Особенности жизни Мамина-Сибиряка

Великие люди, жившие на Урале в конце 19 и начале 20 века Кто они? Думаю, в истории уральской культуры они представлены Дмитрием Наркисовичем Маминым - Сибиряком и его единомышленником и другом Алексеем Кузьмичом Денисовым - Уральским. Оба разными средствами (один - великолепной прозой, другой - кистью и резцом) открывали Урал России и всему миру. Имя Мамина - Сибиряка известно каждому школьнику, имя его друга и нашего земляка - екатеринбуржца, художника, камнереза Денисова - Уральского - лишь узкому кругу историков, искусствоведов и камнерезов. «Спросите любого американца о русской культуре того времени, - пишет глава фонда Фаберже В. В. Скурлов, - и он назовёт три имени - Репин, Фаберже и Денисов - Уральский»

Впервые имя этого знаменитого художника я услышала в музее изобразительных искусств города Екатеринбурга. Мы долго ходили по залам, рассматривая необычные экспонаты Неожиданно увидела грандиозную картину, заворожившую меня. «Октябрь на Урале,- прочитала я. – Художник Денисов-Уральский. Какая необычная фамилия!» Поднявшись на верхний этаж, увидела небольшие изделия уральских мастеров из камня. И опять уже знакомая фамилия «Кто он такой, этот неизвестный автор, покоривший меня простотой, силой, эмоциональностью, красотой?» - спросила я экскурсовода. Она ответила, что первым о нём рассказал искусствовед Б. В. Павловский, издавший в 1953 году книгу о художнике как талантливом живописце, но неизвестном в России.

Спустя четверть века, в 1978 году, вышла его книга «Очарован Уралом», тепло встреченная читателями. Она оценена в печати как «первое биографическое произведение о выдающемся художнике и патриоте края, как попытка раскрыть всю многогранность этого удивительного человека». Б. Павловский рассказал о бесконечных таинственных исчезновениях и кражах работ Денисова, начавшихся ещё при его жизни в Москве, Санкт - Петербурге и Америке, о загадочных обстоятельствах появления ювелирных и камнерезных витрин художника на пристани Камы и Перми, о бесследном исчезновении вместе с полотнами И. Репина, В. Верещагина, Н. Рериха шедевра художника - картины «Лесной пожар» после демонстрации в 1904 году на Всемирной выставке в Сент – Луисе. Эти трагические события нашли отражение и в наши дни. Так, очерк «Дарю Екатеринбургу», опубликованный журналом «Уральский следопыт» в 1976 году, с эмоциональным описанием открытых в Перми каменных скульптур Денисова и его великолепных камней вместо помощи знатоков - следопытов по дальнейшим поискам исчезнувших сокровищ, оказался началом многотомного дела об ограблении минералогического музея Пермского университета.

Совсем уже удивительный поворот событий последовал спустя несколько месяцев после выхода в свет книги «Очарован Уралом». После 75 - летнего путешествия по штатам Америки «Лесной пожар», увенчанный в 1904 году высокой наградой на Международной выставке в Сент - Луисе, был передан американцами в дар советскому народу.

3 Казалось, можно было бы радоваться: картина, исчезновение которой десятки лет было опутано слухами и легендами, возвращается на Родину!. Но её судьба и новое местонахождение до сих пор остаются неизвестными.

А между тем сверкнёт новой гранью где - нибудь в Москве или Петербурге разбитая на мелкие мозаичные осколки жизнь уральского камнереза. То появится яркий букет поразительных архивных воспоминаний петербургского исследователя В. В. Скурлова. То вернутся на страницы столичных журналов об антиквариате заметки о скромной уральской выставке в Доме актёра, где были представлены оригинальные насыпные иконы Денисова, резко выделяющиеся из привычной иконописи своей необычностью

Меня заинтересовал этот неизвестный уральский художник, друживший с патриотом Урала Маминым – Сибиряком, который словом, художественным образом рассказывал о суровой и невидимой глазу красоте края. Я решила как можно больше узнать об этих интересных людях

УралМогучий Урал. Здесь есть всё: и высокие, мощнейшие горы, которые покоряют своей величественностью, и острые скалы, и бурлящая, игривая Чусовая, и небольшие ручейки, и глубокие озёра, и еловые, пихтовые леса, дурманящие смолистым запахом, и белоствольные берёзки, меняющие свой облик от сезона к сезону (то они в прозрачном покрывале, то в очаровательной белой шубке, то в зелёном, изумрудном одеянии, то в разноцветном блеске ярких огоньков – листочков) Урал Таким его видят Денисов - Уральский и Мамин – Сибиряк. Два друга, нежно любящие свой край, говорящие о нём с нежностью, теплотою. Один – с помощью кисти, красок, холоста, резца, минералов, другой – благодаря красоте слова, его нежным и переливчатым отливам, силе и могуществу. Два друга, непознанных, незаслуженно забытых, но наших, уральских кровей. Я думаю, что о таких замечательных людях забывать никак нельзя. В этом актуальность данной работы.

Особенности жизни Мамина-Сибиряка

На берегах трех горных речек, впадающих в бурную реку Чусовую, в самой глубине Уральских гор, раскинулся заводской поселок Висим. Более двух столетий назад, при Петре Первом, богатый купец Демидов построил здесь завод, изготовлявший железо.

Работали здесь крепостные крестьяне. Тяжел был заводской труд. Платили мало. Рабочих притесняли, наказывали за малейшую провинность, пороли розгами. Нередко вспыхивали на заводах восстания. С «бунтовщиками» жестоко расправлялись: заковывали в цепи, ссылали на каторгу в Сибирь.

Посреди поселка стоял небольшой одноэтажный деревянный дом. В нём в семье заводского священника Наркиса Матвеевича Мамина 25 октября 1852 года родился будущий писатель Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк.

В семье было четверо детей. Жили скромно: отец получал маленькое жалованье, немногим больше заводского рабочего. Много лет он бесплатно учил детей в заводской школе. «Без работы я не видал ни отца, ни матери. Их день всегда был полон трудом», - вспоминал Дмитрий Наркисович.

Худенький черноглазый Митя рос вдумчивым и любознательным мальчиком. Он видел нищету заводских рабочих, богатство и роскошь их хозяев.

Вместе с поселковыми ребятишками прибегал он к «машинной» - так называли сарай возле заводской конторы, куда сажали арестованных рабочих. С горячим сочувствием смотрел мальчик сквозь щель сарая на «разбойников», закованных в кандалы, а дома подолгу расспрашивал про них отца.

В низенькой комнатке отцовского дома по вечерам часто читали вслух. «В нашем доме книга играла главную роль, - вспоминал писатель, - и отец пользовался каждой свободной минутой, чтобы заняться чтением».

О небольшой домашней библиотеке заботилась вся семья Маминых.

Однажды на телеге привезли книжный шкаф из Тагила. Это было настоящее семейное торжество. На полках шкафа разместились книжные сокровища: сочинения Карамзина, Пушкина, Гоголя, Кольцова, Некрасова, Тургенева и Гончарова, с них и началось знакомство Мити с великой русской литературой.

«Это наши лучшие друзья, - говорил отец, указывая на книги. - И какие дорогие друзья. Только подумать, сколько нужно ума, таланта и знаний, чтобы написать книгу. Потом ее нужно издать, потом она должна сделать далекий-далекий путь, пока попадет к нам на Урал. Каждая книга пройдет через тысячи рук, прежде чем станет на полку нашего шкафа». В шкафу хранились и номера самого передового журнала 60-х годов - «Современника» со статьями Чернышевского и Добролюбова. Взрослые читали их вслух, и Митя «еще детским ухом прислушивался в далеком медвежьем углу к отзвукам и отголоскам великого освободительного движения 50-х и начала 60-х годов», - так рассказывал в своей автобиографии писатель. Эти незабываемые впечатления вызывали у подростка раздумья о справедливости и человеческом счастье.

Учился Митя в поселковой начальной школе. Она помещалась в большой избе. Учеников было немного. Учились большей частью дети заводских служащих.

Рабочие своих детей посылать в школу не имели возможности, их дети тоже должны были зарабатывать на жизнь.

Большим приятелем Мити стал сын заводского кладовщика Костя. Их сдружила общая страсть к чтению. Костя читал все подряд, он знал множество интересных историй. Вместе с Митей они придумывали увлекательные игры.

Играли в путешественников, в морских пиратов; летом ходили в горы «на зеленый простор».

Когда Мите исполнилось двенадцать лет, отец отвез его и старшего брата Николая в город Екатеринбург и отдал их в духовное училище - бурсу, где готовили служителей церкви. Дикие бурсацкие нравы так подействовали на впечатлительного мальчика, что он заболел, и отец забрал его домой. С большой радостью вернулся Митя в Висим и в течение двух лет чувствовал себя опять счастливым: чтение чередовалось со скитаниями по горам, ночевками в лесу и балаганах (изба без окон) приисковых рабочих. Снова встречался и беседовал любознательный подросток с людьми из народа; еще глубже раскрывалась перед ним их тяжелая жизнь.

Быстро пролетели два года. У отца не было средств отдать сына в гимназию, и его снова отвезли в ту же бурсу.

На себе испытал Митя все ужасы бурсацкого «учения», о которых читал в повести Н. Г. Помяловского «Очерки бурсы».

В книге воспоминаний «Из далекого прошлого» Дмитрий Наркисович описал свои впечатления о своём обучении в духовном училище. Рассказал он о зубрежке, о телесных наказаниях, о невежестве учителей и грубости воспитанников.

Настоящих знаний в училище не давали, а учеников заставляли заучивать наизусть целые страницы священного писания, петь молитвы и псалмы. Многие юноши ничего не слышали о таких писателях, как Пушкин, Гоголь. Чтение книг считалось делом недостойным «настоящего» бурсака. В бурсе ценилась только грубая сила. Взрослые двадцатилетние ученики обижали слабых двенадцати-тринадцатилетних детей, жестоко издевались над «новичками», за которых никто не заступался. Училищное начальство заставляло бурсаков следить друг за другом и доносить – «фискалить». Ученики делились на богатых и бедных. Бедные жили на «казенных харчах», они постоянно недоедали, поэтому «их лица имели голодное выражение, какой-то серый с трупным оттенком цвет кожи. живыми оставались одни глаза, которые смотрели из-под разорванного козырька суконной фуражки усталым и озлобленным взглядом».

Дмитрий Наркисович считал не только потерянными, но и вредными годы, проведенные в училище. Он писал: «Нужно было много лет, много страшного труда, чтобы вытравить все то зло, которое вынесено мною из бурсы, и чтобы взошли те семена, которые были заброшены давным-давно родной семьей».

По окончании училища Мамин-Сибиряк поступил в пермскую семинарию - духовное заведение, дававшее среднее образование. Семинария мало чем отличалась от бурсы. Та же грубость нравов и плохое преподавание. Священное писание, различные богословские «науки», древние языки - греческий и латынь - вот что главным образом должны были изучать семинаристы. Однако лучшие из них стремились к научным знаниям.

В пермской духовной семинарии в начале 60-х годов 19 века существовала подпольная библиотека. В ней хранились запретные сочинения Герцена, роман Чернышевского «Что делать?» и книги по естествознанию.

Несмотря на все преследования, в Пермской семинарии сохранялся дух свободомыслия, и учащиеся протестовали против лицемерия и ханжества.

Они верили в законы природы, в способность людей изменять общество к лучшему.

Стремясь получить знания, чтобы приносить пользу народу, Дмитрий Мамин ушел из семинарии, не окончив ее: он не хотел быть священником.

Уехав в Петербург, Мамин-Сибиряк поступил на ветеринарное отделение Медико-хирургической академии. Он был увлечен бурным общественным движением 70-х годов, посещал различные студенческие кружки.

Жилось ему трудно. Приходилось экономить на всем: на квартире, на обеде, на одежде, на книгах. Вдвоем с товарищем Дмитрий снимал холодную, неуютную комнату в большом доме, где жили студенты и городская беднота.

Студент Мамин серьезно учился, много читал, слушал лекции, посещал музеи. Решив стать писателем, он перешел на юридический факультет университета, считая, что ему необходимо изучить общественные науки, которые помогут лучше разобраться в окружающей жизни.

В своих будущих книгах он хотел открыть людям Урал, рассказать о тяжелом труде заводских рабочих, о жизни золотоискателей и уральских крестьян. Пусть перед читателем оживет прошлое и настоящее этого удивительного края.

Мамин-Сибиряк перечитывает сочинения любимых писателей, много пишет, упорно работает над языком и стилем. Он становится газетным репортером и пишет короткие статьи по заданиям различных газет. Вскоре в петербургских журналах начинают появляться первые рассказы и очерки молодого писателя.

Продолжая учиться на юридическом факультете, Мамин написал свой первый роман. Он подписал его псевдонимом «Томский» и отнес в журнал «Отечественные записки», который редактировал великий писатель-сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин. Большим ударом для начинающего писателя была отрицательная оценка этого романа, данная Салтыковым-Щедриным. Но Дмитрий Наркисович правильно понял, что ему недостает не только литературного мастерства, но, прежде всего, знания жизни.

Чрезмерная работа, дурное питание, отсутствие отдыха надломили молодой неокрепший организм. Ему угрожала чахотка.

За невзнос платы за учение Мамина исключили из университета. Всем сердцем потянулся юноша на Урал. Там вылечится он от болезни и найдет силы для новых трудов. Весной 1877 года Дмитрий Мамин уехал из Петербурга.

Опять родной Урал! Дмитрий Наркисович ходит по знакомым местам, собирая материал для нового романа из уральской жизни.

Однажды, придя на завод, где производилась прокатка рельсов, он долго стоял, с восхищением наблюдая за слаженной работой прокатчиков. Вся тяжелая работа шла вручную. Рабочие проявляли немало находчивости, ловкости и силы. Но вдруг вырвавшаяся раскаленная полоса железа перебила ногу молодому человеку. Послышался крик пострадавшего и грубая брань заводского управителя.

«У нас, почитай, кажну неделю кого-нибудь срежет у машины», - с грустью говорили рабочие.

Побывал он и на других заводах и промыслах, ездил в глухие уральские деревушки, вместе со сплавщиками спускался на плотах по горной реке Чусовой, посещал вымирающие от голода башкирские деревни, несколько раз приезжал на купеческие ярмарки в Ирбит, где наблюдал дикий разгул сибирских богачей золотопромышленников.

Поездки по Уралу и Приуралью, изучение трудов по истории и хозяйству края расширили и углубили его знание народной жизни. Теперь можно было приняться за работу над романом об Урале, задуманном еще в Петербурге.

Но работу над книгой пришлось отложить. Заболел и умер отец. Дмитрий остался единственным кормильцем большой семьи. В поисках работы решили переехать в Екатеринбург. Поехали на лошадях через горы: железной дороги еще не было.

Но и в большом промышленном городе недоучившему студенту устроиться на службу не удалось. Дмитрий стал давать уроки отстающим гимназистам.

Утомительная работа оплачивалась плохо, но учитель из Мамина вышел хороший, и скоро он приобрел славу лучшего репетитора в городе. Не оставил он на новом месте и литературной работы; когда не хватало времени днем, писал по ночам.

Молодой писатель продолжает заниматься самообразованием. Несмотря на денежные затруднения, он выписывает из Петербурга книги. Ему не пришлось окончить университет, но он добился образования самостоятельно.

В начале 80-х годов в журналах Петербурга и Москвы стали печататься рассказы, очерки и повести до сих пор никому не известного писателя

Д. Сибиряка. Вскоре вышел первый сборник «Уральские рассказы». Героями рассказов были фабричные рабочие, уральские старатели, чусовские бурлаки, в очерках оживала уральская природа. Эти произведения сразу привлекли к себе читателей. Сборник быстро раскупили. Так входил в литературу новый замечательный писатель Д. Н. Мамин-Сибиряк. Его произведения стали ближе к требованиям журнала «Отечественные записки», и Салтыков-Щедрин охотно печатал их в своем журнале.

Большую известность приобрели романы Д. Н. Мамина-Сибиряка «Горное гнездо», «Приваловские миллионы», «Три конца», «Хлеб», «Золото». Подолгу работал писатель над каждым произведением, собирая огромный исторический и современный материал. В романах множество действующих лиц: здесь и мастеровые уральских заводов, и рабочие рудников, и старатели приисков, и крестьяне - жители окрестных деревень. Глубокое знание народной жизни помогло автору ярко и правдиво показать тяжелое положение рабочих и крестьян.

Большую часть своей жизни прожил Мамин-Сибиряк на Урале и не порывал связи с родным краем даже тогда, когда в начале 90-х годов переехал с семьей в Петербург. Он оставался до конца жизни уральцем. «Родина - ваша вторая мать, - писал Мамин-Сибиряк в письме к брату, - а такая родина, как Урал, тем паче. Припомни наших богатырей, которые, падая на сырую землю, получали удесятеренную силу. Это - глубоко верная мысль». Свою писательскую силу Мамин-Сибиряк и сам черпал из непрерывающейся связи с Уралом и его народом.

Особенности жизненного пути Денисова-Уральского

Денисова – Уральского все знали. История его рода - камнерезов и горщиков насчитывает несколько поколений. Известно, что крепостной Осип Денисов был из тех, чьи предки - прямые потомки непокорных стрельцов, бежавших от гнева Петра I и произвола власти, строили на Урале первые раскольничьи скиты.

