Лексическое содержание афоризмов К. Пруткова

Самобытный русский писатель Алексей Константинович Толстой проявил себя незаурядным мастером во многих литературных жанрах. Но одна из страниц его творчества до сих пор остается известной менее, чем другие, а между тем именно эта страница дает возможность познакомиться с такими интересными жанрами, какими являются афористика и пародия. В 50-е гг. XIX в. Толстой вместе с братьями Жемчужниковыми создал мифического писателя Козьму Пруткова, наделив его всеми атрибутами реального лица - подробной биографией, портретом, собранием сочинений.

Биография Козьмы Петровича Пруткова

Козьма Петрович Прутков провел всю свою жизнь, кроме годов детства и раннего отрочества, в государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. Он родился 11 апреля 1803 года в деревне Тентелевой Сальвычеготского уезда, входившего в то время в Вологодскую губернию. К. Прутков происходил из незнатного, но весьма замечательного дворянского рода. Замечательного тем, что почти весь он занимался литературой. К. П. Прутков доказал это, опубликовав в годы своей творческой зрелости выдержки из записок своего деда, отставного премьер - майора и кавалера Федора Кузьмича Пруткова, а также кое-что из сочинений своего отца Петра Федотыча Пруткова. Родитель Козьмы Пруткова по тогдашнему времени считался между своими соседями человеком богатым. Маленький Кузька получил прекрасное домашнее образование. Рано развернувшиеся в нем литературные силы подстрекали его к занятиям и избавляли от пагубных увлечений юности. В 1820 году он вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл в этой службе всего два года с небольшим, в гусарах. На двадцать пятом году жизни, будучи еще в малых чинах, К. П. Прутков влюбился. Ее звали Антонидой Платоновной Проклеветантовой. К. П. Прутков, вступив в Пробирную Палатку в 1823 году, оставался там до смерти, т. е. до 13 января 1863 года. Как известно, начальство отличало и награждало его. Здесь, в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, и 1841 году ему досталась вакансия начальника Пробирной Палатки, а потом - и орден св. Станислава 1-й степени, который всегда прельщал его, как это видно из басни "Звезда и брюхо". Но не служба, не составление проектов, открывавших ему широкий путь к почестям и повышениям, не уменьшали в нем страсти к поэзии. И как бы ни были велики его служебные успехи и достоинства, они одни не доставили бы ему даже сотой доли той славы, какую он приобрел литературною своею деятельностью.

«Писательский» багаж Козьмы Пруткова достаточно разнообразен. Не последнее место в нем занимают афоризмы. Это и обусловило актуальность нашего исследования. Общественное положение создателей Козьмы Пруткова, их литературный талант, безусловно, способствовали «жизнеспособности» замысловатой литературной пародии, шутки. Именно как к пародии отнеслись изначально к собранию афоризмов Козьмы Пруткова, объединенных под названием «Плоды раздумья», и читатели, и критика; да и сам творец максим выглядел пародийно в своих претензиях на звание мудреца, вос1финимался как самодовольный, благонамеренный тупица». И, хотя ныне многие афоризмы Козьмы Пруткова широко известны, прочно вошли в литературный язык, став крылатыми словами и выражениями, сам он до сих пор часто оценивается односторонне. В ряде литературоведческих работ Козьмы Пруткова и сейчас характеризуется как «тупой и самовлюбленный бюрократ николаевской эпохи». Такая оценка, будучи неверной по сути, игнорирует то, что «с самого начала его (Козьмы Пруткова) возникновения и до конца его литературного существования в нем боролись, не побеждая окончательно друг друга, две стихии: алогическая, наследие аристократического аполитизма и любви к шутке ради шутки, и пародическая, сперва не отличающаяся от алогической, но постепенно усиливавшаяся и превращавшаяся в социально активную и для определенного этапа развития русской литературы прогрессивную силу»

