Курбатове. Имя Астафьева все чаще стало попадаться в журналах, книги выходили, да и сам Курбатов начал что-то писать, а Астафьева все не читал – кто же в провинциальных городах читает своих писателей?

Курбатов после знакомства с писателем понял, что В. П. Астафьев – действительно сын родной литературы, и чтобы лучше понять его, надо подойти к его книгам с доверчивым сердцем и вслушаться в них не одним усилием ума, но и всей своей жизнью души. С первого же письма, посланного в августе 1974 года только что отметившему полувековой юбилей Виктору Астафьеву, Курбатов уверенно входит в ауру старинного жанра. Собирая листик к листику приходящие от Астафьева ответы, он чувствует, что на фоне современного «расчетливого» изготовления текстов переписка обладает качеством неподдельности: даже если ты заранее «будешь до слова знать, что близкий человек тебя напишет – все-таки письмо будет теплее твоего знания и утешительнее». Готовя астафьевские письма для музея, Курбатов переживает так, словно сдает в музей весь эпистолярный жанр и все века, его породившие.

Во втором выпуске «Астафьевских чтений», которые состоялись в Перми и Чусовом 17 – 18 мая 2003 года литературный критик Лев Александрович Аннинский в своем докладе пишет: «Переписка Астафьева с Курбатовым (251 письмо, да еще все ли отобраны?) в высшей степени подтверждает неподдельность жанра. Даже в описках, даже в умолчаниях, даже в уклонениях от прямизны формулировок – письмо как поступок высвечивает человека до донышка. Любого человека, каков ни был бы уровень его изощренности и, как теперь говорят, продвинутости. Изощренных-то еще и получше высвечивает».

И действительно, в письмах к Курбатову мы видим отношение В. П. Астафьева к сегодняшней литературе, современной молодежи и устоявшемуся обществу, природе и жизни в целом.

Виктор Петрович считал современную литературу бессмысленным занятием, если к ней не относиться серьезно: « Я работаю профессионально и отношусь к литературе как профессионал, а это значит – своя голова на плечах, ей и думать, и разбиваться. Обижаются в литературе люди случайные, дамочки в брюках, которые не работают, а играют в литературу, и самолюбие у них впереди работы».

Из письма от 13 ноября 1974 года, написанного Виктором Петровичем из Вологды, я поняла, насколько серьезно относился писатель к литературной работе, хотя это давалось нелегко, ведь приходилось «образовываться», потому что астафьевские «университеты» прошли в детдоме да на войне, и вспоминать после контузии тоже было непросто.

Он пишет В. Курбатову: «Вы очень точно схватили суть происходящего в нашей литературе. А значит, и во всей духовной жизни. Ряженье в благородство, игра в «отцов родных» (я это называю: «не кнутом, а пряником»), улавливание душ нестойких, жизнью не битых. И они-то своей неосознанной и, что еще страшнее, осознанной наивностью наводят «порядки» в движении мысли, определяют (или, точнее, пытаются совершенно безуспешно определить) нравственный климат общества. Но «класс», он не то что «выпить не дурак», он тупо и молча спивается, вот уж тут неосознанно, придя к какой-то совершенно страшной форме сопротивления бездушию, цинизму и лжи».

В. П. Астафьев сходятся с В. Я. Курбатовым в мнении о том, что с бесцветностью в литературе надо бороться, надо совершенствовать литературный язык, а главное – писать правду о жизни. Очень высоко оценил Виктор Петрович повесть В. Г. Распутина «Живи и помни»: «Валя Распутин написал что-то совершенно не поддающееся моему разуму, что-то потрясающее по мастерству, проникновению в душу человека, по языку и той огромной задаче, которую он взвалил на себя и на своих героев повести «Живи и помни». И вот что страшно: привыкшее к упрощению, к отдельному восприятию жизни и литературы и приучившее к этому общество, неустойчивое, склизкое, все время как бы пытающееся заняться фигурным катанием на самодельных коньках-колодках, оно, это общество, вместе со своими «мыслями» не готово к такого рода литературе. Жить не думая, жить свободно от снедающих дум о себе и о будущем (а мысль всегда была двигательной энергией в движении человечества), веря или уверяя себя, заставляя поверить, что будущее и без твоего ума обойдется, тебе только и надо, что работать не покладая рук, оказалось очень удобно, но это развратило наши умы: лень ума, и без того нам присущая, убивающая нас, и понесло, понесло к сытости, самодовольству, утешению и равнодушию.