Искатель лучшей доли, Осип спасал свою совесть, прокладывая дорогу в камнерезном деле исключительно упорством и немалым талантом. То в глухом лесу, то в открытом логу вдоль оврагов, то в твёрдых гранитах или змеевиках «старался» копач Осип Денисов, вкладывая в ненадёжный промысел свою святую веру в счастливый камень и последние силы. После его смерти остался сундучок с заветными кристаллами, которые вместе с любовью к камню Осип завещал сыну Козьме.

Закончив службу в Березовском заводе, занялся Козьма Осипович гранение «искр» и всевозможных вставок. Скупщиков мало заботило качество изделий: кристаллы они сбывали чаще на вес. Козьму Денисова интересовало главным образом художественная сторона его «хрусталя», потому что был он в душе поэтом камня и своего ремесла.

Женившись, Козьма Денисов и вовсе утратил интерес к «искрам» и бусам, передав это дело в руки молодой супруге Матрёны Карповны, которой Бог каждый год посылал в помощницы очередную дочку к досаде хозяина: в доме нужен был наследник.

Сам же Козьма Денисов занялся сравнительно редким и известным только на Урале своеобразным рельефным мастерством, в которые входили «наборные» картины, «насыпные» иконы и горки, представляющие своеобразную коллекцию уральских камней. Кроме Денисова рельефным делом к середине 19 столетия в Березовском заводе и Екатеринбурге занимались ещё один - два мастера. В других центрах камнерезного промысла Урала - селе Шарташ, Горнощитском, Верх - Исетском и Нижне - Исетском заводах о «рельефном» мастерстве вообще не было слышно.

В своём оригинальном художестве Козьма Денисов достиг весьма заметных успехов. В 1872 году он экспонировал свои картины на Политехнической выставке в Петербурге, а год спустя несколько таких пейзажей и горок из минералов представляли перед посетителями Всемирно кустарно - промышленной выставки в Вене.

В Екатеринбурге купил Денисов на углу Покровского проспекта и Кузнечной улицы (ныне улицы Малышева и Сони Морозовой) почернелый от дряхлости крошечный домишко на три окна. Был он таким низким, что, подрастая, даже дети легко доставали рукой до потолка. Зато в подвале дома удобно разместилась мастерская хозяина, довольно быстро ставшая известной в городе

6 февраля 1863 года В маленьком домишке произошло важное событие! На свет появился первый сын Козьмы Алексей.

Поскольку разные исследователи называли разные года рождения Денисова (1860, 1864), подтвердить 1863 год показалось интересным. Его называет сам художник в письме Мамину - Сибиряку:

«3 февраля 1909 год.

Дорогой друг Дмитрий Наркисович!

Прошу тебя и Ольгу Францевну уделить мне время в пятницу 6 февраля вечером примерно в 8 часов посидеть у меня.

На Руси лишь пали цепи,

Появился я на свет.

В память этих двух событий

Друзей прошу я на обед.

Целую, твой А. Денисов».

Детство Алексея Козьмича было таким же, как детство других екатеринбургских мальчишек из семей потомственных камнерезов. С малых лет Алёша стоял за спиной отца, с удивлением наблюдая, как ничем не примечательный камень разгорался искрящимся светом.

В три года он уже знал названия многих камней. Набрав полную горсть самоцветов, устраивался у окна на солнышке, разбирая их по размерам, цвету, потом, смешав, выкладывал цветные узоры. Старшие сестры Анна и Антонина рано приспособили маленького Алёшу к делу: поручили нанизывать бусы на нитку. С особенным удовольствием собирал ожерелье из разных камней. Прозрачный горный хрусталь хорошо сочетался с аметистом, а пёстрые ромбики и треугольные яшмы красиво оттенял офиокальцит.

Рос Алёша резвым, шаловливым ребёнком с яркой любовью ко всему прекрасному. Ему было четыре года, когда произошла с ним история, которая надолго запомнилась всем членам его большой семьи. В соседнем доме на подоконнике распахнутого окна однажды его внимание приковала необычайно красивая ваза. Была она точно выложена из прозрачных голубых льдинок и издалека казалась изогнувшейся в волшебном танце. Несколько раз протягивал он к ней ручонки, но не решался взять, а ночью она снилась ему во сне.

На следующее утро он решительно подошёл к низкому окну, взял вазу и принёс её матери, чтобы она разделила с ним радость от созерцания этого чуда. Мать ужаснулась, перекрестила его и строго приказала немедленно, сию же минуту вернуть чужое на место. Алёша плакал, не соглашался, просил, во что бы то ни стало, оставить вазу. Тогда мать позвала отца и всегда кроткий, спокойный Козьма Осипович, в жизни своей не применявший к детям физическим наказаний, взял в руки ремень. Это был запрет навсегда. А ваза осталась в памяти на всю жизнь и манила художественное воображение Алексея Козьмича даже в преклонном возрасте.

Когда сыну минуло пять лет, отец показал ему простейшие приёмы своего ремесла и поручил полировать «куклой» (так называли кромку сукна, свёрнутую наподобие куклы) камни мягких пород.

Семи лет Алёша «поступил в звание школьника» местной церковно-приходской школы. Живой и любознательный, он без труда справлялся с премудростями науки, где учился на отлично. Девятилетним ребёнком просиживал за станком уже по 12 - 13 часов в сутки.

Однажды в недрах камня, выброшенного отцом в отходы (простой турмалин) мальчика привлекла ускользнувшая от слабеющих глаз Козьмы Осиповича незатухающая красновато - лиловая искра. В преломлении лучей она вспыхивала, мгновенно ускользала и тут же загоралась вновь. Чутьё не подвело девятилетнего мастера. Турмалин оказался феноменальным рубином, крупнее которого долго не могли найти на Урале. Он принёс настоящее богатство в дом Денисовых.

«Смотри, мать, сколь удачлив твой сын, - радовался в тот вечер смущённый отец. - Немой язык самоцветов читает. С таким-то талантом и грамотой, Бог даст, выйдет в люди наш Алексей».

Однажды Козьма Осипович взял с собой сына в поездку за цветными камнями. Стоял весенний солнечный день, и покопаться на старых копях было одно удовольствие. Козьма Осипович показывал сыну свои тайные разработки. «Вот здесь жил дедушка, тут ищи и внука»,- любовно, как о близких сердцу живых людях, рассказывал он о своих заветных камнях.

Увлечь сына поисками камней в тот раз Козьме Денисове, однако, не удалось. В природе камни оказались тусклыми, бесстрастными, не то, что в мастерской отца. Зато захватила другая красота - говорливых речушек и таёжных лесов. Впечатления от поездки переполняли душу, требовали выхода. Отец постарался приспособить к делу и этот новый интерес сына: поручил расписывать задники к «наборным» картинам.

Сначала Алёша делал это с удовольствием. Но неизменное, застывшее в волнении море и ослепительное небо, которое его заставляли изображать, быстро прискучили. Хотелось рисовать своё, родное, от чего теплело на сердце и становилось радостно на душе.

Живопись в семье Козьмы Денисова не считалась серьёзным занятием, «никто на Урале ландшафтами ещё не приобрёл себе славу, - получал сына расстроенный Козьма Осипович. - Камни - другое дело».

Отец ругал сына больше для порядка, боясь, чтобы тот не отбился от семейного дела. Мог ли знать Козьма Денисов, что судьба словно заранее загадала жизненные пути его сына, заложив в неё две одинаково сильные страсти - к живописи и камню! Эти две страстные привязанности боролись в Алексее Денисове всю жизнь, не уступив одна другой. Неисчерпаемость и могущество его личности оказались так велики, что его хватило потом и на то, и на другое, и ещё на многое до конца жизни.

За короткий срок Алёша сделал основательные успехи в живописи, которые немало удивили наставников. Им был художник Николай Михайлович Плюснин, живший по соседству с Денисовым на Васнецовской, 162/96. Успешно закончив Академию художеств в Петербурге, он сразу же вернулся в родной Екатеринбург, где работал преподавателем рисования в женской гимназии. От Николая Михайловича впервые в жизни услышал Алёша имя потомственного казака Василия Сурикова. Рассказы эти произвели на мальчика сильное впечатление.

Всю жизнь следил он потом за творчеством гениального художника. Учиться Алексею много не пришлось. Больше - работать, не лёгким трудом добывать знания.

А в доме Денисовых поселился страх полной слепоты хозяина. Темнота всё чаще застилала глаза старого мастера и, пока ещё хоть что-то видел, спешил Козьма Осипович передать сыну секреты своего прихотливого мастерства. Много Алексей переделал под руководством отца самоцветных горок и икон. Они по-прежнему шли нарасхват, отражая, по выражению академика А. Е. Ферсмана, «моду на развлекательную науку» и считаясь самым пристойным украшением быта. Выручали семью и наборные картины из минералов: от крошечных, размером с обыкновенную почтовую открытку, до крупных, настенных, оправленных в тяжёлые деревянные рамы.

На Всероссийской художественно - промышленной выставке 1882 года в Москве участвовали оба Денисова из Екатеринбурга. Отец экспонировал картины «Вход в Босфор с Чёрного моря» и горку, «представлявшую с передней стороны сталактитовый грот, а с другой - разрез горы с золотосодержащими жилами». Сын выставил минералы Уральского хребта, картину из уральских минералов, сталактитовый грот из них же и прочие. Среди прочих, в частности, была и рельефная карта Урала.

Только теперь, рассматривая эти старинные экспонаты, можно оценить смысл первого выступления Алексея Денисова. Это была его юношеская попытка представить на выставке Урал и его богатства. Просто уральский камень в естественных минералах, камень, воссоединённый с искусством (картина из уральских минералов и грот из них же), и, наконец, камень, служащий просветительской, научной цели (рельефная карта Урал). По существу, это была творческая программа, которая дополнялась и совершенствовалась художником всю жизнь.

Интересно, что уже эта работа дошла до тех, кому предназначалась: её купила вторая московская гимназия.

Так начал Денисов знакомить Россию с Уралом.

Тот же 1882 год, переполненный волнующей встречей Денисова с Москвой и столичным зрителем, кончился безысходным горем - умер отец. Шёл, упал, и не стало талантливого и честного Козьмы. Перетрудилось сердце, горячее от людских горестей и забот. Дела семьи, и без того не блестящие, оказались в упадке. Образование, о котором мечтал Алексей, пришлось отложить до лучших времён: теперь он остался единственным мужчиной в большой семье, где, кроме него, было 6 женщин. Трудное положение, в которое попали Денисовы, научило будущего художника считать деньги и экономно вести дела. Постоянно не хватало сырья, и теперь он систематически выходил на поиски камней и изыскивал пути их приобретения.

В эти годы Денисов не только очень много работал, рисовал и экспериментировал с новыми камнями. В 1884 году Денисов получает от ремесленной управы звание «мастера рельефного дела». Кроме него в Екатеринбурге рельефным мастерством было занято ещё два человека, в том числе и семья его сестры Марии Козьминичны Старцевой.

Сохранилось несколько фотографий художника того времени, предоставленных в распоряжение его родственниками, откликнувшимися на цикл поисковых передач, посвященных Денисову - Уральскому и организованных Свердловским телевидением.

На самом раннем снимке Денисов запечатлён с матерью и сестрой. Пышная шевелюра и бакенбарды щегольски обрамляют ещё полудетское лицо. Другой портрет, помеченный 1884 годом, отражает облик Денисова периода его возмужания и становления как камнереза.

По всей вероятности, на ней запечатлен тот высокоторжественный день, когда имя начинающего художника было занесен в реестр «камнерезной масти» Екатеринбурга и он получил официальный титул мастера. Озабоченный взгляд сквозит напряжением воли, решимостью ринуться в жизнь. Такого не согнёшь, не сломишь

Шло время. К моменту Октябрьской революции Денисов - владелец изумрудных копей близ Екатеринбурга, а в Петербурге - глава Горнопромышленного агентства, которое, как и фирма знаменитого Фаберже, поставляла камнерезные и ювелирные произведения Двору его Императорского Величества. В центре Петербурга на аристократической Большой Морской у Денисова собственный магазин «Уральские Камни». В последние годы Алексей Кузьмич оказался за границей, в Финляндии.

Когда-то Алексея Кузьмича Денисова - Уральского называли «уральским самородком», последним выдающимся мастером каменного дела в России. «Куинджи, Шишкин и даже Верещагин - вот что такое господин Денисов - Уральский», - писали о нём в 1900 году « Пермские губернские ведомости», Екатеринбургские горщики уважительно звали земляка «Козьмичом», восхищаясь его фартом удачливого горщика.

На своих персональных и тематических выставках «Урал и его богатства» он впервые познакомил русское общество с богатой и малоизученной окраиной России. Своей самой значительной картиной «Лесной пожар» Денисов поднял голос в защиту бесценного национального богатства - русских лесов. Картинами геологических разрезов и изображением способов добычи камней он, по выражению революционера и учёного поэта - шлиссельбуржца Морозова, счастливо объединил «живописную науку с научной живописью».

Также преданно служил Денисов - Уральский и другой музе - минералогии. Его коллекция уральских камней достигла трёх тысяч пудов. Представьте себе: шестнадцать трёхтонных грузовиков, заполненных лучшими образцами самоцветных богатств Урала! Не купленными, а большей частью своими руками, взятыми из родной земли.

Но, пожалуй, особого признания у современников Денисов добился в резьбе по камню. Увлекшись этим мастерством в детстве, в девять лет, он продолжал совершенствоваться всю жизнь, возведя ремесло в степень искусства. Много раз - в Копенгагене, Париже, Реймсе и Сент - Луисе - его камнерезные шедевры получали международные награды.

Но и это не всё. Он был неутомимым путешественником, изъездил весь Урал, занимался археологическими раскопками, изучал культуру и быт народов Урала, стоял у истоков многих общественных начинаний. Все свои увлечения и таланты Денисов подчинял одному делу - служению родному Уралу.

Была в жизни художника заветная мечта - создать в родном Екатеринбурге художественный музей. Он поставил перед собой фантастическую цель: запечатлеть на холсте весь Урал, от крайней северной точки до южной, с его хребтами и шиханами, реками и озёрами. «Настанет день, - мечтал Денисов, - и всё это будет преподнесено Уралу: всё сразу, от крошечного редкого до монументального полотна», всё, над чем, не зная покоя, трудился он всё жизнь.

В дореволюционные годы интеллигенция северной русской столицы любила отдыхать на Карельском перешейке. В Келломяках жил давний друг Денисова - Мамин - Сибиряк. Скромный дом Денисова не был похож на усадьбы его знаменитых соседей - художников И. Репина и В. Серова. Он построил его в селении Усекирка своими руками, по собственному проекту. «Дворец, где и кошку за хвост развернуть негде», - подтрунивал над новой затеей друга Дмитрий Наркисович. «Он счастлив, а это главное. Кругом никакого жилья, и он ходит, как какой-нибудь герой из романов Майн Рида, с револьвером в кармане и с финским ножом на поясе», - так экзотично описывал жизнь Денисова - Уральского Мамин - Сибиряк в письме к матери 20 июня 1908 года.

Он счастлив. Знал бы художник, чем обернётся дачное счастье: через десять лет Усекирка стала для него пожизненным острогом.

Последний период жизни Денисова - Уральского отмечен подлинным трагизмом. Всё случилось неожиданно. В начале 1918 года закрылась граница с Финляндией. Вечером он лёг спать в России, а утром следующего дня проснулся на территории Финляндии, к которой отошла Усекирка - местечко, где находилась его дача. Большой художник оказался отрезанным от родины.

За несколько месяцев до этого он пережил одну за другой две тяжелейшие утраты: умерла в Екатеринбурге старушка - мать, а в вслед за ней трагически, в расцвете сил, погиб его единственный сын Николай, студент Петербургского мореходного училища.

Жизнь близилась к закату: надламывалось здоровье, последние физические силы покидали его. И всё-таки несгибаемым оставался дух, неизменной - жизненная позиция. Как важно было узнать об этом из уцелевших писем художника в Россию, обнаруженных в частных и государственных архивах Москвы и Екатеринбурга! Тяжело больной, он продолжал работать, и в этом было его величайшее счастье. Всё остальное, даже утрата здоровья, казались чем-то второстепенным. Полсотни лет бредил он музеем для народа, и страстная мечта его жизни, казалось, совпадала теперь с планами молодой Советской власти.

Теперь он и сам не мог припомнить, когда родилась эта мечта, пронизывающая все дни его на белом свете. Он шёл с ней всю жизнь, ни на минуту не давая себе передышки, и никакие тяготы, никакие утраты не могли разуверить его в ней: «Во всяком случае, если бы мне не удалось всё собрать, что мною было приготовлено для устройства музея в г. Екатеринбурге имени моего отца Козьмы Денисова, проработавшего в штатах Березовского завода 20 лет, то из одного этого, что у меня здесь есть и что сохранилось до настоящего

14 времени в России, вполне можно устроить богатый и интересный в научном отношении и исключительным по своему подбору образцов музей, наглядно знакомящий публику с богатствами Урала, их добычей и видами его».

Но дело затягивалось. Измученный внутренней тревогой, не понимая причин, задерживающих его возвращение на родину, Денисов лишь в своём последнем, весьма лаконичном письме заведующему партархивом В. М. Быкову от 13 февраля 1924 года скорее не просит, а требует: « Немедля дать тот или иной ответ, ибо в зависимости от этого буду решать, как быть дальше с материалами».

