Основные концепты в романе И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева»

«Трагическая хвала сущему» - так охарактеризовал творчество Бунина один из выдающихся русских философов Федор Степун, друг писателя в эмиграции. Бунин благодарно соглашается с этим определением. Может быть, все им написанное - одна страстная повесть о неразделенной любви к миру, - любви жестокой, как всякая неразделенная страсть, но и возвышающей, и прекрасной.

В научном труде Караупова Ю. Н. «Русский язык и языковая личность» дано понятие о концептах (от латинского языка conceptus - мысль, понятие). Но смысловые значения имени (знака), т. е. содержание понятия, объем которого есть предмет. Далее Ю. Н. Караулов отвечает, что большое значение для реформирования концептов имеют повторяющиеся в тексте слова, которые называются по-разному, но чаще всего ключевыми словами. Думается, что наиболее эстетически и концептуально значимыми в романе И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева», с высокой частностью употребления в разных грамматических масках являются слова «Смерть» и «Жизнь». Лексическая доминанта «Смерть» восходит к эсхатологическим проблемам, изучением которых долго занимался писатель.

Эсхатология (от греческого Eschatos - последний, конечный и. логия), религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. Различаются: индивидуальная эсхатология - учение о загробной жизни единичной человеческой души; всемирная эсхатология - учение о цели космоса и истории и их конце. Эсхатологические проблемы пронизывают все творчество Бунина, начиная от ранней лирики, заканчивая его поздними книгами.

«Жизнь Арсеньева» (1932) - едва ли не самая оригинальная книга в творчестве Бунина не только по своеобразию поставленных проблем, но и по жанру. Некоторые исследователи книгу «Жизнь Арсеньева» определяют как лирический дневник. К. Паустовский так писал о ее жанре: «Это не повесть, не роман, не рассказ. Это вещь нового, еще не названного жанра. Это слиток из всех земных горестей, очарований, размышлений и радостей».

Появление в печати первых четырех книг романа «Жизнь Арсеньева» в 1930 году сыграло свою роль в присуждении 9 ноября 1933 года Нобелевской премии в области литературы Бунину, который стал ее первым русским литератором.

За годы одиночества в эмиграции, воспоминаний и медленного, но, как могло казаться тогда, надолго окружившего его забвения в бунинском творчестве произошла концентрация внимания на нескольких первородных проблемах - любви, смерти, памяти.

Оттенок безнадежности, роковой предопределенности лежит на всех произведениях Бунина эмигрантской поры. Он ощущается и в «Жизни Арсеньева». Взволнованный и радостный рассказ о детских и юношеских годах героя многократно пересекается траурной чертой - зловещей цепью смертей: гибель пастуха Саньки, свалившегося с лошадью в овраг; смерть маленькой сестренки Нади; неожиданная кончина бабушки; мгновенное превращение в «мертвое тело» красавца и здоровяка, цыгановатого соседа помещика Писарева; торжественное отпевание в эмиграции великого князя Николая Николаевича, вид которого исторгает у автора изъявление верноподданнических чувств; кончина Лики, венчающая роман и т. д. Веяние смерти как некое «memento» (помни) сопровождает повествование.

Даже начинается роман со знаменитого рассуждения писателя: «У нас нет чувства своего начала и конца. И очень жаль, что мне сказали, когда именно я родился». И далее идут рассуждения о жизни и смерти. И если бы человек не знал о своей смерти, любил бы он ее так, как любят, зная о том, что ему придется умереть?»

Итак, в языковой картине мира, представленной в романе И. А. Бунина «Жизнь Арсеньева», просматривается несколько ключевых авторских концептов - жизнь и смерть как центральные, доминирующие. Наша задача заключается в установлении ассоциативно-смысловых полей, позволяющих более полно охарактеризовать индивидуально-авторское видение этих концептов.

Обратимся к главе IX и X романа, в которых рассказывается о гибели пастуха Саньки, свалившегося с лошадью в овраг. В основе композиции IX главы лежит антитеза: радость жизни - смерть. Концепту «радость жизни» отведена большая часть главы, семантическое поле этого концепта формируют такие лексические единицы, как «веселые обеденные часы», «блеск и тень сада», «дивная лунная ночь» и «высшее счастье».