Только разум, только пробуждение и возмужание человеческой мысли могут остановить все это. И опять мучение, и опять боль – а у нас-то как? Худо, убого, мордовороты в науке и в литературе, да и во всей культуре были и есть сильнее мыслителей, и их больше, но они страшны стали тем, что надели на себя те же заграничные модные тряпки, парики, золотые часы и сменили облик на этакого ласкового, добренького интеллектуала, который готов с тебя пылинки снимать, чтобы ты только не ерепенился, был как все, служил общим целям, т. е. плыл по течению, совершенно не думая и не заставляя никого думать о том, куда тебя вынесет и всех нас тоже.

Бог меня отметил кое-чем, Валентин, и, прежде всего, памятью.

Работа в литературе, огромное перенапряжение всего себя (ведь одновременно и грамоту, и все-все надо было постигать) так меня износили, что протекли остатки памяти, а и с половиной того, что было, что не отшибло на войне, жил вольно, припеваючи – никогда много не записывал, сочиненное в лесу год-полтора назад восстанавливал до звука, когда дело доходило в писанине именно до этого, где-то сочиненного места. И вот износ. Ночью в бессонницу что-то придет в голову, и такое ясное, простое – неохота себе и жене сон встряхивать. «Утром вспомню», – думаю и засплю! Не могу вспомнить!

22 ноября 1974г. , Псков. Курбатов. Письмо прочел с болью и единомыслием, с тою же горечью за судьбу человека и искусства.

Я избрал другой род борьбы с шинельной бесцветностью литературы (она еще эту шинель порою чуть не добродетелью норовит выставить – совершенный Грушницкий на водах) – возвращение ей благородного художественного существа. То есть тут надобно начинать с себя, с очищения своего языка, зрения и слуха, а на склизкой стезе литературной критики, тем более при первых шагах на этой стезе – это куда как затруднительно. Я осмеливаюсь порою притворяться, что для меня первичны эстетические принципы литературы, что меня более тревожит язык, цветовое, живописное, музыкальное совершенство и многообразие словаря, чем «размер» правды, исповедуемой сочинителем, а сам между тем знаю, что правда не ходит в рубище. То есть не в жизни – тут-то как раз это единственное платье истины, а в высоком искусстве. Правда – прекрасна, и я берусь это подтвердить великолепной литературой прошлого и лучшими книгами сегодняшней литературы.

Душа растет не только светом, но и бедою, и страданием, и это прекрасно выговаривается в литературе, только бы мера беды не перешла границы и не сломала художника – тогда недолго ослепнуть.

О смерти на войне В. П. Астафьев пишет: «Горькое твое письмо о смерти брата долго лежало перед моими глазами, не раз я перечитывал – понимаю и вижу за этим строками много. Теперь тебе понятней станет то, что переживал наш брат на войне – к смерти привыкнуть нельзя нигде, и на войне тоже, но притерпеться, отупеть возможно. Я после войны лет пять или семь не реагировал на смерть, закапывал людей, как поленья, лишь смерть махонькой дочери (непривычно! не хоронил детей) – сшибла меня с ног в прямом смысле, и я даже нюхал нашатырный спирт, «не брало» остальное» (14 июня 1976г. д. Сибла).

В. Курбатов очень уважительно относился к писательскому таланту Виктора Петровича, при общении с ним, как он выражался, «заряжал аккумуляторы». Но пишет в одном из писем: «Перед тем, как я примусь писать, а будет это, вероятно, летом, если найду какую-нибудь возможность устроиться в деревне, мне хотелось бы повидаться с Вами, просто немного побыть подле Вас: скажу так – зарядить аккумуляторы. Не уедете ли Вы куда-нибудь в конце мая – начале июня?»

И 5 октября 1975г. из Пскова: «Глаз у Вас с каждым разом все зорче. Я очень люблю Ваши дожди – всякий раз разные и всегда радостные. И тут с удовольствием увидел, как засветился и завеселился весенний дождь, как зазвенел против прежнего. В пейзажах, впрочем, везде, живопись стала тоньше, ритм яснее и звукопись совершеннее».

2. В. П. Астафьев – А. Н. Макаров.