Сохранился ещё один документ 1924 года - письмо супруги художника А. Н. Денисовой академику А. Е. Ферсману. « Обожание и тоска по родине выразилась, например, в оригинальном украшении одной картины «Часть нашей планеты - Уральский хребет». Рама украшена за неимением настоящих камней искусственными, бесподобно исполненными кристаллами всех цветных камней, платины, золота, серебра (самородки). Картина размером 7 на 3 аршина, так что получается величественное впечатление. ».

Каким был его рельефный Урал, воплотивший пёстрое искусство его дедов? Увы, ни ранние, ликующие радостью молодости рельефные и наборные картины, ни последняя его мука мученическая не дошли до наших дней.

« События спутали карты - его работы остались в России в разных пунктах, муж теперь бессилен что-либо сделать. Алексей Козьмич скучает до слёз по Уралу», - так заканчивалось письмо А. Д. Денисовой академику А. Е. Ферсману.

Последний взгляд художника был обращен на восток, туда, где за тысячи километров текли светлые воды его рек и где были его родные Уральские горы.

Денисов-Уральский оставил картины, этюды, камнерезные творения в дар родному краю.

Поэтому исследователи решили предпринять поиск его коллекций.

3. 1. Поиски коллекций А. К. Денисова-Уральского

Поиски исчезнувшего дара начались с Екатеринбурга. В запасниках Екатеринбургского музея изобразительных искусств хранится несколько картин Денисова. История их появления в музее необычна. В 1952 году жители дома № 19 по Первомайской улице (бывшая Клубная) при ремонте крыши обнаружили несколько картин Денисова в красивых рамах со штампом «Из собрания Д. П. Соломирского». На одной из них изображены берёзы, согнувшиеся под ударами холодного осеннего ветра. Лес от поля отгораживает изгородь с вороной на верху. На картине обнаружена подпись Денисова - Уральского.

Ещё более ценной оказалась вторая находка - вариант главного произведения художника «Лесной пожар».

Но кто же владелец этих сокровищ? Дмитрий Павлович Соломирский был на двадцать с лишним лет старше Денисова. Главный совладелец Сысертского горного округа, выпускник Московского университета, личность чрезвычайно многогранных интересов и дарований, почётный член Уральского общества любителей естествознания, коллекционер от Бога, он не столько увлекался предпринимательством, сколько общественной деятельностью и благотворительностью.

Для кружка Екатеринбургского отделения Императорского музыкального общества он, например, выкупил из частных рук концертный зал И. 3. Маклецкого.

Но как эти, так и другие, хранящиеся в музее изобразительных искусств, картины Денисова - Уральского не имели отношения к пропавшему дару, завещанному художником Екатеринбургу.

Камнерезных работ художника ни в одном из екатеринбургских музеев не оказалось.

Ключ к дальнейшим поискам дали уже упомянутые письма Денисова из Усекирки. Одно из них содержало ссылку на Пермский университет, в котором непонятно каким образом оказались работы художника.

Итак, помимо фактических данных (груз в 52 места, отправленный - таки на Урал. три витрины уцелело. найдены на пристани Камы в Перми. Пермский университет принял. ), в истории денисовского дара появились новые действующие лица: геолог П. И. Преображенский, который в 1921-1924 гг. преподавал в Уральском горном институте и Пермском университете, и известный на Урале пароходовладелец Н. В. Мешков, активно участвовавший в создании Пермского университета.

Почему же минералогическая и камнерезная коллекции попали в Пермь, и сохранились ли они до наших дней? Итак, Пермь, университет. Надежды увидеть денисовские сокровища было немного. Даже если уникальное собрание Денисова в 20 -е годы 20 столетия попало в Пермь, то почему о нём неизвестно искусствоведам и минералогам?

Но где же искать следы? Скорее всего, на геолого-минералогическом факультете, при котором есть минералогический музей.

В первом зале среди коллекций других дарителей представлена минералогическая коллекция Денисова. Совершенно очевидно, что она не попала в Пермь целиком, Но и то, что хранится здесь, весьма внушительно: 609 минералов общим числом 2712 штук. И все они собраны на Урале. Нет, не для красоты стали называть его Денисовым - Уральским. Каждый камень - и с Гумешек, и с Березовских дач, и с Турьинского рудника, и с деревень Алабашки, Шабры и Липовки - сотни раз подтверждает правомерность имени их добытчика. Они, его камни, и сегодня, спустя десятки лет, возвращают своему хозяину славу поэта уральского камня и его добросовестного труженика. Они и сейчас продолжают начатое им дело. «Смотрите, - словно говорят они, - вот тот аметист, с черно - дымчатым - оттенком, - германский, а этот, с бархатисточистым глубоким тоном - наш, мурзинский, и цена ему десятки раз больше привозного». «Фартит Козьмичу», - говорили горщики. Природное чутьё и одному его понятные знаки неизменно вели его к удачам. Больше всего гордился он открытием в 1900 году месторождения яшмы близ родного города Екатеринбурга. Что Екатеринбург - сердце неистощимых сокровищ Урала, что стоит он на гранитном фундаменте со знаками золота, что здесь много агатов и совсем не диковинка встретить кристаллы аметиста, горного хрусталя и лучистого малахита, было неизвестно знатокам камня России. А вот о месторождении ермоловской яшмы, обнаруженном Денисовым в 1900 году около Екатеринбурга, трудно было даже подозревать.

Сотни уральских яшм представлены в пермской коллекции Денисова. Но эта, непохожая ни на какую другую, - редкого нежно - фисташкового цвета с темно - оливковыми полосами - всегда была предметом его особой гордости. Он так и обозначил её в описании минералогической коллекции: «Ермоловская яшма. Близ Екатеринбурга. Открыта Денисовым -Уральским».

Второй зал музея

Здесь Денисов – человек, заботящийся о судьбе уральского камня, и минеролог, представленный другой своей страстью - художника камня. Подойдя к первой же витрине, не знаешь, на чем остановить взгляд. Кажется, всё кружится в праздничном хороводе, где пёстрое мельканье причудливой по рисунку малахитовой шкатулки сменяется сиянием лазури с россыпью бесчисленных золотых звёзд по синему полю, строгость классической вазы с акантовым листом из белоснежного мрамора перебивается роскошью царственного ковша из густо - розового орлеца - типично русского камня с чёрным ветвистым и живописным рисунком. Но камни Денисова не только поражают красотой, они ещё говорят, смеются, лукавят, дразнят, жалуются, плачут, поют, гневно кричат, обличают и даже воют.

Полны изящества, трогательной наивности и безыскусности многочисленные миниатюры Денисова. Это целое сказочное каменное царство, чудо - зоопарк: крошечные, размером от полу - до полутора сантиметров птички из аметиста, утята из дымчатого хрусталя, лягушки из нефрита, пёстрые петушки из ляпис - лазури, божьи коровки из красной яшмы и. Кого тут только нет! Но где же сами аллегорические фигуры? Оказывается, как следует из документов, в 30 -е годы они были переданы университетом в Пермскую художественную галерею.

Кажется, светлее в полутёмных запасниках, когда хранитель извлекает из массивных дубовых футляров каменные фигуры Денисова: это светятся изнутри своим собственным светом камни. Вот фигура Британии - союзницы царской России по борьбе с Германией. Она изображена в виде великолепного морского льва, олицетворяющего величественный покой и могущество морской державы. Лев приподнялся на плавниках, держа в зубах пойманную фантастическую рыбу с головой германской свиньи. Черно - дымчатая шкура медведя лоснится и сверкает, как будто он только что вылез из моря. Прижми к нему ладонь поплотнее - вода польётся из камня. Чувствуешь, как мурашки бегут по спине от холода, а лёд, на диво, не тает, продолжая сохранять свою неправильную твёрдую форму.

Но как же всё-таки коллекция Денисова - Уральского вопреки его воле попала в Пермь? Сколько-нибудь надёжных документов, объясняющих это в Перми, разыскать не удалось. Остаётся лишь предполагать участие в судьбе Денисова - Уральского его ближайшего друга Н. В. Мешкова, который, отправляя груз Денисова через свою контору в Петрограде и тяготея к Пермскому университету, переадресовал коллекцию в Пермь.

Но вот в рукописи книги А. К. Ферсмана «Люди камня» встретились строки, по - новому освещающие историю коллекции А. К. Денисова - Уральского. «Его магазин, - писал А. Е. Ферсман, - испытал судьбу богатых домов и магазинов, коллекция была случайно найдена среди ящиков среди наречных пристанях Перми и почти полностью переведена в прекрасное помещение Пермского университета (ныне

17 геологоразведочный факультет). Сам он оказался вне своих богатств, без картин и собраний, без друзей, а вскоре и за пределами своей родины - на своей даче Усекирка в Финляндии». Письмо А. Е. Ферсмана неожиданно открывало перспективу новых поисков в Москве.

И вот Москва. Первый визит в Московский геологоразведочный институт, выделившийся из Московского государственного университета и. первое разочарование. Денисова - Уральского здесь знают и уважают как одного из видных минералогов дореволюционной России, но коллекций его в музей никогда не поступало.

Ничего денисовского не оказалось и в сравнительно молодом музее землеведения Московского университета.

В запасе оставался ещё минералогический музей Академии наук имени А. Е. Ферсмана, куда на протяжении веков вносили свой вклад выдающиеся учёные. Но коллекция Денисова не имели отношения к пропавшему дару. Одну из них он сам преподнес музею в 1902 году, а вторая была приобретена у него дирекцией двумя годами позже. Как и в Пермском институте, все без исключения образцы собраны им из уральских месторождений. Здесь же оказался поднесенный Денисовым редчайший камень Земли - эвклаз.

А Санкт-Петербург - город, с которым была связана большая часть жизни А. К. Денисова – Уральского?

И он не преподнес новых находок, если не считать минералогическую горку, которая тоже не связана с подарком Екатеринбургу. Она хранится в богатейшем собрании всемирно известного Горного музея Санкт - Петербургского горного университета.

Уменьшительно название «горка» мало подходит к весьма масштабному произведению, задуманному как выставочный экспонат или памятный дар в честь торжественного события.

Но кроме горки, ничего денисовского в Санкт-Петербурге не оказалось, если не считать его картины в Русском музее.

Жестоко распорядилась судьба наследием Денисова - Уральского, разметав его по всему свету. Он дарил своему городу всё сразу, целиком: живопись воспевала природу Урала, минералогические коллекции славили сказочные его богатства, а камнерезные и ювелирные произведения возвеличивали искусство уральских мастеров.

Но ещё при жизни художника всё это находилось в разных местах: часть минералогической и камнерезной коллекции (три витрины из семи) попала в Пермь, 300 живописных полотен и 1000 этюдов хранились в Петербурге, 100 заново написанных картин – в Усекирке, отдельные картины, подаренные землякам, - в Екатеринбурге и Перми.

Заманчивым белым пятном на карте поисков долгое время оставалась Усекирка, ныне посёлок Поляны Сестрорецкого района. Где-то здесь, считал академик А. Е. Ферсман, сохранился архив художника и сотня картин, завещанных им родному городу, о судьбе которых нам ничего не известно. Только войны, пережитые этим местечком в 20 столетии, почти не оставляют надежды на новые находки. А вот Финляндия, её музеи и частные собрания, а также Петербург с его коллекционерами ещё не раз напомнят о великом земляке А. К. Денисове - Уральском.

IV. Дружба Денисова-Уральского и Мамина-Сибиряка

Познакомился Денисов с Дмитрием Наркисовичем Маминым - Сибиряком в 1883 году. По всей вероятности, знакомство это произошло в Уральском обществе любителей естествознания, вокруг которого группировались передовые люди Урала. Позднее Денисов часто думал о том, как щедра была судьба, через год после смерти отца пославшая ему нового наставника, да ещё какого! С ним были связаны надежда и гордость Урала!

Он поразил Денисова сразу. Более яркой фигуры Алексей не мог себе представить. Писатель был молод: ему шёл 31 - ый год. Мамин - Сибиряк уверенно входил в большую литературу, согретый вниманием самого Михаила Евграфовича Салтыкова - Щедрина. Всех привлекал этот талантливый человек, стремительно набиравший силы. Алексей был поражён увлечённостью писателя и ненасытной его любознательностью. Общение с Маминым повышало настроение, хотелось немедленно, засучив рукава, окунуться с головой в работу, искать, экспериментировать, делать открытия.

В следующий раз Денисов прихватил с собой минералогическую коллекцию - свою страсть и тайную гордость. Мамин с живейшим любопытством приподнимал ватные покрывальца, любуясь редкими образцами камней, как будто видел такие впервые. А между тем оценивал каждый с профессиональным мастерством: по чистоте, плотности окраски, глубине искры и, что Алексею особенно понравилось и показалось удивительным, любой камень называл книжным и народным именем: горный хрусталь и тумпаз, кварц и скварец, топаз и тяжеловес, полевой шпат и мыляк. Алексей едва поспевал добавлять, где находил каждый камень, в какой породе залегал, случайная находка это или из месторождения.

Неожиданно внимание Дмитрия Наркисовича остановилась на куске узорочной яшмы: «Ясписов камень», - назвал он его по-старинному, на вытянутой руке отвёл в сторону, на минуту задумался, залюбовался причудливым узором, и вдруг заговорил тихо и таинственно, значительно: «Вы понимаете, что значит этот камень? Ведь это застывшая жизнь, вобравшая в себя вековые перевороты мира. Не знаю, есть ли на свете другое такое произведение природы, которое бы так красочно и лаконично сконцентрировало в себя всю бездну геологической истории, все миллионы лет, которые вынесла на своих плечах наша Земля - матушка, сколь сил и времени потратила она только на одно столь совершенное своё творение!»

Денисов слушал как завороженный. Мамин вдруг раскрыл перед ним ещё одно своё новое свойство. Алексей не знал, как он называется. Много позднее он осознал его как чувство геологического времени.

Постепенно появились удивительные совпадения их судеб. Оба выросли в больших (в той и другой семье было по пятеро детей), здоровых семьях, где заботились о том, чтобы дети были честными, трудолюбивыми и порядочными людьми. Оба рано начали самостоятельную жизнь, работая много и спешно: один репортёром в газетах и журналах, другой - камнерезом на потребу ярмарок и ретушёром.

Оба с достоинством, терпеливо, не впадая в уныние и праздную скуку, переносили лишения. Всю жизнь с изумлением узнавали они друг в друге и родственные свойства характера: оптимизм, живое чувство юмора, дар объединять вокруг себя людей, создавая непринуждённую атмосферу творческого энтузиазма.

Вскоре Денисов сделал для себя совсем уж неожиданное открытие: Мамин - Сибиряк давно и серьёзно увлекался живописью. Оказалось, что Мамин неплохо писал акварелью и маслом, при этом единственный и излюбленный жанр его как живописца был пейзаж. И здесь, к радости Денисова, их привязанности решительным образом совпадали и были отданы безраздельно русской природе.

Однажды они вместе выехали за город на этюды. Ощущение приподнятости, чего-то освежающего душу охватило их обоих, как только они покатили по перелеску, «точно вырвались из заражённой местности».

Дмитрий Наркисович был в ударе. Рисовал он горячо, взволнованно, порывисто, на одном дыхании, наверное, так же писал он свои романы и повести. А, закончив этюд, там делиться с Денисовым известными ему тайнами пейзажного мастерства. Угадав талант юного друга, Мамин раздувал пламя его вдохновения: «Завидую художникам. Ведь это только их удел - остановить для вечности переменчивый вид реки, туманного утра, лунной ночи. Завидую и негодую, что наши русские художники так упорно обходят Урал, предпочитая ему южное море и уголки благословенной Венеции. А Урал, тоскуя, сотни лет ждёт своего художника, который воспроизведёт на полотне его суровую красоту и величие. Будь Мамин художником, целиком ушёл бы в чудодейственную науку жизни - природу и отдал бы ей всю жизнь».

Да, главное, что их объединяло, была страстная любовь к родному краю - к Уралу, любовь действенная, проявлявшаяся у одного в литературе, у другого - в камне и живописи.

Оба гордились своим краем и сказочными сокровищами. Подобно Мамину, Алексей Козьмич понимает патриотизм как каждодневный труд на благо Отечества. «Горячо любя родной Урал, я пожелал быть ему полезным в той области, которая для меня доступна, пусть другие сделают в тех областях, которые им доступны», - писал художник перед открытием своей выставки в 1902 году. А пока он изучает свой Урал, его природу, историю, быт, археологию, фольклор и этнографию.

Так же, как и Мамин - Сибиряк, Денисов вдоль и поперёк изъездил и обошёл родной Урал. Подолгу оставался он один в безвольном царстве гор, чувствуя, как их сила чудом передаётся всему окружающему и его самого наполняет удесятерённой энергией. Несколько ночей проводит он на суровом и безлюдном камне с поэтическим названием Тель - поз - из. Он засыпал, а рядом, на краю пропасти, покачивалось, словно «опрокинутое на землю небо», путались в нём подгоняемые ветром беловато сизые облака. Он запечатлевает на холсте эту северную вершину Урала и даёт подробное описание «каменного гнезда ветров», - так расшифровывает он зырянское название Тель - поз - из.

Вслед за Маминым, который всерьёз увлекается археологическими раскопками и работает по заданию Московского археологического общества, поспешает в прошлые века с мольбертом за плечами и Денисов. Он производит археологические изыскания, пытаясь проникнуть в далёкую и непонятную жизнь своих предков.