И лишь последний абзац главы IX начинается предложением: «Только одно событие омрачило эту счастливую пору, событие страшное и огромное». Концепт «смерть» еще не назван И. Буниным, но он имплицитно присутствует в данном абзаце, легко стимулируется в сознании читателя на основе текстовых ассоциатов: «на всем скаку сорвался», «кинулись», «вытаскивать», «усадьба замерла», «в страхе», «оба погибли».

«Почему так страшны были эти совершенно для меня новые слова? Значит, я их уже знал когда-то?» - восклицает автор. Взаимодействие ассоциативно-смысловых полей (концепты «радость жизни» - «смерть») определяется отношениями контраста.

Начало X главы.

«Люди, совсем неодинаково чувствительны к смерти. Есть люди, что весь под ее знаком, с младенчества имеют обостренное чувство смерти (чаще всего в силу столь же обостренного чувства жизни). Вот к подобным людям принадлежу и я», - пишет Бунин в «Жизни Арсеньева».

В этой главе И. Бунин, определил свои мировоззренческие позиции, осознавая свою индивидуальность, называет самые емкие концепты всего романа - «жизнь», «смерть», «покойники», «на том свете», «боязнь темных комнат», «на земле все должны умереть».

Параллельно семантическому полю, сформированному концептом «смерть», представлено и иное развертывание смысла данной главы, и связано оно с концептом «Христос»: «душа бессмертна», «страстная неделя», «умирал даже сам спаситель», «великого Христова праздника», «Христос побеждал смерть».

Два ассоциативно-смысловых поля пересекаются между собой и позволяют более полно представить себе индивидуально-авторское видение концептов.

«Как прекрасно было все это! Но, увы, было и грустно и жутко немного. Все было хорошо, успокоительно, лампадка в весеннем, чуть зеленеющем сумраке горела так нежно, миротворно. А все-таки было во всем этом и что-то церковное, божественное с чувством смерти, печали», - так описывается в романе праздник Пасхи (воскресение Христа из мертвых).

Бог как радость жизни, как наслаждение ее красотой, вещественностью - это вполне доступно Арсеньеву Алеше.

Бог как смерть, как существование души вне тела - это непредставимо, невообразимо и для героя романа, и для И. Бунина.

О. Михайлов писал о И. Бунине: «Следует согласиться с Б. К. Зайцевым, что натуре Бунина присуще было в высокой степени нечто языческое: чувство слиянности с природой, с вещественным, телесным миром и страстный протест против неизбежности смерти, конца «земного» существования, гибели «я».

«Художественный мир И. Бунина при всем причудливом переплетении смыслов и уникальном разветвлении ассоциативных связей удивительно органичный, целостный, «живой». Его органичность обусловлена оригинальными философскими, мировоззренческими и эстетическими установками автора.

Итак, в формировании концептуального пространства романа И. Бунина «Жизнь Арсеньева» доминирующими являются два базовых концепта -«жизнь» и «смерть», которые, находясь в отношениях контраста, создают определенное семантическое поле «единства».

Так и жизнь человеческая непредставима без смерти, так как «все земное, все живое, вещественное, телесное непременно подлежит гибели». И к этому пониманию приходит даже маленький герой романа Алеша Арсеньев, который за помощью обращается к Богу, однако из состояния духовной опустошенности, смерти его выводит только природа - символ вечной и бесконечной жизни.

Наступила весна, апрель. «Стали по вечерам причудливо громоздиться на алом, тихо и долго гаснущем западе синие веселые тучи», «в комнатах запахло свежем и нежным полевым воздухом, землей, ее мягкой сыростью, послышался важный и томный крик уже давно прилетевших грачей. » «Солнце скрылось за притихший сад, покинуло пустой зал, пустую гостиную, где оно радостно блистало весь день; теперь только последний луч одиноко краснеет в углу на паркете».

Во всех пейзажах романа природа чувствующая, ощущающаяся, вневременная и постоянная. Жизнь ее в своем развитии проходит по кругу стадии рождения, цветения, увядания, перехода в небытие и вновь возвращается к началу. Актуализаторами темы «Жизнь» в романе являются словосочетания «солнечные дни», «ожившие мухи», «наполнен оживлением дом», «навстречу новой, молодой жизни», «нежным полевым воздухом», «томный крик грачей», «синие веселые тучи», «радостно блистало». Если обратить особое внимание только на доминантное слово «жизнь», то оно предстает в грамматических масках: существительное «жизнь», причастие «ожившие» и однокоренное существительное «оживление» с предикативной семантикой.