В письме от 13 ноября 1974 года В. П. Астафьев пишет В. Я. Курбатову: «Сейчас я уже очень устал. Много сделал за два месяца беспрерывной почти работы, но еще больше надо сделать, чтобы закончить повесть и приняться за трудные размышления о судьбе покойного критика А. Н. Макарова – человека талантливого, но загруженного машиной времени и измотанного ею до того, что лишь перед смертью он понял, что «не тем занимался»

Эти строки заставили меня задуматься о том, каким человеком был А. Н. Макаров, как судьба связала их с Виктором Петровичем. Помогла ответить на эти вопросы опять же переписка Виктора Петровича с Александром Николаевичем.

В нашем музее есть книга «Твердь и посох». Это переписка В. П. Астафьева с А. Н. Макаровым, главным редактором «Молодой гвардии», изданная в Иркутске в 2005 году.

Виктор Петрович познакомился с Александром Николаевичем, когда окончил Литературные курсы. Макаров, как говорил о нем Лев Аннинский, был «умный и честный, то есть либеральный». Виктор Петрович писал: «Он воистину был настроен на ритм всей нашей литературы: «от поэзии до очерка и от Москвы до самых окраин». Он делил литературу на плохую и хорошую, писателей на талантливых и бездарных. В. П. Астафьев мечтал с ним познакомиться, но он никак не мог найти подходящего момента. И он стал посылать ему свои книги, но не надеялся ни на какой отклик и думал, что не подпишет Макаров его книгу. И вот Макаров через полгода написал Виктору Петровичу первое письмо, в котором отметил, что Астафьев «поразительно «свойский», круто посоленный». Он пишет, что читал Виктора Петровича с наслаждением, вдыхая запахи пряные и смолистые. А в конце письма он отмечал: «хороший в Вас растет писатель».

А. Н. Макаров был старше Виктора Петровича во всех отношениях, он был мудр, деликатен, чист мыслями, но Виктор Петрович никогда не чувствовал в их отношениях разницы в возрасте. Они дружили на равных. В 1964 году Виктор Петрович встретился с Макаровым. После этой встречи в Москве больше нигде не останавливался, только у Макарова. Вот так вот они подружились. Об этой дружбе можно узнать, прочитав книгу «Твердь и посох».

В переписке с А. Н. Макаровым В. П. Астафьев, так же, как и в переписке с В. Я. Курбатовым, затрагивает тему современной литературы, говорит о великих писателях современности и о том, как сложно сейчас пробиться писателю, о тяжелых взаимоотношениях природы и человека, о судьбе русской деревни.

В мае 1964г. В. Астафьев пишет: «Неужели при нашей жизни так и не снимут с нас намордник? Неужели мы так и будем, как в десятислойном пироге пребывать, где десятым слоем является еще и цензор свой, доморощенный, в брюхе и печенке сидящий.

Все вспоминаю эпиграмму, невеселую, старую, но подходящую по времени: «Орел был у нас председатель. Зайчишка был наш издатель, а критиком был медведь. Чтобы быть российским писателем, б-а-а-а-альшое здоровье надо иметь!»

А. Макаров на это письмо отвечает 7 июля 1964 года: «А вы думаете, у меня хоть одна статья появилась в том виде, в каком я ее написал? Да наши редактора любым цензорам двадцать очков вперед дадут. Я тоже иногда вспоминаю старую эпиграмму, но не ту, а другую, поскольку пишу статьи: Здесь над статьями совершают вдвойне кощунственный обряд, как православных их крестят и как евреев обрезают. Писателю всегда жилось трудно, таков уж его удел».

Из письма, написанного осенью 1962г. я узнала о том, каким замечательным читателем был Виктор Петрович, как умел самокритично относиться к себе, анализировал свою работу в сравнении с произведениями любимых им писателей и в то же время верил в то, что сумеет писать достойно. В. П. Астафьев пишет: «Прочитал «Зиму тревоги нашей». Стейнбека я любил и раньше за «Гроздья гнева» и в особенности за «Жемчужину», а теперь просто боготворю его. Вот ведь как «просто» умеет писать человек! И это еще перевод, а как, поди, здорово в оригинале! Да, после таких книг почешешь, почешешь думалку и начинаешь листать написанное и вдруг убеждаешься в собственном убожестве. Коварные эти мужики, мастера-то, нет-нет да и вышибут из седла самоуспокоенности, шпыняют под бока, гляди, мол, как надо писать-то. Ну авось, да небось и мы свою полоску вспашем. Если в это не верить – пропадай моя телега все четыре колеса!»