Жанровые особенности пародий Козьмы Пруткова

Известно, что пародия как литературное явление обладает жанровыми особенностями - и структурными, и смысловыми. «В содержательном отношении пародия всегда двупланова: в ней должен просвечивать пародируемый образец или направление; незнакомство читателя со вторым планом, утрата последним социально-действенной значимости - влечет лишние пародии ее пародийности». Таким образом, время, способствующее забвению пародируемого образа, выступает в роли своеобразного индикатора, высвечивающего не столько уровень пародийного мастерства в том жанре, на который написана пародия. И если «этимологически» афоризмы Козьмы Пруткова являются пародиями, то это пародии особые. К ним как нельзя лучше подходит наблюдение К. Х. Ивакина: «Хорошая пародия всегда больше, чем только пародия. Она пародия плюс еще «нечто». Пародия имеет тенденцию выходить из себя. и переходить в не пародию».

Если оценивать Пруткова - афориста с этих позиций, то следует подчеркнуть, что в наши дни многие афоризмы уже не воспринимаются как пародии. Эта метаморфоза, вероятно, может быть связана с тем, что определяющей особенностью афоризмов Козьмы Пруткова является стремление пародировать не столько какой-то конкретный афоризм, какого-то конкретного автора. Какое-то литературное направление (для тех времен равно - общественно-политические взгляды), сколько сам жанр афористики. Точнее сказать, даже не сам жанр, а его откровенное и потому навязчивое глубокомыслие, серьезно- значительный дидактизм, искони присущие афористике. Выбранная цель определяет эстетическую установку Козьмы Пруткова. Хотя «тематика афоризма должна быть нацелена на вечные вопросы, хотя афоризм должен содержать глубокие философские обобщения, возводить актуальные частные явления жизни в общие принципы, доминирующие идеи»,

Лексическое содержание афоризмов

Козьма Прутков стремиться говорить о серьезном и вечном с улыбкой. Это стремление выражается в отборе лексики: в его афоризмах намного чаще, чем это традиционно допускалось жанровыми канонами, употребляется близкая к нейтральной и стилистически сниженная лексика. Пруткову необходимо подвести читателя к обобщенно-философским, возвышенным сентенциям через показ шаржированно обыденной реальности. Поэтому в его афоризмах редки слова высокого стиля, абстрактная лексика, зато частотны слова с конкретно-предметной денотативной отнесенностью. Очевиден своеобразный словесный эпатаж, проявляющийся в намеренном предпочтении «натуралистической», «физиологической» лексики. См/.

Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется.

Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе.

Ногти и волосы даны человеку для того, чтобы доставить ему постоянное, но легкое занятие.

Достаток распутного равняется короткому одеялу: когда натянешь его к носу, обнажатся ноги.

Трудись, как муравей, если хочешь быть уподоблен пчеле. Не печалуйся в скорбях, - уныние само наводит скорби. Купи прежде картину, а после рамку.

Подобное лексическое наполнение прутковских афоризмов как нельзя лучше сообразуется с его маской пошляка и тупицы. Маскировка зачастую столь удачна. Что даже спустя десятилетия многие склонны относить афоризмы типа: Щелкни кобылу в нос - она махнет хвостом, - к разряду трюизмов (общеизвестных избитых истин). Однако при рассмотрении этого и ему подобных изречений необходимо помнить, что афоризм отличает предельная экономия слов, глубина семантики, яркая образность. И все это есть в афоризме Козьмы Пруткова. Так, из всех членов синонимического ряда, используемых для называния лошади, он не случайно отдает предпочтение слову кобыла. Может быть, «тупица и пошляк» Козьма Прутков намекает на то, что рослая, не очень симпатичная женщина, которую в просторечии называют кобылой, вынужденно послушна, безропотно все сносит (ср, фразеологизм махать /вилять хвостом, хотя ее постоянно обижают и унижают (ср. фразеологизм щелкать по носу). Однако в нашем афоризме можно усмотреть и иное, более глубокое содержание, обусловленное фоновой информацией, заключенной в слове кобыла: от мелочных щелчков недоброжелателей большому человеку следует лишь отмахиваться, не растрачивая себя на борьбу.