Шарташские Каменные Палатки, которые он рисовал много раз, вызывают в нём разносторонний интерес. Прежде всего, он не может пройти мимо этого удивительного поэтичного места, столь любимого екатеринбуржцами, как художник и тонкий лирик. Пытливого исследователя интересует и башкирское или татарское происхождение названия «Шарташ»: «Джюрташ - четыре камня?» - гадает он.

Изящной кистью будет прорисовывать он камыши и ажур кустов на зеркальной глади озера, писать прозрачные, песенные вечера над Шарташским озером.

Шарташские камни привлекают его и как археологический памятник. «Каменные палатки служили жилищем доисторическому человеку, который пользовался кровом, созданный самой природой, как защитой от непогоды и неприятеля. Мне летом, - продолжает художник, - удалось находить при раскопках не только следы человека каменного периода, как то: орудия, черепки горшков, но именно - бронзовых идолов (в данное время они находятся в екатеринбургском музее Уральского общества любителей естествознания)».

Итак, Урал с Маминым дали Денисову первые уроки служения Родине и искусству. Подобно Мамину, Денисов проникся историей и природой Урала, заразился страстью к путешествиям, археологии и минералам родной земли. Из Екатеринбурга, как небольшая лодка, начал Денисов свой путь в бурное море русского искусства вслед за ведущим его флагманом - Маминым - Сибиряком.

И в Петербург художник направился под влиянием своего друга.

1882 год оказался счастливым в судьбах и Сибиряка, и Денисова. Для того и другого он стал началом нового этапа в жизни. Для Мамина - Сибиряка как будто бы открылась копилка, из которой фантастически быстро просыпались драгоценными камнями один за другим его рассказы, очерки и романы.

Как многие земляки писателя, Денисов был под обаянием всего, что творил Мамин, всех его повествований о судьбах уральцев. Но день, когда он прочитал очерк Мамина - Сибиряка? «Бойцы» стал поворотным в его собственной судьбе художника. Никто и никогда не приобретал над ним такой власти.

Мамин пел мир, который был и его, Денисова, кровным миром. Казалось, это он сам писал Чусовую, наслаждаясь тонами и полутонами, подвластными одной только живописи: «Распахнув окно, он долго любовался. Чусовой, которая сильно надулась и подняла свой синевато - грязный рыхлый лёд, покрытый жёлтыми наледями и чёрными полыньями, точно он проржавел; любовался густым ельником, который за рекой поднимался могучей зелёной щёткой. В логах ещё лежал снег, точно изъеденный червями: по проталинам зеленела первая весенняя трава, но берёзы были ещё совсем голы и печально свесили свои припухшие красноватые ветви».

Где Мамин находил такие слова, полные экспрессии и полутонов, чтобы передать то, что едва уловимо в живописи? Словно кистью и красками, творил он словом! Такому языку не выучишься. Это как дар Божий, как пение или музыка.

Мир Мамина и собственные ощущения 20 - летнего художника образовали трепетную связь. Как будто сам Денисов вместе со всеми пришёл полюбоваться на стихию пробуждения Чусовой после зимней спячки.

Да, на всём белом свете не было другого человека, которого волновало на земле то же, что волнует его

21 самого, который видит мир так же, как видит его он сам.

С волнением и состраданием следил он за жизнью бурлаков, выкинутых безработицей на опасный сплав. Голодные и обнищавшие, с величайшей опасностью для жизни гнали они барки по Чусовой за столь нищенскую плату, что возвращались домой с пустыми руками. Суровы и сумрачны чусовские Бойцы, столь же суровы и страшны нравы и жизнь сплавщиков.

А писатель недоумевал и сетовал, что Чусовая, «эта превращенная в камень история», которая «с чисто геологическим терпением ждёт русских учёных и русской науки, чтобы развернуть перед их глазами свои сокровища», до сих пор представляет белое пятно для исследователей, и жалел, что «в середине русских художников не нашлось ни одного, кто в красках передал бы всё, что творится на Чусовой каждую весну».

Да этот же призыв обращен прямо к нему!

IV. Особенности творчества Денисова-Уральского и Мамина-Сибиряка

5. 1. Творчество Денисова-Уральского. Особенности полотен А. К. Денисова - Уральского

Могучая стихия навсегда покоряет художника и забирает в плен до конца дней. Десятки лет стояли на его мольберте пейзажи Чусовой. Изменчивый образ царицы уральских рек запечатлевает он на многочисленных полотнах. Художник пишет её ранним утром, когда всё вокруг наполняется свежими силами («Утро на реке Чусовой»), днём, искрящуюся, волнующуюся, всю в солнечных зайчиках («Жаркий полдень близ деревни Сулем у реки Чусовой»), в торжественный час вечернего отдыха, с тёмным дремлющим лесом на берегу и горами, принимающими таинственные очертания («Вечер у деревни Копчик»), и в глубоком сонном покое, окутанную волокнистым туманом и отражающую бездонную синеву неба («Лунная ночь над рекой Чусовой»).

С Чусовой и у Мамина, и у Денисова было связано что - то глубоко интимное, задушевное. Оба отдали свои лучшие годы жизни, расцвет души и творческих сил. Было в ней, вечно разносившей жизнь, что-то неизменно притягивающее обоих, дающее силы для преодоления житейских трудностей. «Даже ветер останавливается, а река всё идёт, идёт без конца, как шла тысячи лет назад», - писал Мамин - Сибиряк. Но ещё больше, чем сама река, привлекают писателя и художника чусовские скалы и утёсы. Вот как поэтично рассказывает содержание картины «Камень Омутной у реки Чусовой» сам художник: «В высшей степени поэтические ночи пришлось мне пережить в одну из моих поездок по Чусовой. Одну из этих ночей я провёл около Омутного Камня. Эта колоссальная скала, нависшая над зеркальной гладью Чусовой, мрачная по своему колориту, внушает какой - то таинственный страх. Эхо повторяет малейший шорох и с изумительной экспрессией воспроизводит дикие крики сов и филинов, гнездящихся в каменных глыбах. Лес и скалы смотрятся в темно - зеркальную поверхность реки. А наверху - безмолвное, звёздное небо».

Все достопримечательные камни Чусовой во всей причудливости их форм и неисчерпаемости красок и пород изображает Денисов. Не только любовался, выбирая для сюжета места, неотразимо действующие на душу, а исследовал, как Мамин, изучая, осознал геологические законы строения Бойцов, а потом уже нарисовал их.

Идея сочетания наук (археологии, геологии и минералогии) и искусства была близка и Мамину, и Денисову. Чтобы уловить дух Уральских гор и осмыслить их в живописи, надо было знать их древнюю историю, геологическое строение. Всю свою жизнь он будет стремиться объединить науку с искусством.

Как писатель чувствует себя на Чусовой, «точно в гигантской лаборатории, разрушенной в момент производившихся опытов», так художник совершенствует своё мастерство в неутомимой работе с натурой, с «анатомической» точностью передавая движение горных складок, расположение отдельных слоев, разнообразные оттенки и характер горных пород, то губчатых, выветрившихся под влиянием «атмосферических деятелей», осыпающихся, как сухая штукатурка, то плотных, не поддающихся никакому воздействию.

Это своеобразие искусства Денисова ещё при жизни художника подметит известный учёный, поэт - шлиссельбуржец Н. А. Морозов. После посещения в 1911 году выставки Денисова - Уральского он назовёт её «соединением живописной науки с научной живописью».

Как бесконечную жизнь представит художник камни Чусовой («Камень Узкий и Камень Высокий», «Камень Омутной» и «Камень Косой», «Камень Дыроватый» и мн. др. ) и другие уральские горы на своих эпических полотнах.

Для художника важен не просто выразительный горный пейзаж, не скалы вообще, без характерных признаков породы, а портрет, например, Таганаев, «геологическая особенность которых - выходы кварцитов с прослойками авантюрина, обнажёнными отдельными скалами или так называемыми шиханами. , частью свалившимися сверху, вследствие выветривания, а главным образом, сдвинутыми ледниками в ледниковый период», или Благодати, «главной доминирующей породой которой являются магнитные железняки, представленные в двояком виде: так называемых «красных» и «синих» рудах».

«Портрет камня» - вот ещё одно точное определение горных пейзажей Денисова - Уральского, данное уже нашим современником Б. В. Павловским.

Содержание художественного творчества Денисова определилось уже в эти годы. Общение с Маминым - Сибиряком оказалось плодотворным для него. Отныне в их произведениях будет так много общих мыслей и созвучных образов.

Итак, ещё один 20 - летний провинциал с маленьким багажом в руках собрался в северную столицу за знаниями. Он увидел Петербург ранним утром. Алексей был подготовлен к восприятию Петербурга книгами, журналами, гравюрами, рассказами многочисленных друзей. Но архитектура расцвета Российской империи воочию - торжественные ансамбли площадей, громады дворцов, широкие проспекты и фонтаны - оглушили его. До слёз вдруг стало обидно за Екатеринбург, за его грязные улицы, где после дождя, случалось, он свистел извозчику, чтобы благополучно переправить на противоположную сторону Покровского проспекта сестер и их подруг.

Когда выкраивал время и деньги, спешил в Эрмитаж: изучал масштабные холсты старых мастеров, их понимание натуры, колориты и перспективы. Целый месяц не мог оторваться от «Золотого века» русского камнерезного искусства первой половины 19 века. Это в его городе родились на Екатеринбургской гранильной фабрике знаменитая ваза с фигурой египтянки и ваза из калканской яшмы, обвитая виноградной лозой.

Подавать заявление в Императорскую академию художеств не решился: сознавал свою слабую подготовку. Пришлось остановить выбор на Императорской школе Общества поощрения художеств. Это было старейшее художественное заведение Петербурга, открытое в 1820 году графами Канкриным и Рейссигом. Мало найдётся художников, которые бы не посещали эту знаменитую Школу как ученики или преподаватели. В летописях её записаны имена Верещагина, Репина, Крамского и многих других. Немного отыщется крупных художественно промышленных мастерских - серебряных изделий,

24 бронзовых, деревянных, гончарных, мебельных и прочих, где бы ни оказалось учеников Школы. А сколько ещё исполнено их руками рисунков и предметов для императорских дворцов, промышленных выставок!

Денисов был очень прилежным учеником. Если бы было можно, он вообще не уходил бы из Школы. Примечательно, что любое знание, полученное в Школе, находило практический выход в дальнейшем его творчестве. К примеру, спустя двадцать лет на выставке «Урал и его богатства» в отделе продаж он экспонировал стильную древнерусскую мебель, украшенную уральскими цветными камнями.

Храня отцовские заветы верности камню, Денисов упорно продолжает совершенствоваться как камнерез. В 1888 году он получает награду на выставке в Копенгагене, в 1889 году на Всемирной парижской выставке. Здесь снова признание получили его рельефные (насыпные) картины. На следующий год Денисов принимает участие в Казанской научно - промышленной выставке 1890 года. Торжество это художник запомнил на всю жизнь. Тысячная толпа заполонила выставочную площадь и прилегающие к ней улице. Само здание выставки украшали десятки русских национальных флагов, окропленных святой водой, и букеты цветов. Был отслужен молебен и исполнен русский гимн. И вновь, как три года назад, в Екатеринбурге, на родной Сибирско-Уральской научно - промышленной выставке, комитет удостаивает камнерезные работы Денисова Большой серебряной медали по разделу ювелирно - серебряного производства.

А из Екатеринбурга шли письма матери и сестёр: «Кормилец ты наш и опора, пособи, если можешь». А он сам - то жил впроголодь. «Никто не ведает, где нищий обедает: где сена клок, где вилы в бок», - так вспоминал Денисов потом об этом тяжёлом времени нужды и лишений.

Именно здесь, в Петербурге, дружба Денисова с Маминым - Сибиряком приобретает характер непрерывного, очень близкого общения.

Талант Денисова - живописца доставил Мамину немало вдохновенных минут. Петербургскую квартиру писателя украшали картины, подаренные художником. Среди них были акварель «Берёзка» (1894), пейзаж маслом Чусовой (1895), картина «Висим».

Уже в эти годы друзья были достойны друг друга, и влияние их было обоюдным. В том же 1892 году в журнале «Нива» Денисов публикует новую серию рисунков с натуры «Из окрестностей Екатеринбурга». Одним из них были Шарташские каменные палатки, горячо любимые жителями города. Помещая в журнале рисунки Палаток и объясняя их уникальное геологическое строение, Денисов продолжал дело, начатое ещё в 1873 году О. Е. Клером, когда над Палатками нависла угроза превращения их в каменоломню. В письме главному начальнику уральских горных заводов Клер докладывал: «Шарташские каменные палатки представляют явление, замеченное в очень немногих местах мира: в Гарце, у Колыванского озера и в Индии». Поскольку они могут быть обращены в каменоломню для мощения улиц города, он ходатайствовал о наложении на них запрета на все времена. После этого обращения ломка камня у Шарташа была навсегда запрещена.

Период 1894 - 1899 гг. - время интенсивного участия молодого художника в работе российских

25 художественных выставок Санкт - Петербурга и Москвы. Это было не простое дело. Корифеи русской живописи Васнецов, Шишкин, Левитан, Серов, Ярошенко. Все академики, профессора, почетные и действительные члены, все титулованные, именитые. Они считали музыку живописи священной и не допускали совмещения ее с «низким» занятием камнем. И никому не было дела до просветительских задач и новых поисков профессионального художника.

На Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде Денисов экспонировал картину «Октябрь на Урале». Интересная сама по себе тем, что в ней Денисов проявил себя лириком, тонко чувствующим «дыхание и голос» природы, она еще более привлекательна тесной творческой связью с прозой Мамина - Сибиряка.

В 1892 году вышел один из лучших рассказов писателя «Зимовье на Студеной». Спустя два года на месте действия рассказа, в Северном Прикамье, Денисов пишет свою картину «Октябрь на Урале». Как композитор перекладывает на музыку слова любимого поэта, так переводит Денисов на язык красок словесное изображение Мамина - Сибиряка. Но главное сходство этих двух произведений, вошедших в золотой фонд уральской культуры, заключается в общем грустно-лирическом настроении.

И Мамин - Сибиряк, и Денисов одухотворили суровую природу Урала, помогли проникнуть во внутренний мир человека, осмыслить многосодержательность его первобытных связей с миром природы. Она едина, могучая природа: люди, животные, горы, река и деревья, и ничто в ней не бесследно, все совершают свой закономерный круговорот.

К 1893 - 1894 гг. можно отнести женитьбу Денисова. В брак с Александрой Николаевной Березовской он вступил уже в зрелом возврате, когда смог обеспечить жену и появившегося вскоре сына. Она была его землячкой, миловидной, хорошо воспитанной и образованной. Саша боготворила мужа и искренне восхищалась его умом и талантами. Помимо обаяния, в ней была бездна нежности и терпения. Она ничего не требовала, стойко перенося вечную занятость мужа и длительное отсутствие.

Александра Николаевна всегда была верной соучастницей дел мужа, профессиональным ценителем его работ и самоотверженным помощником

Закончить учёбу в школе Общества поощрения художеств Денисову не удалось. Отсутствие твёрдого заработка, каторжный труд, неуверенность в завтрашнем дне подрывают его силы. Не спасает положения и с трудом найденная работа декоратора в Соляном городке. В начале 1896 года Денисов, больной, сильно подорвавший своё здоровье, возвращается домой в Екатеринбург

Какие камнерезные работы Денисова – Уральского можно выделить?

5. 2. Рельефные иконы

По свидетельству крупнейшего российского историка камня академика А. Е. Ферсмана, в 1870–1900 гг. в Екатеринбурге процветало своеобразное искусство – изготовление картин и икон из минералов. Такие картины – от маленьких, в размер открытки, до крупных пейзажей, – украшенные сталактитами из селенита, красными кристаллами крокоита и изумрудом, находили широкий сбыт, несмотря на то,

26 что расценивались довольно дорого: крупная картина стоила сотни рублей. В статистическом отчете «Гранильный промысел на Урале», подготовленном П. Н. Зверевым в 1887 г. , среди десяти главных отраслей гранильного промысла в Екатеринбурге это производство выделяется отдельным направлением. При этом следует обратить внимание на тот факт, что в списке, составленном Зверевым, из 63 мастеров-камнерезов только четверо (Денисов Алексей Козьмин, Старцев Владимир Алексеев, Канаев Александр Федоров, Павлов Иван Андронов) занимались изготовлением рельефных картин и горок.