А. Н. Макаров увидел в произведениях Виктора Петровича особое, доброе отношение к людям. Он считал, что так «бывает добр человек, сам узнавший почем фунт лиха. » «Когда и как вы это узнали,- пишет Макаров,- не знаю, но в книжках Ваших это чувствуется".

В мае 1963 года Виктор Петрович пишет Александру Николаевичу о несчастье, которое произошло в его семье: заболели от укуса клеща Мария Семеновна и ее племянник. Личное письмо питателя переходит в размышление о судьбе российских лесов и о значении современной литературы в воспитании молодежи. Вот что он пишет: «Леса заражены энцефалитным клещом до безобразных размеров. Больницы наши были забиты людьми совершенно разбитыми и надолго выведенными из строя с последствиями на всю жизнь. Были случаи укусов клещами даже в городском парке. Вот так природа мстит за истязания и разбой, учиненные нами.

Есть такая малая птаха синица-московка, она питается исключительно этим клещом и съедает его, говорят, до 45кг в год. Но она любит боровые, густые леса, и в вырубленных, захламленных местах не живет. Ее на обрубленном Урале почти нет, встречается только на севере и изредка возле нас, и вот, пожалуйста, не стало птахи малой, и пошел мор на людей. Когда только у нас и научатся понимать и осмысливать цитаты, хотя бы того же Энгельса, насчет того, что к природе надо притрагиваться осторожно, иначе она отомстит.

А какая уж тут осторожность. Весь Урал обрубили, разгромили на века. Куда ни сунешься, везде брошен лес, везде хлам непролазный и лесная зараза.

Все пробую «звук» отработать и писать, как наши славные россияне писали стихи, – складно и со смыслом. А то уж больно много развелось у нас модных прозаиков и, как ни странно, поэтов, которые пишут спустя рукава, оставляя писательскую работу в стороне. Стихи пишут длинные, нескладные. И для кого только? Главное – ребятишек развращают. В провинции косяки студентов ходят со стихами, где развязность и хилософия заменяют всякий смысл и поэзию».

Читая письма А. Макарова, я поняла, как высоко ценил он писательский талант В. Астафьева. И возникает чувство гордости за то, что этот замечательный писатель был моим земляком, приезжал в наш поселок, общался с моими односельчанами, учителями, родственниками, что наша школа носит его имя. И очень хочется, чтобы с мнением А. Макарова познакомились другие.

А. Макаров считает произведения В. Астафьева особенными, удивительными, отмечает талант писателя в изображении природы.

Он пишет ему: «Спасибо за «Хлебозары». Удивительно вы пишете, не знаю, как насчет звучания, но запахом полей, хлебов, грозы повеяло от этих страничек».

3. В. П. Астафьев – Б. Н. Назаровский.

Вскоре после открытия музея Мария Семеновна передала в наш музей переписку с Б. Н. Назаровским. И долгое время мы не могли узнать, кто такой Б. Н. Назаровский, никто такого человека не знал. А спросить у Марии Семеновны не догадались, хотя многие письма подписаны: Виктор и Мария Астафьевы.

На наше счастье, мы познакомились (через переписку) с Л. В. Мишлановой, членом Союза журналистов России, которая живет в Перми и была хорошо знакома с В. П. Астафьевым и М. С. Корякиной (Астафьевой). Мы решили расспросить у Лидии Витальевны о Борисе Никандровиче, и она рассказала нам, что Б. Н. Назаровский (1904 – 1972) известен больше всего как журналист, редактор, общественный деятель, краевед, а позже и написала нам письмо.

В письме, которое написала Лидия Витальевна Мишланова (9. 11. 2008г. ) совету музея Подтесовской школы №46 можно прочитать следующее: «Борис Никандрович упорным самообразованием достиг больших знаний, преподавал в вузах Москвы и Перми. Был в войну (в 40 – х гг. ) заместителем председателя Молотовского (Пермского) облисполкома. Возглавлял редакции областных газет и Пермское книжное издательство (будучи главным редактором). Это он первый посоветовал Виктору Петровичу писать о том, что он лучше всего знает, – о родных местах, о Сибири. Это он шуткой – шуткой, но подталкивал вчерашнего солдата к освоению культурных богатств.

Внешне Борис Никандрович был похож на Дон Кихота: высокий, худой, бородка клинышком. Был очень умен, остер, насмешлив, в знаниях многогранен. Не только Виктор Петрович, но и мы, многие, испытали на себе его влияние. Это выдающийся человек Перми. Мы его помним. К 100 – летию выйдет книга о нем».