Устойчнвые культурно-исторические ассоциации в прутковских афоризмах

Скрытый смысл этой и подобных фраз позволяет усомниться в тупости и примитивности Пруткова, заставляет присмотреться к его афористике. Внимательный взгляд обнаружит, что в афоризмах писателя весомо каждое слово, которое выступает не только как компонент конкретного высказывания, но и как член семантической системы языка во всем объеме смыслового содержания и культурно-исторических ассоциаций. Эти устойчивые культурно-исторические ассоциации придают пародийно-ироническим афоризмам Пруткова многопланность, а не обычную для пародии двупланность, ибо афоризм (а иногда и пародируемый образец, со временем забытый) опосредованно связан с устойчивым компонентом языковой системы: пословицей, поговоркой, крылатым выражением, фразеологизмом, обладающим известной образностью и переносным смыслом. Подобная семантическая стереокопичность делает иронический афоризм Пруткова свободным от временных оков: тогда, когда пародируемый образец забывается, афоризм остается значимым уже не как пародия, а в собственно афористическом смысле, ибо литературные проекции утрачиваются, но сохраняются и даже усиливаются чисто языковые,

Чисто языковые средства в афоризмах К. Пруткова

Устойчивые культурно-исторические ассоциации поддерживаются чисто языковыми средствами, например, лексической перекличкой афоризма и пословицы, поговорки, крылатого выражения, фразеологизма. Ср. :

Встречают по одежке — провожают по уму. — Не будь портных, -скажи: как различил бы ты служебные ведомства?

Тише едешь - дальше будешь. - И при железных дорогах лучше сохранять двуколку.

На чужо роток не накинешь платок. - На чужие ноги лосины не натягивай.

Ученье и труд все перетрут. - Усердие все превозмогает!

Прокатить на вороных. - У многих катание на коньках производит одышку трясение.

Ср. реминисценцию иного рода:

Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник. - Всякий необходимо причиняет пользу, употребленный на своем месте. Напротив того: упражнения лучшего танцмейстера в химии — неуместны; советы опытного астронома в танцах — глупы.

Кроме лексико-тематического параллелизма, возникновению ассоциаций может способствовать и нелогичное на первый взгляд, выделение одного из слов в ряду однородных членов. Например, в афоризме: Издание некоторых газет, журналов и даже книг может приносить выгоду, - казалось бы, необоснованно выделено слово книг. Однако логическое выделение этого слова, подкрепленное лексико-морфологически (чатицей даже), рождает вполне определенные ассоциации. Получается, что консервативно настроенный чиновник Козьма Прутков вполне солидарен с грибоедовским Фамусовым, который, как известно, считал: «Уж коли зло пересечь: Забрать все книги бы да сжечь». Однако скрытый смысл прутковского афоризма перекликается с афоризмом Римского ученого Плиния Старшего: «Нет такой плохой книги, из которой нельзя было бы извлечь пользы».

Двусмысленность, являющаяся в афоризмах Пруткова достаточно регулярной, создается и осознается не только вследствии логического выделения одного из слов в составе афоризма, но и за счет отсутствия явно направляющегося определения к одному из ключевых слов. Так, без определения духовная отнесенная к слову пища, афоризм Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную (духовную) пищу, а другая от нее засоряется двусмыслен. Читателю не ясно, что является причиной засорения головы -сама ли это голова или качество «входящей» в нее пищи. С определением духовная афоризм лишается двусмысленности, ибо отрицательно оцениваемая информация вряд ли может быть названа пищей духовной. Однако приобретенная семантическая однозначность едва ли улучшает афоризм, лишая его шутливого намека,

Таким образом, в афоризмах Козьмы Пруткова каждое слово единственно возможно и незаменимо. И даже отсутствие его имеет большую семантикостилистическую значимость. Подобная лексическая строгость обязывает максимально использовать весь семантический потенциал слова. И Козьма Прутков проявляет незаурядное мастерство в использовании переносных, синтаксически обусловленных значений слова. Например, переносное значение слова заключить «лишить свободы, помещая под стражу, под надзор» понимает понять социально значимый подтекст афоризма Воображение поэта, удрученного горем, подобно ноге, заключенной в новый сапог. Синтаксически обусловленное значение слова смех (то, что достойно осмеяния) оказывается важным для прояснения скрытого смысла афоризма. Продолжать смеяться легче, чем окончить смех.