На Сибирско-Уральской научно-промышленной выставке 1887 г. в разделе «Гранильный промысел» среди 55 экспонентов только трое (Алексей Козьмич Денисов, Владимир Александрович Старцев и Евграф Иванович Безпалов из села Уктус) представили горки, а насыпные картины и иконы были экспонированы только А. К. Денисовым. Кроме этого, рельефное изображение Среднего Урала выставил в разделе «Минералогия» Александр Васильевич Калугин. Из 41 экспонента 10-го художественно-промышленного отдела Всероссийской промышленной и художественной выставки 1896 г. в Н. Новгороде только два участника класса 318 «Резьба из камней» представили произведения такого рода. «Изделия, исполненные рельефно из уральских камней» экспонировал Иван Иванович Безсонов, и «рельефное изображение Урала» можно было увидеть в витрине Александра Васильевича Калугина, оба участника – из Екатеринбурга. В более позднем издании отчета о состоянии уральского гранильного промысла П. Н. Зверев приводит следующую статистику: производством горок, картин и других рельефных работ, а также составлением минералогических коллекций занимается 8 мастерских, что составляет 3,6 % от общего их числа в екатеринбургском уезде. Благодаря отчетам, подготовленным П. Н. Зверевым, нам известны не только имена мастеров, но и технология изготовления такого рода произведений: «Работа картины состоит в том, что мастер сначала рисует фон, и если картина должна изображать пейзаж, то он рисует деревья, намазывает на них клей, обсыпая по нем толченым камнем, налепляет из камней скалы, берега, из моха – кусты, подкрашивая, где нужно, отделывает воду и проч. ; ценность изделия зависит исключительно от вкуса мастера и умения его рисовать. Для икон заказывают у местных живописцев готовые рисунки, которые мастер и отделывает камнями и красками». В «Очерках по истории камня» А. Ферсмана можно найти следующее уточнение: «Материалом для производства горок и картин служили самые различные минералы и породы камня. Для украшения картин, оправленных в деревянные рамы, употребляли также мох, корни деревьев и сухие растения».

До сих пор не высказывалось предположений об истоках подобной манеры исполнения, основанной на сочетании живописных и природных элементов. В связи с этим интересно высказать следующее наблюдение. В прикладном искусстве Франции есть близкий аналог такого декора: в XVII веке для оформления роскошных шкафов-кабинетов французские мебельщики использовали сочетание живописных пейзажных фрагментов и декоративных скал, выполненных из кусочков различных камней и слоновой кости, окрашенной в цвета красного и розового мрамора. В качестве примера можно

27 привести два кабинета: один из них находится в собрании Лувра, второй – кабинет Одиссея из коллекции замка Фонтенбло. И в том и в другом кабинете оформление «сцены» (в каждом из них есть «святая святых», своеобразная секретная полость, оформленная в виде миниатюрной театральной сцены) построено на использовании perspective recherche – сочетании живописных пейзажных фрагментов и декоративных скал, выполненных в виде «миниатюрных рокаилей». Таким образом, можно утверждать, что использование приема дополнения живописного пейзажа «настоящими» скалами встречается в истории мирового искусства и в более ранние периоды. Он созвучен духу эпохи барокко, и, вероятно, среди памятников прикладного искусства второй половины XVII–XVIII вв. могут быть выявлены аналоги описанного приема. Возможно, появление рельефных картин в творчестве уральских мастеров связано с деятельностью французских художников или подсказано путешественниками, видевшими один из этих шкафов в кабинете директора Лувра времен Второй империи графа Ньюверкера, куда он попал в составе коллекции, закупленной Французским государством в 1828 г. Значительный интерес для исследователей представляют авторские работы. Творчество А. К. Денисова-Уральского теснейшим образом связано с уральской традицией обработки камня: в среде кустарей-камнерезов он вырос, в ней воспитывался, здесь получил не только технические, но и первые художественные навыки. В творческом наследии мастера выделяются работы, связанные с традиционным для Екатеринбурга производством рельефных картин и горок. Можно только сожалеть о том, что нам до сих пор не известны рельефные картины Денисова-Уральского. Об их существовании и о том, что они заслужили признание, свидетельствует строка в каталоге русского отдела Всемирной парижской выставки 1889 г. : в классе 41 «Горное дело и металлургия» под № 9 обозначен экспонент А. К. Денисов из Екатеринбурга, среди прочего представивший «три пейзажа из минералов (Северный Урал)». Работы художника были отмечены почетным отзывом Всемирной выставки в Париже.

Какие иконы можно назвать рельефными? Они были своеобразной каменной летописью, в которой присутствовали гранит, обсидиан, разные виды яшм, родонит, горный хрусталь, слюда, разные виды агата, аметист, малахит, хризолит, дымчатый кварц, лазурит, медная руда, мрамор и другие уральские камни.

    Часто в иконографическом решении евангельских сюжетов мастер использовал накладные фигуры, вырезанные из склеенных в несколько слоев тонких листов бумаги и расписанные в технике лаковой живописи.

     Передний план образа создавался из крупных и мелких полированных спилов камня, самородных кристаллов, «щеток». Для создания насыпных (рельефных) икон приготовлялся специальный деревянный ящик, на дне которого размещался образ, написанный на бумаге или на дереве. Отдельные части образа (кроме ликов святых), намазывались клеем, обсыпались толченым камнем и цветным песком. Характерной чертой насыпных икон являлась эмоциональная выразительность и красота канонического евангельского сюжета, праздничность и нарядность. По сути дела, украшение икон таким своеобразным способом - цветными камнями и минералами - сродни драгоценным серебряным ризам, исстари одевавшим собой православные иконы.

Долгое время исследователям творчества Алексея Козьмича была знакома только одна рельефная икона – «Вознесение Христово» (№ 1) из собрания Свердловского областного краеведческого музея. В настоящее время, благодаря публикации в журнале «Антиквариат. Предметы искусства и коллекционирования», подготовленной сотрудником Всероссийского музея декоративно-прикладного и народного искусства Замирой Малаевой, стали известны еще две иконы А. К. Денисова-Уральского, выполненные в той же технике. Речь идет о представленных на экспертизу предметах антикварного рынка – двух иконах с аналогичным сюжетом «Воскресение Христово» (№ 2, 3), различающихся по размеру и иконографическому решению. На выставке, посвященной столетию первой выставки работ А. К. Денисова-Уральского, состоявшейся в 2000 г. в Екатеринбурге, была представлена еще одна икона с тем же сюжетом («Воскресение Христово», № 4), хранящаяся в частной коллекции. Все известные на сегодняшний день рельефные иконы работы А.  К.  Денисова-Уральского датируются ранним (екатеринбургским) периодом его творчества – до 1900 г.

Икона (№ 1) помещена в киот, датируется около 1887 г. , имеет значительные размеры (66,0×54,0×15,0). На живописном фоне иконы в левой части изображен пейзаж с Голгофой и деревом. Голубые тона пейзажа передают световоздушную перспективу. Помещенные в верней части пейзажа тонкие свисающие ветки будто зовут к входу в пещеру. Пейзаж окружен каменным набором, оформляющим арку входа. По периметру иконы расположены минералы в кристаллах и частично отполированных образцах. Размер их постепенно нарастает к внешним краям иконы. Разнообразие использованных минералов создает пышное убранство пещеры. Перед пейзажем расположена накладная, выполненная из папье-маше группа из трех женских фигур. Справа от них изображен саркофаг, внешние стенки которого обсыпаны каменной крошкой. На противоположном от группы конце саркофага помещена также накладная фигура ангела. Выше выполнена накладка в виде расходящихся лучей, в центре которой помещена накладная фигура парящего Иисуса в развевающемся покрывале.

Большая по размеру икона в застекленном киоте, представленная на экспертизу во Всероссийский музей декоративно-прикладного и народного искусства (№ 2), является полным аналогом первого произведения. Разница между этими иконами только в деталях: на вновь обнаруженной иконе отсутствует обрамляющая вход в пещеру сверху зелень, не видно крестов на горе на заднем плане, на пейзаже изображено два дерева. По-разному раскрашены одежды жен-мироносиц, Мария Магдалина и ангел на иконе № 1 – блондины, на иконе № 2 – брюнеты. На задней стенке ящика-киота иконы можно различить овальной формы чернильный штамп-оттиск с надписью печатными буквами: «Рельефно-каменных дел мастер А. К. Денисов на Покровском проспекте. Екатеринбург».

Меньшая по размеру икона представляет собой другой иконографический вариант «Воскресения» (№ 3): в центре расположен гроб, окруженный фигурами испуганных стражников.

Вход в пещеру с открывающимся через него видом на Голгофу помещен в правой части иконы. Пейзаж дополнен фрагментом коряги, что является традиционным для уральцев сочетанием разных по своей природе материалов. Над гробом выполнена накладка с изображением расходящихся лучей, в центре которой укреплена фигура парящего Иисуса. Вокруг гроба расположены накладные фигуры пяти стражников. Приблизительно половину поверхности данной иконы занимает минералогическое богатство, обилие и красочность которого создают настолько яркий, праздничный фон, что сам сюжет иконы в нем просто растворяется.

Композиционное решение иконы из частной коллекции (№ 4) повторяет схему икон № 1, 2: слева в отверстии входа в пещеру виден пейзаж с Голгофой, как и в иконе № 1, вход обрамляет изображение растительности. Размер ее также приближается к ним (48,8×35,8×5,8 без рамы). Правее расположен склеенный из папье-маше открытый саркофаг, над ним на фоне расходящихся лучей закреплена также написанная на папье-маше фигура Христа. В нижней части иконы – фигуры стражников, выполненные в той же технике, что и фигура Христа (в существующем виде одна подлинная накладка дополнена двумя, восстановленными во время реставрации). Все поле иконы, не заполненное пейзажем и фигурами, декорировано цветным камнем по уже описанному принципу: размер минералогических образцов нарастает от центра иконы. Любопытен сохранившийся в верхнем правом углу иконы пучок пальмовых листьев: они вырезаны из бумаги и покрыты толченным в очень мелкую крошку малахитом.

Идентичность иконографических схем двух больших икон (№ 1, 2), академическая правильность рисунка фигур заставили внимательно рассмотреть детали иконы. В результате было установлено, что в иконографическом решении иконы объединены два сюжета: жены-мироносицы у Гроба Господня и собственно Вознесение. Композиционное построение, фигуры жен-мироносиц и ангела в нижней части икон являются калькой с гравюры «Женщины у гроба Иисуса» – одного из листов «Библии в иллюстрациях», изданной в 1860 г. в Дрездене с гравюрами известного немецкого художника Юлиуса Шнорра фон Карольсфельда (1794–1872). Единственное отличие заключается в том, что фигуры женщин и ангела раздвинуты относительно гравюры по горизонтали, что объясняется необходимостью расширить пространство для включения в него второго сюжета. Установить источник для фигуры парящего Христа в развивающихся одеждах, идентичной для трех (№ 1–3) анализируемых произведений, на данный момент не удалось. Однако зеркальное отражение ее (совпадающее в мельчайших деталях вплоть до рисунка драпировок) можно видеть на иконе, опубликованной в альбоме «Уральская икона». На иконе «Воскресение Христово», оъявленной как работа ирбитских мастеров, выполненная в третьей четверти XIX в. , можно видеть ангела и стражников у открытого гроба и парящего над ними Христа. Повторяется в двух иконах (№ 3, 4) изображение сидящего стражника. Все указанные совпадения говорят о том, что создатели уральских «рельефных» икон пользовались теми же образцами, что и мастера Центральной России.

Факты заимствования иконописцами отдельных фигур и целых сюжетов из западно-европейского искусства отмечает в своей работе «Икона и благочестие» О. Ю. Тарасов: он приводит состав архивов палехской мастерской Сафонова, где среди прочего «строительного материала» фигурируют работы Шнорра, Микеланджело, Рафаэля, Кранаха и представителей немецкой религиозно-романтической живописи. Действие всех икон А. К. Денисова-Уральского помещено в интерьер грота. Нельзя не подчеркнуть, что решение его значительно отличается от традиционного изображения (небольшой кусок скалы) и не соответствует сведениям о природе Палестины, известным в то время. Так, в «Библейской энциклопедии», впервые изданной в середине XIX в. , сообщается, что «Палестина не была особенно богата минералами. Известковая кора, доломит, мел и мелообразный известковый камень представляют в ней господствующую горную почву». У уральского художника грот, в котором находится Гроб Господень, решен как полная минералогических сокровищ пещера, благодаря чему достигается впечатление особой нарядности и торжественности, эмоциональной выразительности. Трудно не согласиться с З. Малаевой, сравнивающей обрамление иконографического сюжета таким своеобразным способом с драгоценными серебряными ризами, украшающими традиционные русские иконы.

Говорят, одна из насыпных икон Денисова-Уральского – «Воскресение Христово» - могла иметь отношение к высочайшим подаркам, жалуемым из кабинета Его Императорского Величества. Согласно семейному преданию, эту икону Императрица Александра Федоровна, супруга Императора Николая II, подарила одной из своих фрейлин. Икона могла попасть в число подарков после одной из выставок, в которых принимал участие Денисов-Уральский. В книге «Фаберже и петербургские ювелиры», под редакцией В. В. Скурлова, приводятся данные о том, что многие члены императорской фамилии были знакомы с художником в петербургский период его жизни и покупали у него или получали в дар изделия из камня.

     Итак, насыпные (рельефные) иконы А. К. Денисова-Уральского - настоящие уникальные произведения русского прикладного искусства последней четверти XIX века. По своей художественной и исторической значимости их можно поставить в один ряд со знаменитыми пасхальными яйцами фирмы К. Фаберже. Ведь иконы и яйца-сувениры играли одну и ту же роль - дорогого заказного подарка, символизирующего вечную жизнь через Великий праздник Светлого Христова Воскресения.

     Велики заслуги Алексея Козьмича Денисова-Уральского перед родным краем. Как художник-пейзажист, певец родных просторов, высокопрофессиональный мастер-камнерез, горячий патриот своей родины и общественный деятель, он внес неоценимый вклад в изучение и дальнейшее развитие культуры и ремесел горнозаводского Урала.

5. 3. Выставка Денисова-Уральского

Знаменательным событием жизни художника был 1887 год, когда в Екатеринбурге открылась Сибирско-Уральская научно - промышленная выставка. Родилась она в недрах Уральского общества любителей естествознания ещё в 1882 году. Золотая мысль пришла в голову удивительному швейцару, самоотверженно служившему своему новому отечеству - Уралу, Онисиму Егоровичу Клеру. Общество ютилось в бывшей кирзе - развалюхе, со всех сторон подпиравшейся стойками. Средств на ремонт помещения не было, и, чтобы поправить дело, задумали устроить выставку. Задача была новой и нелёгкой - пробудить интерес к Уралу, его богатствам и проблемам. Как же она пришлась по вкусу Алексею! Идею с энтузиазмом подхватили видные общественные деятели края. Экспонировать свою продукцию решили все заводские округа, фабрика и золотопромышленники. Работали несколько лет, и не только здания отреставрировали и в пользу Общества заработали 10 тыс. руб. , но и заложили основу будущих музеев Екатеринбурга.

14 июня 1887 года в самом центре города, над плотиной, в железнодорожных мастерских Екатеринбургского - Тюменской железной дороги, первая на Урале научно - промышленная выставка торжественно открылась. Площадь тонула в цветах. В Екатеринбург съехались представили мировой и отечественной науки. Своих корреспондентов прислали английские, американские и итальянские газеты. 3920 экспонентов приняли участие в работе выставки!

Художественный отдел выставки был беден: 18 пейзажей екатеринбуржца, академиста В. Г. Казанцева да бюст Н. К. Чупина, выполненный Н. М. Плюсниным. Беден в сравнении с другими отделами для посетителей, но не для Алексея. Живопись у него уже всерьёз соперничала с камнем. Пейзажи В. Г. Казанцева стали для него поучительной школой: Алексей во сне видел себя студентом Императорской Академии художеств. А через две недели художественный отдел усилиями пермяка В. П. Верещагина обогатился передвижной выставкой Академии художеств. «Если бы не Сибирско - Уральская научнопромышленная выставка, то никогда мы, постоянные жители Екатеринбурга, не имели бы возможности ознакомиться с кистью Семирадского, Перова, Айвазовского, Шишкина, Кившенко, Корзухина, Лагорио, Мещерского и других корифеев русской живописи», - писал обозреватель «Екатеринбургской недели». Было здесь, на что посмотреть и у кого поучиться! Добрую службу сослужил земляк В. П. Верещагин. Благодаря ему часть картин осталась в Екатеринбурге и положила начало художественному отделу краеведческого музея, а впоследствии и Свердловской картинной галерее.

Особенным богатством отличалась минералогическая коллекция выставки, привлекательным экспонатом которой, по отзывам всё той же газеты, было рельефное изображение Урала, выставленное в витрине А. В. Калугина, но выполненное по заказу А. К. Денисова.

Здесь можно удивиться совпадению возвышенного первоначала, творческой биографии художника и столь же вдохновенного, как в молодости, несмотря на трагизм положения, финала. И в Финляндии, спустя 40 лет, лепил он, мучительно вспоминая названия уральских деревень, рек и гор, «рельефную карту

Уральского хребта, с горами, озёрами, городами и железными дорогами».

На выставке впервые открылись перед Денисовым захватывающие возможности уральского промысла. И вместе с тем обнажились рутина и шаблон, которые царствовали в камнерезном деле. Теперь он понял, как не достаёт им всем художественного вкуса и изобретательности.

Экспертная художественная комиссия, возглавляемая директором Екатеринбургской гранильной фабрики тайным советником В. В. Мостовенко, отметила работы Денисова Большой серебряной медалью «За художественные изделия из камня». Совсем не плохо для 24 - летнего художника.

Нужны были одарённость, большой талант и одержимость, чтобы выбираться из мелкой ремесленнической среды, из унизительной нищеты, целиком поглощавшей все думы и всё время. Много было у него друзей, пытавшихся сделать то же. Мало у кого хватило для этого воли и мужества.

В следующем, 1888 году, экспонаты, представленные Денисовым, были отмечены жюри Северной выставки в Копенгагене. (Скандинавская промышленная, сельскохозяйственная и художественная выставки).