Лидия Витальевна отправила нам также свою книгу «Самостояние», один из очерков которой посвящен Борису Никандровичу. Из этого очерка я узнала интересные факты о личности Б. Н. Назаровского. Лидия Витальевна пишет: «Журналисты и редакторы нашего поколения знали Бориса Никандровича в 1960-е – начале 1970-х годов, – так сказать, позднего Назаровского. Борис Никандрович в высшей степени талантливо поддерживал и растил в людях самые ценные, самые высокие человеческие качества: умение и желание мыслить самостоятельно, ко всему подходить творчески, различать добро и зло, защищая одно и сопротивляясь другому, поступать высоконравственно – то есть, прежде всего, бескорыстно».

Из письма Б. Н. Назаровскому, датированного 24 апреля 1964 года, я очень много узнала о том, как ценили и понимали в семье Астафьевых искусство. Казалось бы, откуда у Виктора Петровича такое стремление к прекрасному, ведь не было у него ни музыкального, ни художественного образования, да и литературное образование он получил, уже став писателем. А в письме Мария Семеновна пишет о посещении концертов классической музыки, о театральных спектаклях, о кино, причем, пишет очень прочувствованно, с пониманием, тонко выражая свое отношение к увиденному.

Из письма от 11 ноября 1970 года мы узнаем о том, с каким трудом «пробивалась» в печать «Пастух и пастушка»: «А вот с «Пастушкой» так дело и не сдвинулось. Конечно, если бы пойти на уступки, то те же «Сибирские огни» хоть сейчас взяли бы. Но»

Так как письма пишет Мария Семеновна, то из них можно многое узнать и о взаимоотношениях Виктора Петровича с женой. Мне кажется, что Мария Семеновна очень ценила талант своего мужа и во всем ему помогала, переживала вместе с ним все неудачи, заботилась о его здоровье. Она пишет Борису Никандровичу: «Если будет лучше со здоровьем, то Витя поедет в Москву на недельку. А после опять за стол – осень да зима всегда для Вити были самым рабочим временем. Он и за это время написал пять затесей, будто между делом, три из них, на мой взгляд, просто превосходные».

На встрече в нашей школе на вопрос о том, какое у него самое любимое произведение, Виктор Петрович, не задумываясь, ответил: «Пастух и пастушка». Читая переписку В. П. Астафьева, я понимаю, что оно не только самое любимое, но и самое трудно доставшееся, так много писем посвящено именно этому произведению и тому, с каким трудом удалось его напечатать. Вот и в письме к Борису Никандровичу читаю: «В издательстве «Молодая гвардия» нынче должна выйти у него большая книга, в ней и повесть «Пастух и пастушка». Они все выжидали, и только когда появилась публикация в журнале, рискнули ее оставить в книге, но точно по журнальному варианту и ни слова больше. Вот и вызвали его освободить рукопись от непроходимого»

Письма к Б. Н. Назаровскому – это письма вологодского периода жизни В. П. Астафьева, поэтому в них много о писателях Вологды. Так, в письме от 15 марта 1971 года, читаем печальные строки: «И сороковины по Коле (Рубцову) отметили тоже путем, как говорится, все съездили на кладбище, отряхнули венки, поговорили, погоревали, выпили по рюмке горькой, на могилку покропили, а после уже застольем сидели до позднего часа, стихи читали, пели, говорили, плакали, все вспоминали, вспоминали». В этом же письме читаем замечательный отзыв о романе В. Белова: «В. И. Белов написал прекрасный роман – первую часть. Какая у него память на детали – диву даешься. А какие люди в романе!». И еще об одном писателе, правда, не вологодском, но очень талантливом – Евгении Носове: «Удивительный он человек, этот Женя Носов, талантливый, скромный, думающий, эрудированный – с ним даже молчать и то интересно, а уж говорить, думать». В этом же письме прочитала о каком-то важном писательском собрании, на котором присутствовали и секретарь обкома, и зав. сектором печати при ЦК, и многие другие высокопоставленные персоны. Мария Семеновна описывает выступление Виктора Петровича на этом собрании: «В. П. выдал такую речь и относительно современной критики, и по поводу «Нового мира», и о военной литературе, что после его выступления сразу объявили перерыв, и все ребята почему-то ко мне подходили и все утешали, мол, не бойтесь, ничего не будет, мол, мы в обиду не дадим». Видимо, очень смелым было это выступление и опасным для Виктора Петровича, но он не испугался. И это еще больше вызывает к нему уважение.