Наблюдения над картинами природы в романе И. Бунина позволяет сделать вывод о цепочечном ассоциативном развертывании и концепта «смерть», и концепта «жизнь».

Однако, как отмечалось выше, семантические поля данных концептов пересекаются. Такие лексические единицы, «солнце скрылось», дважды повторенное прилагательное «пустой», «последний луч», «одиноко краснеет», актуализируют тему пустоты , одиночества, конца светлого солнечного дня, прихода ночи, - все это является толчком к ассоциативному обобщению «смерть - жизнь».

Следовательно, налицо не только цепочечное развертывание концептов, но и их пересечение, что характерно для всего романа в целом. В этом заключено своеобразие идиостиля писателя, его особое отношение к таким философским понятиям, как жизнь и смерть.

Роман «Жизнь Арсеньева» - самая сокровенная, лирическая, исповедальная книга из всех творений Бунина.

Страстное, обостренное восприятие жизни побудило Бунина к неприятию христианского учения о смерти, о Страшном суде, о загробной жизни.

Жизнь в романах великого писателя всегда побеждает смерть, которую Бунин пытался преодолеть своей чувственной связью с вещественным миром, и прежде всего - с природой.

Как отмечает В. Н. Муромцева - Бунина (1939г. 9 марта - дневник), «он верит в божественное начало в нас, а Бога вне нас не признает еще». Наиболее близко художнику в вере праотцов положение, которое он сформулировал в романе «Жизнь Арсеньева».

«Исповедовали наши древнейшие пращуры «о чистом, непрерывном пути отца великой жизни». Иначе, о вечности жизни и поисках смысла ее.

Идеям сотворения мира и человека, загробной жизни Бунин предпочел буддистские идеи, в пределах которых мир несотворим, он только постигнут

Буддой, и человеческая душа, пройдя «цепь перевоплощений», соединяется с «Отцом всего сущего».

Жизнь Алеши Арсеньева проходит в кругу православных обрядов, верований, описание которых составляет значительную часть повествования, однако они «окрашены» языческой стихией, буддистскими идеями.

Эпизод смерти Писарева - типичный пример переноса писателем собственных представлений, своего эмоционального опыта на мир.

«<.> Я пристально смотрел то вперед, туда, где в дымном блеске и сумраке тускло и уже страшно мерцал как скорбно-поникший, потемневший за день лик покойника, то с горячей нежностью, с чувством единственного спасительного прибежища находил в толпе личико тихо и скромно стоявшей Анхем, тепло и невинно озаренное огоньком свечи снизу <.>»

«Дрожь восторженных слез» охватывает Арсеньева, когда он слышит слова молитвы. Собственной молитвы за покойника, что составляет основу христианского поминовения усопшего, у героя нет.

Всенощное бдение пленяет Арсеньева прежде всего красотой обряда, т. е. эстетическим содержанием.

«Всю службу стою я зачарованный; мысленно упиваюсь видением какого-то мистического заката», молитвы воспринимаются героем как «страстно-горестные и счастливые троекратные рыдания в сердце».

Соблазн - так называется в православном христианстве испытываемое героем состояние. Автор как повествователь даже в описании церковного пения употребляет свои излюбленные «оксюморонные» определения: рыдания - одновременно и «горестные», и «счастливые».

Что же привлекало великого жизнелюбца Ивана Алексеевича Бунина в буддистском учении и что он не принимал?» Навечно люди подвержены «жажде существования», отдавая земному все свои силы. Тогда как эта жажда и повергает в разочарование, приближает гибель. Бунин видит в буддисткой проповеди провиденциальное предсказание катаклизмов, возмездие за отсутствие от правды и добра. Разделяет он и нравственный завет - необходимость очищения от мелкого, суетного. Однако писатель не признает другой части буддистского учения - призыв предать забвению врожденные человеческие стремления к земному счастью, жить только во имя вечного бытия. Весь комплекс проблем XX века не мог уложиться в поучении Будды.

Исходная позиция Бунина - личностный эклектизм (смешение язычества, буддизма, христианства), в пределах которой интерпретируется и оценивается то, что важно самому Бунину.

Итак, анализ ассоциативно-смысловых полей хотя бы некоторых эпизодов романа И. Бунина «Жизнь Арсеньева» позволил более полно понять индивидуально-авторское видение двух базовых концептов романа - «жизнь» и «смерть».

Иван Андреевич Бунин занимает достойное место на пьедестале художественной литературы. Его произведения не могут не затронуть сердца.