И всё-таки Алексей остро чувствовал, как недостаёт ему настоящего художественного образования. Надо было ехать учиться в Петербург. Туда вместе с художественными вестями с Сибирско-Уральской выставки тоже донеслось его имя. Оценивая изделия уральских кустарей, корреспондент газеты «Новости и биржевая газета» особо выделил «рельефные картины нашего самоучки - кустаря А. К. Денисова: «Для самоучки очень недурно». В другой раз он снова похвалил «господина Денисова, представившего прекрасную горку из цветных камней (продана за 250 руб. ) и ряд рельефных картин и камней». Корреспондентом был уральский писатель Д. Н. Мамин - Сибиряк.

5. 4. Аллегорические фигуры воюющих держав

В истории искусств декоративно-прикладное искусство обычно рассматривается как нечто второстепенное. Только с XVIII в. начинается непрерывное возрастание его роли, пока во второй половине XIX – начале XX в. оно не становится одной из основ для стилевой характеристики времени. Результатом этого процесса стало появление такого стиля, как ар-деко, целиком сосредоточенного в предметах декоративно-прикладного искусства. Рубеж XIX–XX вв. в русском искусстве отмечен творчеством ряда выдающихся мастеров – камнерезов и ювелиров И. Хлебникова, П. Овчинникова, К. Ф. Верфеля, Болиных, А. К. Денисова-Уральского, А. И. Сумина. Эти имена сегодня только начинают возвращаться из забвения. Долгое время единственной фигурой, о которой говорили все исследователи ювелирного искусства той эпохи, был К. Фаберже. Талантливый художник и предприниматель, он не был единственным в камнерезном искусстве. Его знаменитые, выполненные с большой фантазией пасхальные императорские яйца – интерпретация традиционного мотива пасхального сувенира. Особое значение им придает связь с конкретными событиями частной жизни императоров и общероссийской историей. В связи с потребностью актуализировать свои сувениры Карл Фаберже обращается в нескольких из них («Красный крест», «Военное») к теме Первой мировой войны.

Но только это обращение носит свойственный искусству Фаберже отстраненный характер – он констатирует новые занятия членов императорской семьи: император – главнокомандующий армией в ставке, императрица и великие княжны – сестры милосердия.

Другая реакция на события Первой мировой войны у современника Фаберже А.  К.  Денисова-Уральского. Начав свой путь в искусстве с художественной обработки цветного поделочного камня, он вновь обращается к этому материалу, чтобы выразить свое отношение к происходящим событиям. Так появляется острая, проникнутая чувствами искреннего патриота серия «Аллегорические фигуры воюющих держав». По своей масштабности эта работа не имеет себе аналогов в декоративно-прикладном искусстве того времени. Это первое известное нам произведение из цветных камней, созданное на острейшую тему дня. В образах этой серии нашел свое отражение язык газетной и плакатной графики того времени. Не создавая прямых аналогов, Денисов-Уральский использует некоторые карикатурные черты, созданные художниками на страницах газет и журналов. О причинах, заставивших художника обратиться к военной тематике, а также о поисках образов, содержащих его гражданскую позицию, можно говорить совершенно определенно благодаря авторской статье «Кровь на камне» в литературно-художественном альманахе «Аргус», опубликованной в преддверии открытия выставки в марте 1916 года. Чрезвычайно взвешенным, продуманным представляется выбор художником эпиграфа к своей статье – цитаты из Евангелия от Луки: «Камни возопиют». Нельзя не задуматься над тем, что многосторонне одаренный человек (его живописные и скульптурные работы неоднократно выставлялись и были, безусловно, известны широкому кругу российской публики) для воплощения глубоко затронувшей его темы обращается к столь сложному для ее раскрытия материалу, как камень. Потребность выразить свое отношение к происходящему художник объясняет так: «В минуты всеобщего патриотического подъема, когда дух всякого гражданина, даже стоящего очень далеко от непосредственной близости к врагу, невольно жаждет посильного подвига на пользу родины, и мы, художники, не можем оставаться в стороне. Невольно и нас затягивает, увлекает вихрь гражданских переживаний, совершенно чуждых в обычных условиях мирному направлению идеалов художников. Я не говорю уже о баталистах, даже в мирное время трактующих отдельные моменты военного быта и боевой страды, но даже такие глубоко штатские специалисты-живописцы, как пейзажисты, сплошь и рядом оказываются вовлеченными в круг мыслей, имеющих хотя и отдаленное, но все же несомненное отношение к войне. Волею судеб нам довелось жить в один из подобных исторических моментов. В обычных условиях жизни более чем миролюбивый человек, я с самого начала войны не мог думать ни о чем другом, как лишь о разразившейся боевой грозе. Вместе с другими я трепетно ждал каждого известия, идущего с фронта, возмущался жестокости врагов, сожалел пострадавших, искренно радовался достигнутым нами успехам. Вся нормальная работа как-то потускнела, отошла на второй план. Чувствовалась потребность в большом деле, в создании такого художественного произведения, которое, воплотив нахлынувшие переживанья, могло бы в то же время служить некоторым памятником доблестным».

В статье автор излагает программу своей работы и рассказывает о поисках образов, в которых его видение проблемы нашло свое художественное воплощение. Не имеющее себе равных в истории камнерезного искусства России произведение первоначально состояло из четырнадцати скульптур, в число которых входили одиннадцать аллегорий стран-участниц и три композиции описательного содержания: «Апофеоз Вильгельма», «Поражение Германии» и «Апофеоз войны». В число стран-участниц включены державы, принимающие участие в военных действиях на территории Европы на начало 1916 г. Это Россия, Франция, Англия, Италия, Бельгия, Сербия, Черногория – с одной стороны, и Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция – с другой. Уже после открытия выставки была добавлена скульптура, изображающая Японию. Подобное дополнение было связано с визитом в российскую столицу в сентябре 1916 г. японского принца Котохито Капина. О том, насколько тепло был принят представитель правящей династии дружественного государства (Япония находилась в состоянии войны с Германией и вела военные действия против германской колонии в Китае), оставил свидетельство в своих воспоминаниях посол Франции в России Морис Палеолог: «По распоряжению правительства на главных улицах множество русских и японских флагов»; «принц Канин говорит о том, как он тронут сердечным приемом императора и какое приятное впечатление произвел на него прием толпы». Скульптуры, изображающие отдельные страны, объединяются в цельный комплекс благодаря соблюдению единого «сценария»: на обязательном постаменте-подставке помещены скульптуры реального животного, человеческой фигуры или шаржированное изображение правителя той или иной страны в виде животного. Обязательным элементом является круглая пластина светлого камня с выгравированным изображением герба страны. Все сохранившиеся композиции, выполнены примерно в одном масштабе, за исключением «России», размеры которой значительно превышают габариты остальных работ. Все композиции выполнены в популярной в то время, но чрезвычайно сложной технике «объемной мозаики» (т. е. составлены из деталей, вырезанных из разных пород камня и скрепленных между собой штифтами и клеем). Выбор сюжета для скульптуры обусловлен символическим значением изображения. Так, для изображения Бельгии выбран присутствующий на ее государственном гербе лев, мощь британского флота олицетворяет морской лев, Франция представлена в виде Марианны, интерпретация знаменитой «Капитолийской волчицы» – Италия, для обозначения Черногории использован орел (часть герба), Японию символизирует сокол, Сербия – ощетинившийся стальными иглами еж. Целая программа складывается из описания России: основание – в виде природных богатств, один из возможных вариантов минералогических горок, созданием которых снискал себе первую славу А.  К.  Денисов, и дважды появляющийся двуглавый орел: один раз как государственный герб, второй – как олицетворение бдительности, и пальмовая ветвь, символизирующая миролюбие. Для изображения противников России художник использует традиционные отрицательные образы: Германия несколько раз повторена как свинья или поросенок, Турцию изображает отвратительная жаба, дряхлеющая и разваливающаяся империя – Австро-Венгрия – представлена

35 как старая обезьяна. Однако самым примечательным образом является изображение Болгарии. В своей статье Денисов-Уральский описывает, насколько мучительными были поиски этого образа: «переживания, возбуждаемые мыслью о Болгарии, о ее роли в германо-славянском поединке, были столь сложны, столь многообразны, что разобраться в них было не так легко». Действительно, болгарский народ традиционно воспринимался в России как «брат-славянин», немало усилий было приложено для освобождения болгар от турецкого ига. Даже в созданном накануне Первой мировой войны марше «Прощание славянки» звучит: «Казаки уезжали от Дона защищать на Балканах болгар». Тем труднее было смириться эмоциональному характеру художника с неожиданным поворотом, изменившим традиционный геополитический расклад. Денисов продолжает: «Я долго бился, подыскивая образ, наиболее рельефно отмечающий болгарское братоубийство. Мне все казалось, что нет во всей вселенной и ее истории фигуры, могущей с достаточной отчетливостью заклеймить ужас, цинизм и подлость Болгарии. «Даже Каин, – говорил я себе, – был только братоубийцей, Болгария же не только нанесла предательский удар ножом в спину сестры своей Сербии, но и дерзнула поднять руку на мать свою Россию, которой она обязана своим бытием, своей свободой, своим благосостоянием». В результате напряженного поиска появляется самое острое произведение этой серии, действительно внушающее все те чувства («инстинктивное отвращение, что испытывает всякий при виде чего-то донельзя гаденького и пакостного»), которые стремился выразить автор. «Отвратительное, бесцветно-грязноватое насекомое, сквозь прозрачное тело которого просвечивает огромная утроба, налитая братской кровью, впилось мертвой хваткой в несчастное, трепещущее под германскими ударами сердце славянской расы. И нет предела отвращению к этой насосавшейся, жирной вши, как нет прощения низкой, продажной Болгарии-предательнице». К сожалению, с 1916 года не было предпринято ни одной попытки экспонирования этого комплекса в максимально возможной полноте. Главная трудность подобного мероприятия, вероятно, заключается в плохой сохранности и разрозненности произведений. Сегодня неизвестно местонахождение композиций «Сербия» и «Апофеоз войны» или их деталей. «Поражение Германии» разрознено: медведь находится в собрании Пермской государственной картинной галереи, а свинья – в Минералогическом музее Пермского государственного университета. Всего несколько деталей уцелело от самой крупной работы – композиции «Россия»

Итак, «Аллегорические фигуры воюющих держав» Нельзя не обратиться к этой серии работ сегодня, когда вновь и вновь задумываюсь над судьбой России в XXI веке. Ведь серия «Аллегорические фигуры воюющих держав» – это документ, в котором отражены настроения эпохи, мысли и ощущения людей накануне одного из величайших событий мировой истории, как бы его ни называли – Великой социалистической революцией или Октябрьским переворотом.

5. 5. Мастерство А. К. Денисова-Уральского и К. Фаберже

Что общего между императорским поставщиком К. Фаберже, его мастерскими и далекими уральцами, которые резали по камню, но уж от источника финансирования, от императора, находились далеко и не так популярны были в столице.

Конечно, только кажется, что они были не так популярны. А где же Фаберже брал каменные заготовки для своих замечательных работ, к которым он делал золотые и серебряные оправы? Он традиционно брал их на Урале. И раннее творчество Фаберже, сочетавшее в себе цветные камни и драгоценные оправы, частью было исполнено мастерами-уральцами. А когда Фаберже открыл собственную камнерезную фабрику на Английской набережной в Петербурге, то опять главными мастерами он пригласил потомственных уральских камнерезов.

Вещи уральских мастеров и вещи Фаберже. Чем они отличаются?

1. Они бывают разного веса. Но при этом настоящие сокровища.

2. На Урале больше ассортимент камней, в изделиях использован большой спектр разных минералов. У Фаберже же фигурки более однородные, часто бывают вообще выполнены из одного минерала. А у Денисова - Уральского применен весь спектр уральских самоцветов. Бывает и матовый, и шероховатый камень, у которого очень трудно добиться натуральной поверхности. Например, если фигурка животного, она не должна блестеть, а должна передавать оперение птицы. И раскраску неблестящую, а матовую. Эти вещи очень хрупкие. Достаточно не так сжать в руке, и все это может рассыпаться. Ведь камень вообще от природы имеет такое свойство.

3. В отличие от уральских мастеров, Фаберже избегал натурализма в своих работах.

4. Что же касается анималистики, то есть фигурок животных, то Фаберже и тут конечно во многом шел по стопам уральских кустарей. Издавна они делали рыбок, вылупливающихся из яиц птенчиков, других забавных животных, которые являлись на виршах знаменитых екатеринбургских печатей из горного хрусталя, халцедона, аметиста и так далее. Фаберже и тут творчески переработал эту традицию. Его фигурки не имеют прикладного характера. Это не ручки печаток. Это просто маленькие затейливые безделушки. Ими обменивались, дарили по поводу, без повода. В Петербургском высшем свете, даже приглашая на званые обеды, заворачивали такие фигурочки в салфетки, и гость уносил их на память. Это был подарок. Например, промышленник Нобель, по легендам, любил такими безделушками удивлять гостей. Многие фигурки намекали на черты характера или внешний вид гостей. Кому вкрадчивая кошечка, кому надутый индюк. Люди не обижались. В этом было столько добродушной улыбки, юмора, что конечно эти фигурки принимали и дарили с огромным наслаждением.

Что общего и чем отличалось творчество Фаберже и Денисова – Уральского?

Фаберже и Денисов - Уральский вместе работали, их можно рассматривать и как единое целое, потому что что-то моделировал для Денисова - Уральского скульптор фирмы Фаберже Малышев. Наоборот, Денисов - Уральский делал, видимо, каменные части, а Фаберже изготавливал для них золотые детали. В то время уже жить отдельно художникам-промышленникам было невозможно. Это было время координации творчества, совместных проектов, и Денисов, и Фаберже хоть и были конкурентами, но они при этом и сотрудничали.

Чем же фигурки Фаберже отличались от фигурок Уральского? Дело в том, что Фаберже в эти фигурки, как истинный ювелир, привносил изящество тонко отточенной формы и массу маленьких ювелирных деталей из золота, серебра, например, сабельки своим офицерам, черневые кинжальчики

37 крошечные ордена, кокарды. Он добавлял металл, потому что был ювелиром. Денисов старался работать только с камнем. И знаменитый его солдат первой мировой войны весь выполнен из камня. Ружье у солдата, полностью каменное. Даже штык сделан из камня, даже кокарда на папахе. А Фаберже любил привносить серебряные, золотые детали, пряжечки, примкнутые штычки. У Денисова – Уральского, как у подлинного камнереза, это все сделано из камня.

Фигурки, изготовленные Денисовым – Уральским интересны и необычны. Например, его фигурки животных. Эта поразительная серия как раз и была описана в фантастическом романе Ивана Ефремова «Лезвие бритвы» и считалась почти легендарной. Животные не имеют аналогии в истории российского, а, может быть, мирового камнерезного дела. Это такие удивительные композиции, которые представляют собой разнообразных животных, среду их обитания. И каждое животное символизирует ту или иную страну.

Уральские камнерезы традиционно занимают со своим чудесным зверьем первые места. У них действительно есть свой особый стиль. Они стремятся передать свой замысел максимально просто, по возможности одной-двумя детальками. Например, сова – два глаза, а остальное – это дорисовывает воображение, и получается очень интересно и красиво. Свой особый стиль, показанный с большим юмором.

Юмор – традиционная черта кустарей уральских, пермских, и в работах Денисова - Уральского это очень ярко показано.

Маленькая фигурка солдата Это работа Денисова – Уральского. Её восстановил Н. Маресьев. Когда фигурка солдата с ружьем попала в реставрационную мастерскую, она состояла из 35 разных фрагментов разнообразного размера со следами многочисленных изломов, склеек. Кто-то её уронил, растоптал, бросил? Вряд ли. Дело в том, что Денисов - Уральский окончил свои дни в Финляндии, после революции он уехал туда на постоянное жительство. Но любовь к родному Уралу у него оставалась в душе. Поэтому все свое имущество он завещал родному городу. Представляете, что такое в 20-е гг. послать вглубь страны, пережившей революцию и гражданскую войну, многочисленные ящики с ювелирными и камнерезными шедеврами? Известно, что до Екатеринбурга эти ящики не дошли. И конечно, в пути многие вещи были повреждены. Но часть вещей попала в Пермскую, туда же на Урал, но не в Екатеринбург, государственную художественную галерею, где их бережно хранили все эти 80 лет. Безусловно, в пути что-то было повреждено. И повод - прекрасные руки и решение все показать, привели к тому, что работы были возрождены. Как их восстанавливали, какая технология? Главная задача заключалась в том, чтобы при реставрации удалось максимально сохранить авторский замысел. При этом постараться собрать скульптуру так, чтобы не было заметно следов многочисленных разломов и утрат. Сначала был удален старый клей, потом проводился поэтапный монтаж с использованием кремнийорганической смолы, где необходимо были добавлены укрепляющие элементы. Работа происходила поэтапно. Притом что там нет ни одной «новодельной» детали.

Фигуру бережно собрали, как мозаику, из отдельных кусков.

Технология воссоздания этих скульптур была такова. Они состояли из отдельных клееных кусков. Когда клей высыхает, такая фигура зачастую рассыпается. Не только потому, что кто-то ее сознательно разрушал. Время порой разрушает такие фигурки, потому что это объемные клееные мозаики. Но Н. Маресьеву удалось максимально сохранить авторский стиль, и благодаря ему мы можем увидеть фигурку солдата Денисова – Уральского в её первозданном обличии

5. 6. Особенности творчества Д. Н. Мамина-Сибиряка

Взгляните на карту нашей Родины. Далеко протянулся Уральский хребет - от холодного Карского моря до жарких степей Казахстана. На востоке встречается он с богатой Сибирью, на западе широкая и сильная уральская река Кама отдает свои воды Волге.