4. В. П. Астафьев – Ф. Р. Штильмарк.

В 2003 году конкурс «Золотая осень В. П. Астафьева» был проведен в нашей школе и завершился конференцией, а также открытием второго зала музея.

Для подведения итогов конкурса были приглашены ученые, писатели, деятели культуры, знавшие В. П. Астафьева. В их числе был и Феликс Робертович Штильмарк, ученый-эколог, писатель, сын Роберта Александровича Штильмарка, автора известного романа «Наследник из Калькутты». После встречи началась переписка нашего музея с Феликсом Робертовичем, которая продолжалась до его смерти в 2005 году. Феликс Робертович Штильмарк связан с Сибирью и Красноярским краем не понаслышке, а потому, что его отец Роберт Александрович Штильмарк достаточно долгое время находился в ссылке в городе Игарка.

После освобождения в 1953г Роберт Александрович некоторое время жил в Енисейске и в с. Маклаково, откуда писал письма сыну Феликсу, рассказывал о жизни, по сравнению с которой бледнеют все романы и повести.

Феликс навещал отца в Маклаково и Енисейске. Встречи с отцом привели к тому, что Феликс Робертович очень полюбил сибирскую природу, Красноярский край.

Всю свою любовь к природе, не только сибирской, а вообще, Феликс Робертович пронес через всю жизнь и деятельность, научную и литературную.

Нам посчастливилось общаться с этим интересным и замечательным человеком, читать его книги, те, которые подарил он в наш музей, и те, которые уже после его смерти подарила его вдова, Носкова Надежда Константиновна.

Собирая материалы по переписке В. П. Астафьева, я заинтересовалась письмами Виктора Петровича к Феликсу Робертовичу, копии которых передал в наш музей писатель А. М. Бондаренко.

Основные темы переписки В. П. Астафьева с Ф. Р. Штильмарком – это современная литература, наша родная природа, Сибирь. И это не случайно, ведь Феликс Робертович – активный защитник природы, создатель многих заповедников.

28 мая 1990 Виктор Петрович пишет: «Прошло десять лет, как я вернулся домой. Все десять лет, жалея время и щадя себя, я не притрагивался к дому. Сложили лишь печку, ибо была в доме какая-то «плита», а я без русской, хоть и небольшой, печки русскую избу не воспринимаю».

Девяностые годы были нелегкими в жизни нашей страны. Сибирь не была исключением. Вот что пишет об этом времени Виктор Петрович в декабре 1992 года: «Жизнь в Сибири сделалась очень тяжелая, как и везде: наступила зима, люди и дети замерзают, мрут, и им, конечно, не до книг и не до искусства. Будем молить Бога, чтобы полегче было в наступающем году».

С болью в сердце В. П. Астафьев пишет: «Современные дебилы-разгульники, используя благодатную весну, зажгли край со всех сторон – горело и в городе, и в селе, и в горах, и в полях, горела и Овсянка, а напротив, на дивных хребтах, опалено все подряд, и еще пыльные бури поднялись – вот я и увидел, каков он будет, конец света» .

Или в письме от 27 декабря 1991 года: «Поездка в осеннюю тайгу на Енисей и на Сым не только не пособила и не вдохновила, но и доконала меня. Идет такое избиение природы, такое всеобщее нападение на нее, что волосы дыбом встают. Все наши беды жизни удесятеренно обрушиваются на природу, бьют все, что появится, рвут с корнем все, что растет, Енисей искрещен самоловами, которые оставлены на дне в зиму, губят там всякую тварь. О, Господи!»

А в письме от 30 марта 2001 читаем: «Какое прекрасное обиталище подарил Господь этой неблагодарной, звероподобной свинье, что от рождения своего подрезает корни под собой, похабит землю, которая его кормит, терзает прекрасный лик матери – природы.