В арсенале Козьмы Пруткова довольно много каламбурных афоризмов. Семантическая игра в них основывается не только на традиционном для каламбура использовании полисемии или омонимии, но и на многозначности падежей. Каламбурность афоризма Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны является следствием того, что в контексте нет условий для противопоставления разных значений творительного падежа. Словоформа с женщинами может быть воспринята и как форма творительного падежа со значением совместного действия (в этом случае женщина является слушательницей), и как форма творительного падежа с объектно-орудийным значением (при этом женщина выступает как объект, предмет шутки). И если в первом случае порицается этикетное нарушение, то во втором — недостойное нравственно-этическое поведение.

Лукавая каламбурная игра, отличающая многие афоризмы Козьмы Пруткова, нередко основывается на естественной, а потому незаметной и не назойливой подмене одного слова другим в искусно подобранном контексте. Образцом здесь можно признать широко известный афоризм: Если на клетке слона прочтешь надпись «буйвол» - не верь глазам своим.

Глаза (здесь - «убеждения, жизненная позиция, поведение») должны подсказать каждому, чему именно не нужно верить: собственному зрению (ибо видишь в клетке все-таки слона) или надписи, сделанной либо ошибившейся, либо лживой рукой. Но если в афоризме слово глазам заменить словом надписи, то исчезнет лукавая прелесть глубокого по содержанию высказывания, исчезнет скрытая авторская насмешка над теми, кто привык смехотворно обожествлять любое печатное слово, не примечая часто слона, как небезызвестный герой крыловской басни.

Козьма Прутков проявляет незаурядное мастерство и умение подать тривиальную истину в неожиданной оригинальной словесной «упаковке»: прутовские афоризмы изобилуют парадоксальными, на первый взгляд, сравнениями:

Эгоист подобен давно сидящему в колодце. Многие чиновники стальному перу подобны. Специалист подобен флюсу: полнота его одностороння.

В первых его двух афоризмах основания сопоставления скрыты, не аргументированы, что, впрочем, характерно для афоризма. Однако в каждом из афоризмов есть слово-сигнал, слово-намек, позволяющее домыслить кажущиеся абсурдными сопоставления. Так, слово-намек давно в первом афоризме позволит понять, почему не всякий сидящий в колодце, а лишь давно там сидящий вольно или невольно уподобляется эгоисту, который, как известно, думает не об окружающих, а о себе прежде всего. Со словом стальное второго афоризма связана отрицательная характеристика многих тупоголовых чиновников. Ведь тупое стальное перо, в отличие от тупого гусиного, трудно сделать острым. В последнем из афоризмов основания подобия специалиста и флюса выражены явно. При этом может казаться, что специалист оценивается негативно. Но здесь есть и скрытый смысл, который восходит не к широко известному слову флюс, а к его омониму, обозначающему вещество, используемое при плавке стали, сварке, лужении и пр.

Заключение

Таким образом, даже самый общий взгляд на афористическое наследие Козьмы Пруткова позволяет говорить о необыкновенном речевом мастерстве этого шутника и притворщика, созданного фантазией русских писателей. Хотя прутовский афористический стиль и лишен важнейших жанровых примет: он не отличается академической строгостью, изысканностью, он подчас шаржированно менторский, мнимо глубокомысленный, - этот стиль оригинален и неповторим. Этот стиль - стиль ерничающего шута, который великолепно маскирует глубокую мысль. В афоризмах Козьмы Пруткова незаменимо каждое слово, важен каждый акцент, каждая интонация. И все это превращает пошлое, банальное на первый взгляд нравоучение в подлинную поэзию.