Богата и разнообразна природа Урала. Высокие горы покрыты мохнатыми шубами зеленых лесов, населенных разным зверьем: лисами, медведями, оленями и лосями. Бегут с гор быстрые и сильные реки. Они пробивают себе узкие коридоры сквозь гранитные толщи гор, широко и привольно текут среди безбрежных степей.

Велико значение Урала в жизни нашей страны. Несметные сокровища содержат горные недра: железо, медь, свинец, никель, золото, платину и многие другие ценные металлы. Многоцветный мрамор и драгоценные уральские самоцветы славятся по всему миру Таков Урал. Таким его видит и Мамин-Сибиряк.

Писатель с детских лет горячо полюбил великолепную уральскую природу и всегда вспоминал ее с любовью: «Милые зеленые горы!. Когда мне делается грустно, я уношусь мыслью в родные зеленые горы, мне начинает казаться, что и небо там выше и яснее, и люди такие добрые, и сам я делаюсь лучше. Да, я опять хожу по этим горам, поднимаюсь на каменистые кручи, спускаюсь в глубокие лога, подолгу сижу около горных ключиков, дышу чудным воздухом, напоенным ароматами горных трав и цветов, и без конца слушаю, что лепечет столетний лес». Так писал Мамин-Сибиряк, находясь вдали от родного Урала.

Круг впечатлений детства Мамина-Сибиряка был широк и разнообразен. С одной стороны, Висим — это почти деревенское приволье: зеленые, покрытые глухими лесами горы, быстрые горные речки, тихие лесные озера, ружейная охота в окрестных лесах, походы за грибами и на рыбалку, частые ночевки в лесу и особенно — полные опасностей поездки на барках вниз по реке Чусовой. Все это знакомило будущего писателя с окружающим миром, с суровой природой Урала, то величественно могучей и грандиозной, то серенькой и скромной, но для души русского человека несказанно чарующей и неповторимо прекрасной. Поэтому часто Дмитрий Наркисович бродил по горам с товарищами и стариками охотниками - Матвеичем и Емелей, замечательными знатоками родного края.

Став взрослым, он с ружьем за плечами и записной книжкой в руках исходил немало гор и лесов, ездил по степям, сиживал у костров, беседуя с крестьянами, рабочими золотых и платиновых приисков, наблюдал и изучал жизнь и труд уральцев.

В ранние детские годы зародилась и окрепла у Мамина-Сибиряка любовь к родной уральской природе. Об этом он пишет в своих произведениях.

Так, в рассказе «В горах» писатель знакомит нас с тремя юными исследователями края - мальчиками, организовавшими увлекательную географическую экспедицию в горы, ставшую проверкой многих личных качеств участников похода: выносливости, храбрости, товарищества.

В рассказе - живое и образное описание ночи в горах, таинственного темного леса, яркого пламени костра и происшествий во время ночевки в охотничьем балагане.

Вот Мамин-Сибиряк рассказывает о старике стороже зимовья на реке

Студеной, и веришь каждому его слову. Невыдуманной кажется жизнь старого охотника, потерявшего семью, изувеченного медведем, одиноко живущего на маленьком зимовье, куда два раза в году приходит обоз с товарами, чтобы на другой же день продолжить путь дальше. Нанятый купцами на работу, он десятилетиями не получает обещанной платы и на пропитание добывает средства охотой. Его жизнь скрашивают пес Музгарка, помощник в охоте, заступник в схватке со зверями, единственный, с кем в долгие ночи можно вести несложные разговоры, и голосистый петушок, который будит его по утрам. Ушли в прошлое равнодушные к людям и жадные до денег купцы, осталась воспитанная столетиями дружба с природой, которую мы видим в рассказе. Осталась способность человека сохранять в себе высокую человечность. Гибнет старый Елеска, не дойдя до жилья. Но мы успели узнать все его заботы и радости, и нам жалко его, но как завет, который надо взять в дорогу, остается с нами его дружелюбие, его союз с природой, его любовь к ней.

Простые люди у Мамина-Сибиряка не просто живут среди природы. Они живут природой, ее хлопотливыми заботами. Прилет большой семьи птичьих стай для Елески со Студеной — праздник, вызывающий в нем умиление.

Сохач из рассказа «На сайме» воспринимает природу как большое хозяйство. Сам он — часть ее, наиболее мудрый и знающий товарищ того живого, что плещется у берегов озера, домовито строя гнезда, что парит в небе, что подает о себе голоса в чаще леса, что, пугливо озираясь, лакомится солонцами. До него доносится многоголосый ее гомон, и даже горы, кажется ему, разговаривают между собой, он слышит их голоса, особенно «когда прокатится буйная молодая гроза, вся радостная, сверкающая, полная таинственной силы». Смена времен года для Сохача — выражение различного состояния природы: от весенней молодости с безумной тратой сил, с веселой суматохой, торопливой погоней за счастьем до зрелых месяцев летней полноты жизни с мерцанием зарниц, с чудным ароматом горных цветов. Вместе с зверями, птицами, деревьями, травинками, подтаявшим снегом чувствует старый Сохач «тайную тревогу ожидания наступающей весны» или спокойное отдохновение ее накануне затяжной зимы. Он знает, когда уходят рябчики с ольховых зарослей в густые ельники, когда меняет куропатка белое перо, как волки уходят в глухомань.

Трогательные отношения с Приемышем, лебеденком, оставшимся сиротой, рисует писатель в рассказе «Приемыш». Радость, какую дает покровительство живому, нуждающемуся в нашей поддержке, нежную привязанность к птице, трогательное ощущение красоты — все это Мамин-Сибиряк старается передать нам, закрепить в наших чувствах, вызвать новую радость сопереживания.

Гимном родным уральским горам и людям, которые ввели его в богатый и такой разнообразный мир природы, является очерк писателя «Зеленые горы», носящий автобиографический характер. Он вспоминает о родном Висиме, о дьячке Николае Матвеевиче, научившемся понимать язык природы. Общение с окружающим миром природы делает человека добрее, мягче, поэтичнее, открывает ему новые радости, которые были бы недоступны, если бы смотрели мы на леса, горы, зверей и птиц равнодушным оком потребителя, не переживая вместе со всем живым беспокойства и волнения жизни.

Мамин-Сибиряк почти не рисует своих героев вне природы: он не может лишить их ласкового луча солнца, его приветливого прикосновения, свежего и бодрого смолистого воздуха, соснового бора, веселого щебетания птиц. Для него и тех людей, о ком он пишет, это самое большое лишение.

Умирает в темной мастерской, не видя солнечного луча, не зная свежести поля, маленький Прошка, напряженно размышляющий, кто же виноват, что он прикован к колесу, которое он крутит длинный-длинный день в полутемной гранильной мастерской. Сначала ему кажется, что виновато это самое колесо. Потом придет мысль, что заставил его работать хозяин, значит, он и виноват, что кружится у Прошки голова, что кажется нескончаемым день, что слабеют силы. Чуть позднее узнает Прошка тех, кто любуется красотой камней, ограненных и отшлифованных в мастерской. Так писатель подводил своих читателей к мысли, что виноват такой строй, в котором нет заботы о человеке, где все подчинено прибыли, созданию богатства, и человек здесь лишь средство создания капиталов. Гибнет и другой Прошка, тоже лишенный детства, вечно невыспавшийся,

В начале своего творчества, в 1883 году, Мамин-Сибиряк пишет рассказ для детей «На реке Чусовой».

До постройки уральской железной дороги руду и лес в центральные районы России переправляли на деревянных барках по реке Чусовой. Бурная и извилистая река, мели и выступающие далеко в русло реки скалы, не случайно названные «бойцами», делали сплав очень опасным. У бойцов «бились» не только барки, но гибли и люди.

На весенний сплав в поисках заработка сходились на Чусовую крестьяне из соседних и дальних мест и становились бурлаками и сплавщиками.

Тяжел и опасен был их труд, но царь-голод сгонял сюда тысячи людей.

Много находчивости и ума проявляли сплавщики, чтобы не разбить барку и уцелеть самим. «Не знаешь, чему удивляться, - восклицает автор, - силе водяной стихии, которая ведет борьбу со скалами, или смелости русского человека, который на сшитых на живую нитку суденышках борется со взбешенной водой и с «бойцами»». Автор восхищается «той массой знаний и энергии, которые проявляют чусовские сплавщики, на вид самые простые, серые мужики».

Мамин-Сибиряк замечательно описал суровую и величественную природу Урала: горные склоны, таежную лесную глушь, бескрайнюю ширь подернутых дымкой степей, стремительный бег горных рек, ледоход на реке Чусовой. Писатель говорил, что он учился изображать природу у великих русских художников-пейзажистов: Шишкина, Саврасова, Куинджи, Левитана, Денисова – Уральского

Считается общепризнанным мастерство Мамина-Сибиряка — пейзажиста. В восприятии природы, в жанровой повествовательности пейзажа он близок к русским художникам-передвижникам. От передвижников же идет, вероятно, и замечательная способность писателя показать зависимость духовной жизни, настроения, характера человека от окружающей природы. Горные пейзажи с открытыми далями напоминают картины А. К. Саврасова, а эпические картины природы с их поэзией титанической силы, простора, воли, «дикой красоты» перекликаются с шишкинскими эпическими пейзажами.

Очень верно сказал о маминских пейзажах С. Я. Елпатьевский, отмечая, что их автор обладал «. древним, неутраченным, непосредственным чувствованием природы». Он изображал природу в движении, в «вечной подвижности». Движение, по мнению писателя, придает природе силу, красоту и поэзию. Мамин-Сибиряк чутко улавливал в природе мгновения перемен: в пределах суток — это раннее утро, когда утренний свет сменяет ночную мглу, а в пределах года — переход от неподвижности зимы к бурному, неудержимому движению весны, когда в природе происходит «. стремительный переворот, точно какой невидимой рукой разом зимние декорации сменяются на летние». «Я люблю,— пишет он,— этот великий момент в бедной красками и звуками жизни северной природы, когда смерть и немое оцепенение зимы сменяются кипучими радостями короткого северного лета». Возможность в словесном рисунке передать вечно подвижную картину живой природы Мамин-Сибиряк считал главным отличием художественной литературы от живописи. Он любил рисовать предзакатную пору летнего вечера и предгрозовое небо с их многоцветьем красок и оттенков. У него нет стремления создать идеальный, лирически обобщенный образ природы. Она всегда конкретна (чаще всего это природа Среднего Урала) и одновременно типична: в ней предстает широкий образ природы северной России, с которой сжился и сроднился русский человек. «Северные сумерки и рассветы с их шелковым небом, молочной мглой и трепетным полуосвещением, северные белые ночи, кровавые зори, когда утро с вечером сходится,— все это было наше родное, от чего ноет и горит огнем русская душа». В пейзажах Мамина-Сибиряка — хочется сказать его же словами — живет и разливается «. наша русская поэзия, оригинальная, мощная, безграничная и без конца родная».

В произведениях Мамина-Сибиряка природа — не фон, не внешнее украшение, она живет и действует вместе с героями. Широтою, богатством и мощью русской природы он объяснял характер русского человека с его чертами «нетронутой воли, шири, удали». Изображая природу, автор стремился «. раскрыть все тонкости, всю гармонию, все то, что благодаря этой природе отливается в национальные особенности, начиная

42 песней и кончая общим душевным тоном».

В описаниях природы Мамин-Сибиряк часто пользовался особым художественным приемом. В его произведениях природа как бы оживает и рассказывает сама о себе.

Задремавшему охотнику вдруг слышится в журчании горной речки и шелесте степных трав рассказ о жизни растений (рассказ «На пути»).

Из поэтической «Лесной сказки» читатель узнает о жизни леса, о том, как на зарастающей лесной вырубке борются между собой лиственные и хвойные деревья.

В сказке «Зеленая война» живо и образно показана борьба между огородными растениями и сорняками.

Звери и птицы тоже рассуждают подобно людям. Так ожили и заговорили по-человечьи домашние животные в рассказах «Упрямый козел» и «Постойко».

Книги Мамина-Сибиряка богаты познавательными сведениями. Он рассказал о производстве чугуна и железа на старых уральских заводах, о добыче золота и платины на приисках Урала и Сибири, показал обработку драгоценных камней в кустарных мастерских, работу лесных углежогов; в его произведениях много научных наблюдений о жизни животных и растений.

Высокого литературного мастерства достиг Мамин-Сибиряк. Язык людей, изображенных писателем, выразителен и разнообразен. Его произведения имеют форму остроумного рассказа, живой беседы автора со своими читателями.

5. 7. «Очерки камнерезного искусства»

В своей работе Мамин – Сибиряк затрагивает важные вопросы того времени и пытается дать на них ответы:

1. Каково геологическое строение полосы, где расположены топазы и бериллы, горные хрустали, малиновый шерл, изумрудные копи.

Писатель, как истинный знаток камнерезного искусства даёт пояснения: «Считаю необходимым сказать несколько слов о геологическом строении среднего Урала, в связи с которым находится местонахождение различных самоцветов». Геологи определили уже давно, что кристаллические сланцы среднего Урала как бы разорваны четырьмя полосами гранита. Западная и две средних гранитных полосы особенного значения не имеют, но зато восточная полоса, в которой мелкозернистый гранит сменяется жилами крупнозернистого (пегматит), несёт в себе изумительные по богатству, разнообразию и мощности сокровища. Именно в такой полосе крупнозернистого гранита и находятся мурзинские копи. Этот гранит состоит из желтоватого полевого шпата, небольшого количества тёмно-бурого кварца и тёмно-серой слюды. В трещинах и пустотах этой гранитной полосы и встречаются самоцветы, образуя друзы или свободно лежащие в жёлтой глине отдельные кристаллы. Такая глина является результатом разрушения полевого шпата. Мурзинские топазы, встречаясь с друзами, обыкновенно врастают в полевой шпат или гребенчатый алабит, вместе с раух-топазами и чёрными турмалинами.

Опытный глаз по этой комбинации сразу определит мурзинский штуф. Так же встречаются и бериллы. Замечательно то, что топаз и берилл почти не встречаются на одном штуфе, хотя одинаково перемешиваются с полевым шпатом, раух-топазами и чёрными шерлами. Топаз делится на две разновидности: один розоватой или синеватой воды, а другой совершенно бесцветный. Эти две разновидности отличаются величиной, именно: первая достигает значительной мощности, а вторая — не больше двух дюймов в длину и ширину. Так, в музее горного института хранится экземпляр топаза первого рода в 4 дюйма и 9 линий длины и в 4 дюйма и 6 линий ширины. В музее Московского университета хранится тоже громадный кристалл топаза цвета морской воды; длина его 3 дюйма без двух линий, а ширина около пяти линий. Вес мурзинских топазов достигает до пяти фунтов, а ценность — до нескольких тысяч за один такой экземпляр. Аметист. Этот минерал, по преимуществу, встречается только в кварцевых жилах, которыми прослаивается гранит. Такие жилы кварца не отличаются особенною величиной и наполнены пустотами, в которых, главным образом, и встречаются щётки аметистов. Уральский аметист не знает соперников. Он легко обделывается, сравнительно недорог и поэтому остаётся любимым камнем средней публики, Конечно, существует масса подделок, но настоящий аметист всегда легко отличить: стоит только опустить его в чистую воду, и вся краска в камне сбежится в одну точку или образует неправильные полосы. К недостаткам аметиста относится то, что он, как дымчатые топазы и благородный топаз, окрашен каким-то органическим веществом и может терять первоначальный цвет. Вообще, все почти камни подвержены этому процессу более или менее быстрого обесцвечивания, почему и трудно найти в лучших коллекциях камень «первой воды». Попутно с аметистом особенно много встречается горного хрусталя как бесцветного, так и дымчатого. Этот не особенно видный камень в промышленности и торговле едва ли имеет не больше значения, чем его дорогие собратья. По крайней мере, до сих пор русские горные хрустали удерживают за собою рынок в Западной Европе, а идёт их туда со всего Урала и из Сибири несметное количество. Отдельные экземпляры дымчатого горного хрусталя достигают веса в несколько пудов. Один такой кристалл стоял, вместо тумбы, у какого-то дома в Екатеринбурге, пока его не заметил проезжий минералог и не отправил, как редкость, в один из столичных музеев. Самыми ценными остаются, всё-таки, мурзинские горные хрустали, особенно золотистого или розового цвета. Это последнее вызывает, конечно, усиленную подделку: обыкновенно отжигают раух-топазы, запекая их в тесто. Малиновый шерл. Камень очень красивый и бойко идёт в поделках, но у него два недостатка: он теряет блеск при искусственном освещении и не может быть сравнён даже с самым плохим рубином, а, во-вторых, месторождение розового турмалина давно уже выработалось. В прежние времена находили камни длиной в 4–5 дюймов, почти цвета рубина. Самые лучшие экземпляры встречались в виде лучистых сростков. Турмалины других цветов особенной ценности не имеют, да и встречаются сравнительно редко, за исключением малоценного чёрного. Турмалинов много на Южном Урале, и вообще это довольно распространённый камень, как примазка к другим породам.