Теперь уж и не знает, как убрать за собой, как избавить от надвигающейся гибели это двуногое существо, смевшее называть себя разумным, чтобы не погибнуть в безумии. Вот к нам, в такой дивный край, на берег Великой Реки, волокут радиоотходы, уверяя всех, что это спасительное благо для России. Вернуть землю, определиться с крестьянами - кормильцами, которых сами же разорили, не могут уже, так хоть корку из щелей чужого стола выковырнутую, и еще какое-то время посуществовать. И никому из человеков нет дела до человека, ввергнутого в беду, так и живут по железному коммунистическому закону – отбери хлеб у ближнего своего, и пусть он умрет сегодня, а я подохну все-таки завтра. Безбожники! Неблагодарные твари с темным рассудком, они все же доконают жизнь на Земле».

И в то же время Виктор Петрович очень уважительно пишет о потомственном русском рыбаке и охотнике 28 сентября 1990: « а вон мы были в зимовье потомственного русского рыбака и охотника – светлица! Угодья и жилье в порядке, сарай в идеале, топоры остры, ложки мыты, на стенке киноактриса Удовиченко красуется».

Виктора Петровича и Феликса Робертовича объединяет и любовь к Сибири. Одной из тем их переписки является Енисейск, что особенно радует меня как жительницу Енисейского района, знающую об этом городе не понаслышке.

10 сентября 1992 В. Астафьев пишет: «И прирос я к Енисейску, большая какая-то у меня любовь к нему. Хоть трудно, все же восстанавливается, есть же и монахи-трудяги, есть студенты, которые приезжают сюда, чтобы поработать до начала учебного года – за одни монастырские харчишки вкалывают парни, но если кликнуть кличь на всю Русь. Гляжу вот на них и думаю – да не одолеет тьма силы светлые! Так хочется в это верить. А ты уж совсем ярославским огородником стал или тоскуешь по Сибири-то? Да как по ней не тосковать? Это ж чудо нам открытое и увиденное, я уж не говорю – почувствованное». С этими словами нельзя не согласиться.

2 В. П. Астафьев писатель и человек (по материалам переписки).

Таким образом, из переписки В. П. Астафьева можно сделать следующие выводы: во-первых, Виктор Петрович, много писем посвящает теме литературы, рассуждает о современных «легкомысленных, нерадивых» писателях и классиках XIX – XX века, пишет о том, как сложно талантливым людям пробиться в литературу и удержаться в ней.

Второй, не менее по важной темой, является тема природы, родного края, Сибири, проблемы пагубного влияния людей на нее. Он с любовью и в то же время со скорбью описывает гибнущие на его глазах реку, леса, тайгу.

К жизни Виктор Петрович всегда относился просто, любил ее по-своему, хоть она, жизнь, его никогда не баловала. Но, несмотря на невзгоды, беды, перенесенные им, он считал, что всем отводится в жизни столько испытаний, сколько человек может вынести.

В письмах В. П. Астафьева я увидела его отношение к культуре. Он пишет, что народ стали приучать к простому, «плоскому» восприятию культурных ценностей, видеть в них лишь что-то материальное, а людей мыслящих не воспринимать.

С болью в сердце Виктор Петрович вспоминает о войне. Войне, безжалостно убивающей все на своем пути. Он постоянно просит Бога, чтобы больше войн не было, потому что настрадались уже люди за свой век и не выдержат они больше мук.

Письма В. П. Астафьева не просто пустые фразы, они прочувствованны, пропущены через сердце. Все это находит отражение в его произведениях: и в художественных, и в публицистических.

Меня заинтересовало его произведение «Ода русскому огороду», в котором Виктор Петрович особое место уделяет теме памяти. Он пишет: «Память моя, что ты делаешь со мною? Все прямее, все уже твои дороги, все мрачней образ земли, и каждая дальняя вершина чудится часовенкой, сулящей успокоение. Память моя, сотвори еще раз чудо, сними с души тревогу, тупой гнет усталости, побудившей угрюмость и отравляющую сладость одиночества. И воскреси, – слышишь? – воскреси во мне мальчика, дай успокоиться и очиститься возле него. Озари же, память, мальчика до каждой веснушки, до каждой царапинки, до белого шрама на верхней губе». В этом произведении пожилой человек вспоминает о своем раннем детстве, точнее, об одном вечере, когда вымыли тетки малыша в бане и отправили одного темным вечером через огород к дому. Этот путь в повести обрастает дополнительными воспоминаниями о том, что мальчик узнал о жизни прежде и что узнает потом, предстает, как нить, на которую нанизываются, словно бусы, фрагменты жизненного опыта писателя.

Все это перекликается с письмами Виктора Петровича к Валентину Курбатову, в которых он говорит о том, что Господь наградил его памятью.

Огромное значение в этих воспоминаниях играет огород, его земля и растения. В. Астафьев вспоминает не о саде, а об огороде; не о яблоках, а об огурцах и картошке; осознает ценности не дворянской, а крестьянской культуры. Земля предстает у писателя таинственной одухотворенной силой, рождающей все живое».

Земля наполняет и самого писателя чувством любви и жалости, тем более, есть что и есть почему жалеть. Об этом он пишет во многих своих затесях. В затеси «Унижение» В. П. Астафьев описывает поход в зоопарк. Там он увидел поникшего в неволе глухаря и невольно задумался о глубоком вреде, унижении, которое люди наносят всей живой природе. «Глядя на невольника - глухаря, я подумал, что когда-то птицы великаны жили и пели на свету, но люди загнали их в глушь и темень, сделали отшельниками, теперь вот и в клетку посадили. Оттесняет и оттесняет человек все живое в тайге газонефтепроводами, адскими факелами, электротрассами, нахрапистыми вертолетами, беспощадной, бесшумной техникой дальше, глубже. Но велика у нас страна, никак до конца не добить природу, хотя и старается человек изо всех сил, да не может свалить под корень все живое и под корень же не лучшую ее частицу, стало быть, себя. Обзавелся вот «природой» на дому, приволок ее в город – на потеху и для прихоти своей. Зачем ему в тайгу, в холодную ночь, по колено, а где и по пояс в воде переть на ток. Он здесь получит удовольствие, за два гривенника насмотрится на зверей, наслушается реву, песен и стона».

К этой же теме относится затесь «И милосердия»:

«. И когда я услышал от этого спокойного отца, спокойно рассказывающего о том, как «несмышленая» девочка кормила голубей отравленной пищей, полученной им в санэпидемстанции, потому что голуби стали болеть, могли заразить людей и животных и нужно было их истреблять, то воспоминал, как в другом месте другие «борцы» за здоровье людей обсыпали предвесенний лес дустом, чтобы убить энцефалитного клеща. Но клеща в эту пору не убить – он, оцепенев, спит в гнилых пеньях, колодинах и под корой, а вот птицу в той местности истребили всю подчистую».

В своих письмах Виктор Петрович очень часто пишет о воспитании молодежи, о том, как должен жить человек, как должен относиться к окружающим. Об этом же мы читаем и во многих его произведениях.

В затеси «Записка» Виктор Петрович описывает случай, когда родной сын привез в город собственную мать, неграмотную, изношенную и «забыл» ее на вокзале с запиской: «На прокорм легка, хотя и объесть может. Но не зловредна». Как мало написано и емко, мудро, что хочется вместе с писателем пороть этого сынка, «до крови, до визга, чтоб далеко и всем было слышно»

Есть у В. Астафьева затесь «Игра», в которой он написал, что однажды он увидел, как мальчики гоняют по тротуару шайбу. Шайба звонко щелкала, летала и отчего-то крошилась. Присмотревшись, Виктор Петрович увидел: «мальчишки играют пряником, какие в детстве нам давали по праздникам, и, бывало, прежде чем надкусишь пряник, долго слизываешь с него сладь, застывшую разводами, пятнами и лунками. Пряник походил на маленькую далекую луну и так же, как луна, был манящ, недоступен и прозрачен». Что с нами? Наверное, мы стали жить так хорошо, что разучились ценить хлеб, ценить чужой труд, да и многое еще разучились ценить. Почему все это происходит?

В затеси «Послание во Вселенную» он пишет: «Люди Земли послали в космос пластинку, надеясь завязать контакт с разумными существами, если они есть в небесном пространстве. Все добрые сведения о нас, о нашей планете нанесены на пластинку, и только ничего там не сказано о войнах, о голоде, о болезнях и братоубийстве. Что это – «лакировка действительности»?». Этот и многие другие вопросы задает читателю В. П. Астафьев своими произведениями, к числу которых можно смело отнести и переписку.

Заключение.

До бесконечности можно говорить о В. П. Астафьеве, как о писателе, но многое о нем, как о человеке, со своими переживаниями, чувствами, проблемами, еще не досказано. Когда изучаешь жизнь великих людей, невольно задумываешься и о своей судьбе, вчитываясь в написанные строки, ты сравниваешь, ставишь себя на место этого человека и понимаешь, что как ни тяжела бы была жизнь нужно бороться, только в борьбе с невзгодами воспитываются настоящие люди.