В музее горного института хранится щётка малинового шерла в 10 фунтов 72 золотника, найденная около Нерчинска. Несколько слов о других камня, которые встречаются на Урале. Один из них – изумруд. Уральские изумруды открыты случайно в пределах так называемой Монетной дачи, т.  е. громадной лесной площади, приграничной к упразднённому ныне монетному двору в Екатеринбурге. В 1831 г. крестьянин Максим Кожевников нашёл первые изумруды на правом берегу реки Токовой между корнями вывороченного ветром дерева. От Екатеринбурга это будет на восток вёрст 60. Изумруды найдены были уже за чертой упомянутой выше четвёртой гранитной полосы, в области залегания хлоритовых и соподчинённых им слюдистых сланцев. Рабочие называют этот сланец сивяком. Вместе с изумрудами встречаются здесь бериллы, хризобериллы (цимофаны европейских минералогов, а у нас — александриты), фенакиты (белый изумруд), апатиты и рутиллы. Это единственное месторождение изумрудов во всей России, а фенакиты встречаются ещё на Южном Урале. Другой – фенакит. Это бесцветный минерал; иногда попадаются экземпляры, слабо окрашенные в розоватый или серый цвет. Гранёные фенакиты называются, по их блеску, «уральскими алмазами». Третий – александрит. Он получил популярность, благодаря свойству изменять свой зелёный цвет при огне в фиолетово-красный. Он встречается мелкими гальками и отдельными кристалликами также в золотоносных россыпях Южного Урала. Совершенно отдельно стоят месторождения синего корунда на реке Барзовке в Кыштымской даче и копь хризолитов около деревни Полдневой. Хризолиты напоминают цветом изумруд, но желтее. Ценятся так называемые чайные хризолиты, которые играют разноцветными огнями, как бриллианты. Для некоторых поделок идут ещё южно-уральские кианиты, напоминающие цветом сапфир, но много уступающие ему в твёрдости. Из этого беглого перечня встречающихся на Урале самоцветов можно видеть, что на сравнительно небольшой площади встречаются почти все известные в поделках камни, за самыми незначительными исключениями, как бирюза, опал и некоторые другие. Урал Он является краем, одарённым природою с безумною щедростью, — нигде в целом свете не встречалось такого разнообразия минералов на таком сравнительно ограниченном пространстве и в таких мощных формах. Пока достаточно уже того, что Урал для минералогов всех стран является заветным краем, неисчерпаемою сокровищницей и, вероятно, таким останется навсегда.

2. Драгоценные камни, их характеристика.

Долгое время родиной самоцветов считался жаркий юг, а существование их на севере отрицалось. Драгоценный камень, отличавшийся разными цветами радуги, казался человеку тою каплей, которая концентрировала в себе интенсивные краски южной природы, глубокую синеву южного неба и горячий блеск южного солнца. Первые самоцветы вышли из таинственных глубин Востока, может быть, с первым человеком, который обратил внимание на пёстрые гальки, как на даровое украшение; без всякого сомнения, этим первым человеком была женщина, та легкомысленно-кокетливая женщина, которую неудержимо притягивают яркое сочетание красок, пестрота и блеск.

Самоцвет являлся чем-то таинственным, и около него сложилась густая сеть легенд, поверий и сказок, дошедших до наших дней. Разные волхвы, знахари и ведуны обратили эти поверья в свою пользу. Греки и римляне не избежали суеверного отношения к камням, заимствованного, без сомнения, с Востока. Особенно была развита у этих классических народов страсть к амулетам, предохранявшим от порчи, от дурного глаза и разных болезней. Так, аметист служил, по мнению римлян, прекрасным предохранительным средством от запоя. Вероятно, в связи с этими таинственными свойствами камней сложилось их посвящение разным языческим богам и богиням. Древний человек олицетворял камни, даже поклонялся им и вообще видел в них таинственно скрытые живые силы. Отсюда господствовавшее в древности деление камней на мужские и женские: первые сильнее окрашены, вообще цветистее, а вторые бледной воды. Поэзия, конечно, пользовалась камнями для разных поэтических легенд и просто для сравнения. Так, красный рубин и красное вино считались родственными, а метафорически рубин изображал красные уста красавицы. Все народы заплатили известную дань этим суевериям, как результату собственного невежества, и, кажется, одна Япония избегла общей участи и, обладая всевозможными камнями, не обращает на них никакого внимания. Древний русский человек тоже любил самоцветы, хотя выбор их у него был крайне ограничен, да и те немногие камни, какие ходили по рукам, получались из чужих краёв. Поэтому народная номенклатура крайне бедна названиями камней, а былины, кажется, знают всего один алатырь бел-горюч камень, т.  е. янтарь, по толкованию учёных исследователей. Даже в период московских царей мы не пошли дальше лалов и яхонтов: яхонтец червчат, яхонтец синь или «впрозелень». Лалами и яхонтами называли самые разнообразные камни, причём главную разницу составлял цвет. Неприхотливые московские красавицы совершенно удовлетворялись и этим.

3. Камням приписываются различные метафорические свойства: алмаз — чистота и невинность, сапфир — постоянство, красный рубин — страсть, розовый рубин — нежная любовь, изумруд — надежда, топаз — ревность, бирюза — каприз, аметист — преданность, опал — непостоянство, сардоникс — супружеское счастье, агат — здоровье, хризопраз — успех, гиацинт — покровительство (относится к купцам и артистам), аквамарин — неудача. Каждый месяц в году имеет свой счастливый камень: январь — гранат, февраль — аметист, март — яспис (яшма), апрель — сапфир, май — изумруд, июнь — агат, июль — сердолик, август — сардоникс, сентябрь — хризолит, октябрь — аквамарин или опал, ноябрь — топаз, декабрь — хризопраз. Это аллегорическое значение счастливых камней.

4. Центр Уральских самоцветов.

Почти весь добытый на Урале самоцвет поступает в Екатеринбург – город золота и драгоценных камней. Он остаётся в этом отношении центром, куда стягиваются самоцветы со всего Урала, — здесь и гранильщики, и каменные торговцы, и собиратели коллекций, и просто любители.

В сущности говоря, на местах добычи вы редко что найдёте, и если найдёте, то купите втридорога, а весь товар уходит в Екатеринбург и здесь расценивается по установившейся норме. Именно здесь можно, как в фокусе, проследить дальнейшую судьбу каждого самоцвета. Фигурирующие на екатеринбургском рынке самоцветы строго распадаются на три категории: в собственном смысле драгоценный камень, камень поделочный и камень, как предмет для минералогических коллекций. О драгоценных камнях, как топазы, бериллы, изумруды, фенакиты, рубины, сапфиры и аметисты, мы уже говорили в предыдущей главе. За ними непосредственно идёт полудрагоценный, поделочный камень, как раух-топаз и горный хрусталь вообще, ляпис-лазурь, малахит, орлец, целый ряд халцедонов и некоторые виды яшм, а ещё ниже стоит разряд дешёвых яшм, некоторые песчаники и сланцы. Из этих последних приготовляют вазы, памятники, колонны, подоконники, ступеньки для лестниц, разные постаменты, накладки и просто плиты. Поделочный дешёвый камень занимает, пожалуй, больше рабочих рук, чем самоцвет, и каменные изделия из него расходятся по всей России, составляя славу Екатеринбурга. Остаётся третий разряд камней, который захватывает оба первых: это — камень специально для минералогических коллекций. Ценность здесь определяется чистотой кристаллизации, новыми комбинациями, редкостью и оригинальною формой. Для минералогической коллекции идёт всякий камень, и часто отдельные штуфы, негодные для огранки или вообще поделки, оцениваются сотнями и тысячами рублей. Истинный любитель-коллектор не пожалеет ничего, чтобы не упустить необычный камень. Другие ценители камней покупают их для учебных коллекций. Никакой камень не пропадает: если самоцвет не годится для огранки, он поступает в коллекции, как штуф, и туда же идут обрезки и обломки от поделочных камней, как орлец, ляпис-лазурь и яшмы. В этом хозяйственном круговороте ничто не пропадает; даже те осколки, которые негодны для минералогических коллекций, идут на горки и на рельефные картины из камня. Как видите, каменная промышленность установилась прочно и выработала целый разряд своих специалистов, как гранильщики, мелкие торгаши, скупающие камни из первых рук, коллекторы по профессии и крупные торговцы каменными изделиями. Обделка камней вышла уже за пределы Екатеринбурга и ведётся в пригородных селениях, как Верх-Исетский завод или завод Берёзовский.

5. Начало гранильного дела на Урале.

Гранильный промысел в России ведёт свое начало от великого царя Петра I, который основал первую гранильную фабрику в Петергофе; она называлась «алмазною мельницей». На Урале первым основателем гранильного промысла является знаменитый историк Татищев.

Кое-какие самоцветы были известны на Урале, а, главным образом, горные хрустали, для которых уже существовало своё название — «тумпасы», вероятно, испорченное слово топаз. Так, крестьянин Тумашев из слободы Мурзинки ещё в 1667 г. нашёл 3 топаза, 3 камня «с лаловыми искрами» и 2 изумруда. Малахит из знаменитого Гумешевского рудника тоже был известен, как некоторые яшмы и мраморы.

В 1748 году русский механик Бахирев основал «шлифовальные мельницы». В 1765 году организовалась специальная «горная экспедиция мраморной ломки и прииска цветных камней».

Таким образом, было положено основание в Екатеринбурге гранильной фабрики, которая сначала находилась в ведении министерства финансов, а в 1811 г. перешла в ведомство кабинета его величества, в каковом остаётся и до сих пор. Эта гранильная фабрика послужила рассадником для образования лучших мастеров по всем отраслям каменного промысла: огранка и шлифовка цветных камней, резьба печатей, поделки из горного хрусталя, яшм, малахита, орлеца и мраморов. Бывшая в 1887 г. в Екатеринбурге научно-промышленная выставка развернула полную картину настоящего положения каменной промышленности со всеми её достоинствами и недостатками, и тогда же возникла мысль о необходимости основания именно в Екатеринбурге рисовальной школы, применительно к потребности в техническом рисунке, но эта благая мысль как-то совсем заглохла, как и состоявшееся решение основать в Екатеринбурге промышленный музей, в котором мастера могли бы учиться уже по готовым изделиям. Но, во всяком случае, как бы пассивно земство и город не относились к этим двум настоятельно необходимым учреждениям, их открытие — только вопрос времени: они будут

Гранильный промысел распадается на целый ряд отдельных специальностей, требующих неодинаковой подготовки, силы, ловкости и вообще искусства. На первом плане здесь можно поставить огранку драгоценных камней, как верх гранильного искусства; гораздо ниже этого стоит огранка так называемых «искр» и вообще мелких вставок, бус, запонок и пуговиц. Далее следует огранка и полировка печатей и вообще рельефные работы по твёрдому камню, изделия из яшмы и за ними, как более лёгкое, производство вещей из малахита, серпентина, селенита и других мягких пород. Отдельное место занимает вырезывание печатей, как дело, требующее специальной подготовки и большого искусства. В хвосте всех этих специальностей стоит чёрная работа по обделке мрамора. Как на побочные промыслы, можно указать на производство рельефных картин и горок из камней и собирание пресс-папье из готовых уже каменных плодов и листьев. Здесь есть своя аристократия, где требуются, кроме знания и подготовки, ещё вкус, изящество и своего рода творчество, и есть черноделы, которые участвуют только мускульною силой, вертя колесо, распиливая и обтёсывая поделочный камень. Знание и техника передаются из поколения в поколение. В общем, запас технических знаний всё-таки очень невелик, а если что вырабатывается иногда до изумительной тонкости, так это глаз и рука, как при огранке драгоценных камней. Работа по преимуществу ручная, остановившаяся в том положении, как, вероятно, работали ещё первые искусники. Всё делается на глаз, как бог на душу положит, — мы говорим о гранильщиках-кустарях, а не о гранильной фабрике, где и сейчас выделываются вещи высокого художественного достоинства.

6. Торговля самоцветами.

Она родовая, переходит по наследству. Посторонний человек не может быть конкурентом, потому что

48 нужно и толк в камнях знать, и иметь многолетние связи с поставщиками сырья и с мастерами. К выгодам этой отрасли торговли принадлежит то, что весь «товар тёмный», т.  е. цены крайне изменчивы и зависят от массы случайностей. «Выработался» камень, другие торговцы распродали свои запасы, вышла какая-нибудь шальная мода, просто навернулся хороший покупатель, — всем этим нужно воспользоваться. В общем, когда на таком тёмном товаре эксплуатируется и поставщик сырья, и обрабатывающий его мастер, и покупатель, получается прибыль 300–400% на затраченный капитал.

7. Собиратели минералогических коллекций.

Собиратели таких коллекций распадаются на несколько групп: коллектор-специалист, преследующий научные интересы, коллектор-промышленник, который наживает при случае лишнюю копеечку, и просто коллектор-любитель, который собирает по пути каждую попавшую под руки «куриозную натуралию». Иногда эта страсть к собиранию доводит до смешного, вызывая соперничество, погоню за редкостями и, наконец, просто жадность. Камни для такого любителя нечто живое, и он говорит о них, как о живых существах.

Итак, в своей работе Д. Н. Мамин-Сибиряк затрагивает вопросы, связанные с горным делом на Урале. Из очерков о камнерезном искусстве узнаём, как появилось каменное зодчество, где можно искать минералы, где расположены залежи драгоценных камней, как использовать минералы в промышленности. Будучи писателем, Мамин-Сибиряк, как опытный эксперт, рассказывает об огранке камней, о торговле самоцветами, о собирателях минералогических коллекций. Благодаря этой работе читатель узнаёт жизнь простого человека конца 19 века, его мечты и заботы, знакомится с горной промышленностью Урала и основами камнерезного дела.

Заключение

А. Денисов-Уральский и Д. Мамин-Сибиряк Любознательные, талантливые, запечатлевшие скромную уральскую природу на холстах, в камне, в прозаических произведениях.

Покоряет своей стойкостью А. Денисов-Уральский, лирик, объединивший живописную науку с научной живописью. Он был неутомимым путешественником, изъездил весь Урал, занимался археологическими раскопками, изучал культуру и быт народов Урала, чтобы запечатлеть на холсте его неповторимую красоту от крайней северной точки до южной, с хребтами и шиханами, реками и озёрами.

А. Денисов-Уральский - поэт уральского камня. Его камнерезные творения не только поражают красотой, они ещё говорят, смеются, лукавят, дразнят, жалуются, плачут, поют, гневно кричат и обличают. Это целое сказочное каменное царство, чудо - зоопарк: крошечные, размером от пола - до полутора сантиметров птички из аметиста, утята из дымчатого хрусталя, лягушки из нефрита, пёстрые петушки из ляпис - лазури, божьи коровки из красной яшмы

Также преданно служил Денисов - Уральский и другой музе - минералогии. Его коллекция уральских камней достигла трёх тысяч пудов.

Д. Мамин – Сибиряк Ищущий, экспериментирующий, делающий всевозможные открытия Он пел мир, наслаждаясь тонами и полутонами, подвластными одной только живописи Как поэтичны его описания суровой и величественной природы Урала: горных склонов, таежной лесной глуши, бескрайней шири подернутых дымкой степей, стремительного бега горных рек, ледохода на реке Чусовой. Писатель всегда говорил, что он учился изображать природу у великих русских художников-пейзажистов: Шишкина, Саврасова, Куинджи, Левитана, Денисова – Уральского

Денисов-Уральский и Мамин-Сибиряк. Два друга, поддерживающих друг друга, помогающих в различных начинаниях, дающих силу творчества. Их судьбы во многом схожи:

1. Оба выросли в больших (в той и другой семье было по пятеро детей) семьях, где заботились о том, чтобы дети были честными, трудолюбивыми и порядочными людьми.

2. Оба рано начали самостоятельную жизнь: один репортёром в газетах и журналах, другой - камнерезом и ретушёром.

3. Оба с достоинством, терпеливо, не впадая в уныние и скуку, переносили лишения.

4. У этих двух друзей есть родственные свойства характера: оптимизм, живое чувство юмора, дар объединять вокруг себя людей, создавая непринуждённую атмосферу творческого энтузиазма.

5. Объединяет этих художников увлечение живописью (пейзажами, посвящёнными уральской природе).

6. Мамин – Сибиряк и Денисов изъездили и обошли родной Урал. Подолгу оставались они одни в безвольном царстве гор, чувствуя, как их сила чудом передаётся всему окружающему и наполняется удесятерённой энергией.

7. Художники всерьёз увлекаются археологическими раскопками.

8. Идея сочетания наук археологии, геологии, минералогии и искусства слова была близка и Мамину, и Денисову.

9. Главное, что их объединяло, это была страстная любовь к родному краю - Уралу, любовь яркая, не проходящая, проявлявшаяся у одного в литературе, у другого - в камне и живописи.

Денисов-Уральский и Мамин-Сибиряк Певцы Урала, чья художественная судьба неразрывна. Денисов проявил себя лириком, тонко чувствующим дыхание и голос природы, а она еще более привлекательна тесной творческой связью с прозой Мамина. И Сибиряк, и Уральский одухотворили суровую природу Урала, помогли проникнуть во внутренний мир человека, осмыслить его внутренние связи с окружающим миром. Она едина, могучая природа: люди, животные, горы, реки и деревья, и ничто в ней не бесследно, все совершают свой закономерный круговорот.